Стёкла не бьют, потому что их нет
Сказка о том, где был солнечный свет
Я же пою, где поёт ворона…
«Ворона» — Линда
Всё, от чего я пыталась убежать, никуда не делось. Это всегда оставалось где-то рядом. Неминуемая предопределённость. Застывший во времени воплощённый символ всех погибших миров.
Та самая картина, показанная Смертью. Только я — не сторонний наблюдатель. Я здесь, внутри…
Пепел и зола тихо шуршат под ногами. Всюду сгоревшие, обугленные и искорёженные остовы машин, домов… а возможно, некоторые чёрные пятна когда-то были людьми. Есть ли смысл куда-то вообще идти — не знаю. Всюду одно и то же. И тёмное небо над головой с хаотически мечущимися на нём грязно-белыми обрывками то ли дыма, то ли облаков.
Внизу абсолютно безветренно. До ужаса тихо. И я не ведаю, есть ли где-то здесь что-то живое.
Мёртво, всё мёртво. И так знакомо…
Я не знаю, холодно или тепло. Просто не чувствую. Словно и я — лишь призрак, бродящий среди обломков погибшего мира. Умерших попыток Разума восторжествовать. Теперь же всё потеряно. Уничтожено.
Пепел и зола.
Там впереди, где целый квартал ушёл под землю, на горизонте вдруг почудился огненный всполох. Но мне пришлось спуститься, чтобы попасть на ту сторону. Бреду через изрытую неведомой силой землю, осторожно ступаю по обломкам асфальта.
Взгляд цепляется за текущий водный поток. Там у самой воды, виднеется неказистое растеньице, лежащее в земле — маленький белый цветок. И пройти бы мимо, но не могу отчего-то. Это растение кажется таким чуждым здесь и совершенно неуместным. Совсем как я. Откуда оно тут, среди пепла и золы? Хотя о чём я спрашиваю, когда не знаю, как сама очутилась среди мрачных руин и что это всё значит.
Опускаюсь на колени у воды, выкапываю лунку и пытаюсь спасти этот чахлый росток, закрепляя его в рыхлой почве. Только бутон полузакрыт, листья совсем вялые, а хрупкий зелёный стебель чуть переломлен. Похоже на лилию. Только это не важно. Мои попытки безуспешны и заранее обречены на провал, но я хочу довести начатое до конца и, сложив руки лодочкой, набираю немного мутной ледяной воды и поливаю растение, которое снова заваливается.
— Ну же… — шепчу ему и повторяю попытку, не зная зачем.
Вдруг чувствую, что из глаз текут слезы и они обжигающе горячие. Из горла вырывается сдавленный всхлип. Нет, не о растении я плачу.
Весь мир я вижу в этом растении. Но ничего не могу поделать.
Это сам Край — Пустота, выжравшая всё изнутри.
А я всё ещё здесь…
— Эта земля больше не сможет дать жизнь, — прозвучал голос над моей головой.
Кое-как утерев слёзы рукавом, я поднимаю взгляд и вижу его — Смерть. Сейчас он одет во всё чёрное, но мне чудится, будто от него исходит свет спокойный и ровный. А ещё с ним сюда спустился ветер, который игриво взъерошил его светлую чёлку и любопытным зверем сунулся ко мне, неся с собой прохладу и запах снега. Наверное, Смерть единственный, кого было бы логичнее всего тут встретить. Он стоит на краю обрыва и протягивает мне раскрытую ладонь.
— Идём.
Едва касаюсь пальцами его руки, и он подхватывает меня словно пушинку, ставя на ноги. Затем отводит от края и разворачивает к себе лицом.
— Неугомонная. Зачем только пришла сюда?
Я сама не знала, зачем. А возможно, просто не помнила. Как это бывает во снах, в моих воспоминаниях, касающихся нынешнего местонахождения, имелся значительный провал.
— Ты мне показывал это место, помнишь?
— Помню, — не стал отрицать Смерть. — Только с другого ракурса. И вовсе не для того, чтобы ты здесь скрашивала досуг. Теперь нам пора возвращаться.
— Постой, — я вцепилась в мужчину мёртвой хваткой, как будто могла остановить его. — Почему у меня чувство, как будто я была здесь раньше?
Блондин неожиданно хитро посмотрел на меня и ответил:
— Ты и сама это вспомнишь, — с этими словами он вдруг обнял меня, и я ощутила рывок и свист ветра в ушах.
Мы снова оказались наверху, над этим страшным умершим миром. А вот сам ветер, следующий за Смертью, был живым тут и как будто нездешним.
— Так что это?
— Одна из ключевых точек очередного витка в бесконечном цикле. Рано или поздно всё приходит к точке, когда пребывание в прежнем состоянии становится невозможным. Это закономерно и не стоит сожалений… Ну, а теперь, идём обратно.
Я не успела ничего спросить, как вдруг окунулась во мрак. Долго это не длилось, но когда я попыталась очнуться, пожалела о том, что не нахожусь в забытьи. Перед глазами плавала какая-то белесая пелена, а тело, в особенности: живот, левая нога и руки, ужасно болело и дёргало. Вместо стона получился лишь слабый хнык, переходящий на сип.
О том, что привело меня к такому печальному состоянию, я тоже помнила довольно смутно.
До меня, словно сквозь толщу воды, доносились звуки чьих-то голосов, но опознать их и уж тем более понять, о чём они говорят, не представлялось возможным.
