Грохот тяжелой поступи звучал всё ближе, а дыхания оставалось всё меньше. Бесполезная затея, отбиться не выйдет. Лес густел, небо чернело, на пути несколько раз вырастали скалы, а вязы так и трещали за спиной. «Стой, стой, светлый паладин», — грозил из чащи утробный рык. Ну всё.
Вконец выбившись из сил, вояка привалился к дереву и сполз наземь, даже меч не удержав. Да толку от него теперь... Бесформенная туша размером с заморского слона разломала последние деревья и теперь сопела перегаром в сторону добычи. Огр, тролль? Где только такое уродилось.
— Подпиши! — в лицо рыцарю впечатали уже знакомый свиток.
— Дай умереть с честью...
— Подпиши! — рыкнула туша и порылась у себя за пазухой. На траву рядом с мечом упали, тихонько звякнув, разноцветные скляночки.
При виде новой партии рыцарь жалобно заскулил и попытался уползти прочь, но туша сцапала его за лодыжку.
— Подпиши, — угрожающее минуту назад ворчание превратилось в обычный приказной тон. — Бабу порадуешь.
— Какую бабу?!
— Подпиши!
Туша оскалилась в слюнявой улыбке, точно предвкушала, что вскроет доспех, как хитиновый панцирь, и добудет нежное мясцо. Было бы лучше, будь оно так на самом деле. Уповая на удачу, рыцарь из последних сил бросился к мечу, но туша перехватила тоненькую ручку в броне.
— Не-не-не-не-не, ни за что. Не буду, стой. Стой!
С поразительной для таких форм осторожностью туша сунула в пальцы рыцаря гусиное перо, уже порядком истрёпанное и облысевшее, и своей рукой поставила крестик на свитке. Довольно заурчала, похлопала себя по внушительному волосатому брюху и бережно свернула бумагу.
— То-та жа.
Неповоротливый торгаш удалялся с прежним треском многострадальных вязов, а рыцарь пялился на брошенные в траве скляночки, в которых игриво светились жёлтые, зелёные и розовые снадобья. Принудил всё-таки, навязал. Он без сил откинулся на спину, глядя в ночное небо и чувствуя, как от беспомощности по щеке катится скупая слеза.
— Ненавижу «Орифлейм».