Его по имени звал женский голос. Мелодичный и мягкий он вгрызался остатками прошлого в последние осколки человеческой души. А потом радость в голосе исчезла, только боль осталась, и в конце все умолкло. Мучительный кашель и последний вздох. Другой голос продолжал звать его имя. Осипший детский голосок. Он плакал, но почему-то убеждал, что все будет хорошо.
Когда и этот голос утих, Сукуна не помнил ничего из прошлого. Только жгучее пламя, объявшее собой целую деревню. Сотни голосов все как один молили о спасении, о милости, но огонь разгорался лишь сильнее, кусал обгоревшие конечности, уродовал кожу. Люди кричали в агонии, задыхаясь в черной гари, а он улыбался, глядя на ужас, развернувшийся в маленькой деревушке.
Что-то внутри треснуло, рассыпаясь на тысячи мелких осколков. Они превращались в пыль, уродуя тело Сукуны, разъедая человеческое. В отражении водной глади скакали отблески пламени. Он смотрел на себя нового, еще не окрепшего после перерождения. Четыре глаза, алые как кровь на белом свежем снеге, и четыре руки. Не такие крепкие, как сейчас, и без черных меток. Уже не человек, но еще и не проклятие.
Гортанный смех разлетался над пепелищем, пока последних выживших Сукуна, словно надзиратель, ходил и убивал собственноручно. Он сворачивал шеи, разрезал глотки, протыкая ножом, опаленную кожу. Смельчаки с вызовом смотрели ему в глаза, но под тяжелой аурой не могли пошевелиться, так и не сумев спасти себя от рока судьбы.
Он замахнулся ножом в последний раз.
— Двуликий Призрак! — выкрикнула старуха, измазанная в саже, прежде чем острие проехалось по морщинистой шее.
Он усмехнулся и принял новое имя, которым его хотели проклясть. Отныне он — Рёмен Сукуна. Теперь он закон и порядок. Никто больше не посмеет противиться его воле.
Но почему? Двуликий не помнил, почему разгорелся огонь и почему он устроил резню. Чем провинились эти люди перед ним?
— Мальчишка подрос, Господин, — Дзёго спиной оперся о стену павильона, — не пора бы его пустить на убой?
Старое проклятие оскалилось в усмешке с хрипловатым смехом. Сукуна поднял глаза от пиалы с остывшим чаем, отгоняя от себя морок прошлого.
— Год уж прошел, как он здесь, — Дзёго все не отставал от своего Господина, продолжая раскуривать кисэру.
— Рано, — произнес Сукуна, поднимаясь со своего места на энгаве, — ты отправил воронов?
— Да, мой Господин, — вулканоголовый поднялся, чтобы поклониться своему хозяину, — через пару дней зажгутся торо. Будут еще приказания?
Дзёго еще плотнее закутался в свою накидку, когда ветер закружил, встряхнув листья на деревьях.
— Ты тоже начнешь учить мальчишку, — Двуликий махнул рукой, когда его прислужник открыл было рот, — не сейчас, позднее.
Сукуна ступил внутрь павильона, скрываясь в тени.
Дзёго хрипло хмыкнул, раскуривая кисэру. За прошедший год он лишь однажды подходил к человеческому детенышу. Хотел напугать того, пока Юджи ползал по траве вокруг пруда под пристальным взглядом коршуницы в виде Ураюме. Только мелкий сопляк завизжал от радости, увидев нового предполагаемого товарища по играм. В тот день вулканоголовый перепугался ребенка больше, чем сам ребенок, да так и не подходил к нему больше.
Сейчас же ему поневоле пришлось стать будущим учителем Юджи. Как и Ураюме Дзёго терялся в догадках, зачем же понадобился юнец Королю Проклятий. Он беспокоился, как бы Господин не пробудил в себе человеческие чувства.
— Хм, — старое проклятие прикрыло свой единственный глаз, наклоняясь спиной на стену, — чему же мне нужно будет тебя учить?
Дзёго выпустил клубы дыма изо рта, погружаясь в своим мысли.
На лесной поляне за оградой храма стоял детский плач. Юджи бросил перед собой нож, и тот острием воткнулся в землю. Рукоять совсем маленькая, что взрослому человеку будет неудобно орудовать, а вот для детской ладони ребенка самое то. Ураюме постаралась, вырезав брусок под размер руки своего воспитанника.
— Не хочу больше! Давай играть! — мальчишка обнял Прислужницу за ногу, продолжая кричать и дергать ее за ткань кимоно.
Ураюме только закатила глаза на подобное поведение Юджи. За время, проведенное с ним, она выучила все повадки и мельчайшие привычки ребенка. Снежная дева попыталась оттолкнуть ребенка, чтобы он перестал тянуть ее, но тот еще сильнее вцепился.