Вскоре это прекратилось, и вновь пришла блаженная тьма без боли и неприятных ощущений. И отчего-то даже не страшно уже. Произошло то, чего я и хотела — меня оставили в покое.
Ненадолго…
Ну как, понравилось быть собой?
Этот вопрос, заданный донельзя издевательским голосом, сопровождал целую вечность, эхом звучал во тьме и никак не хотел исчезать.
Да заткнётся он, наконец?..
Но навязчивое эхо не унимается. А я даже не понимала, кому принадлежит этот голос. Нет, не так… я просто не хочу предпринимать попытки, чтобы определить это. Почему-то мне казалось, что любая из таких попыток неизбежно приведёт к боли, стерегущей меня у границы сознания.
А пока я почти что свободна…
Вдруг открыв глаза, я обнаруживала, что босиком стою на кромке влажной от растаявшего снега травы у неглубокой речки. Воды её ещё скованы льдом, но ближе к берегу синеет и сверкает на солнце узкая проталина. Поднимаю взгляд к ясному весеннему небу и жмурюсь от ярких лучей. Приставив ладонь козырьком, вижу призрачное марево гор вдалеке за лесом. Мне так знакомо это место. Кажется, где-то здесь был мой дом. И дни здесь всегда яркие, сияющие, а ветер прозрачный и чистый. Когда-то Он обещал мне…
Почему же, я не решаюсь обернуться и увидеть порог собственного дома?
Что-то останавливает меня, удерживает от этого поступка, но я всё-таки превозмогаю сопротивление и…
На моих плечах сжимаются чьи-то ладони. Тепло и знакомо дыхание щекочет кожу. Но когда я пытаюсь инстинктивно прикрыть шею от этой щекотки, чувствую, как тяжелеют руки.
— Беглянка, — больше насмешливо недели осуждающе шепчет Смерть. — Не надоело?
— Нет, — мой голос едва слышен мне самой. — Позволь мне остаться здесь.
— Думаешь, Он хотел бы этого?
Хотела бы я ответить утвердительно, но вдруг почувствовала лёгкий укол совести.
«Этот день не последний такой. Будут и ещё, светлее и ярче. Дни, когда не нужно будет отводить взгляд. Веришь?» — когда-то сказал Он.
Да, я знала, что придёт время и всё встанет на свои места. Ещё слишком рано. Только…
— Мне страшно, — признаюсь я, прикрывая глаза.
— Не бойся. Просто помни, что у всего есть свой Смысл. Особенно в Пути, который ты выбрала, — говорит Смерть, после чего, выдержав паузу, добавляет: — И хватит убегать.
Сложно поверить в то, что Смерть так настойчиво пытается вернуть меня обратно. Туда, откуда ему положено забирать. Понимает ведь, как я не хочу возвращаться в тот иллюзорный, будто нелепое сновидение, мир, где потерять себя гораздо проще, чем найти. Только в этом, видимо, тоже есть Смысл.
Стоит лишь поверить в это снова, как сознание растворяется в темноте, где опять слышится тот самый голос. Всех слов не разобрать, но кажется, надо мной снова глумятся и отчитывают. Лишь одно в этом бормотании я различаю с особой чёткостью — меня собираются оставить здесь одну.
Но попытка остановить своего мучителя оборачивается кошмаром — от света слезятся глаза, мешая что-либо рассмотреть, и тело болит так, словно по нему катком проехали. Вдобавок ко всему, меня добивает осознание того, что дышать сама я тоже не могу, потому как в горле стоит какая-то трубка. Пожалуй, это было одно из самых ужасных ощущений, что мне довелось испытать. Обезумев от страха, я пытаюсь делать судорожные вдохи, но вместо этого только бестолково мечусь, не осознавая происходящего…
До меня доносятся чьи-то недоумённые и взволнованные возгласы, но я не придаю им значения, неистово желая выдрать чёртову штуковину из своего горла.
И только спустя несколько мучительно долгих минут, я оказываюсь в больничной палате. Люди в белых халатах меня спрашивают о чём-то, суетятся. Я вяло отвечала им, пребывая в растерянности и ощущая накатывающее внутреннее оцепенение. Тело словно ватное и всё, что я хочу — закрыть глаза, попытаться почувствовать, позвать.
Когда мне всё-таки удаётся добиться своего, я с ужасом понимаю, что ничего не чувствую. Будто эта странная анестезия проросла холодными корнями в саму мою суть. Только воспалённые глаза жжёт, да сводит исцарапанное трубкой горло. Сердце тяжело и больно бьётся в груди, сдавленное ледяными тисками.
И даже сейчас я помню — в жизни случаются моменты, когда кажется, что всё безнадёжно и может быть хуже… Помню, но в таких ситуациях есть место и для сомнения пугающего своей реальностью. Снова так холодно. И так чётко. Только даже это ощущение, способен развеять лишь один ответ, на вопрос, который я так боюсь задать.
Ты ещё здесь?
Всё ещё не решаюсь по-настоящему позвать, но вместе с этой неуверенностью во мне медленно набирает силу отчаянная решимость. Ведь всё это — уже пройденный урок.
И если вдруг ответом будет тишина, как многим прежде до меня, взывающим к своим богам, ангелам или демонам, покинувшим и предавшим, я не стану кричать об этом всему миру и не прошепчу, едва оставшись с кем-то наедине.
Всё потому что никто не способен предать нас больше, чем мы сами. Чего стоим мы, сломленные и сами не пожелавшие подняться с колен?..
Молчание. Белый ровный свет и робкий росток тепла внутри.
Я ещё здесь...