— Я устал!
— Ты маленький врунишка, — деве все же удалось отцепить от себя Юджи, который слишком уж раскраснелся в притворном капризе, — у тебя даже слез в глазах нет.
Прислужница подняла с земли нож и протянула его мальчишке.
— Еще пару повторений.
— Нет, — Юджи ударил клинок по затупленной стороне. Ему не то что уронить не удалось его, даже сдвинуть в крепком хвате Ураюме, — ты злюка! Больше не буду с тобой разговаривать!
Ее воспитанник выставил язык и отвернулся, так и не взяв нож. Снежная дева поджала губы. С ее долгими односторонними беседами мальчишка стал слишком уж болтливым, впитывая каждую речь, каждое слово. Она не знала, все ли дети его возраста так хорошо говорят или же Юджи был на шаг впереди других под усиленным надзором Ураюме. Только вот его умственное развитие злило ее. Лучше бы оставался тем сопляком, каким был в первый день.
— Оставлю без ужина.
В ответ тишина.
— Разобью твой новенький фурин, — мальчишка хотел было повернуться, чтобы воспротивиться угрозе, но передумал, — оставлю на ночь в лесу.
В ответ только хмыканье. Знал же чертенок, что Ураюме и шагу ступить без него не сможет. И все же она не умела управляться с Юджи, как это выходило у Саюри. Старушка ловко могла убедить его сделать что-либо, а снежной деве приходилось действовать через уговоры и поддакивание капризам.
— Твоя взяла сопляк, — Прислужница подкинула нож высоко над собой и другой перехватила, а затем снова вытянула его перед собой, но уже рукоятью вперед, — четыре повтора и мы спустимся с горы.
— Правда?
— Если меня удовлетворят твои упражнения, — Ураюме потрясла ножом перед лицом мальчишки, требуя у него послушания за обещание сойти с горы.
Юджи встал в стойку, как его учила снежная дева: одна нога смотрела носком вперед, а вторая служила опорой и вполоборота на шаг назад. Крохотная ручка сжимала рукоять ножа, левую руку, как ему было сказано не единожды, он держал за спиной. «Если руку в бою отсекут, то сможешь второй держать нагинату или катану», — твердила Ураюме.
Поначалу Юджи забывал о наказе и хватал нож второй рукой, поэтому какое-то время приходилось привязывать руку к боку. Многократные повторения одних и тех же движений вцепились в разум, что стали инстинктивными. Без неуклюжести, которую день за днем Прислужница искореняла из тела ученика.
Ураюме села на ствол поваленного дерева, которое успело прогнить изнутри. Мелкие проклятия прогрызли нору и теперь скопом прятались там, иногда вытаращивая свои глазенки из щелей, чтобы поглядеть на маленького человечка. Юджи после знакомства с ними завел привычку приносить угощения в виде рисовых лепешек. Сколько бы Прислужница не объясняла, что им еда ни к чему — они питаются совсем иным, — но сопляк упирался и продолжал таскать гостинцы.
— Выпад резче и спину держи, — скомандовала снежная дева.
Юджи тотчас сделал, как ему было велено. Очень уж хотелось снова поглядеть на мир за лесом. В стенах храма ему, безусловно, нравилось. Женщины возились с ним, баловали и играли, но после первого выхода мальчишка загорелся идеей изучить внешний мир. Все там ощущалось иначе. Шелест травы на ветру ласкал слух, постукивание топора, доносящееся из бамбуковых зарослей отчего-то зачаровывало. И деревушка вдалеке от леса. Она манила его, притягивала внимание.
Пока мальчишка, накрытый волной любопытства, цеплялся взглядом за каждую деталь пейзажа, раскинувшегося перед его взором, Ураюме боялась. Боялась, что мир людей заманит подопечного в свои сети, чему Господин точно не обрадуется. Потому и не пускала его от леса дальше, чем на один дзё.*
— Там живут слуги нашего Господина, — Прислужница обводила рукой перед собой, указывая на поселение, — отсюда и до темного леса за холмом — владения Сукуны.
— Можно мне пойти туда?
— Только с позволения Господина. Да и не ровня они тебе, нечего якшаться с жалкими людишками.
— А я человек? — спросил тогда Юджи.
Прислужница задумалась.
— Человек, но особенный.
Шаг. Выпад. Шаг. Выпад. И так продолжалось, пока мальчик не обошел опушку по кругу под пристальным взглядом Ураюме. Он тяжело дышал, рукава юкаты помялись и завернулись.
— Теперь мы спустимся?
Прислужница кивнула, поднимаясь со своего места. Юджи тут же воспрял духом после тренировки. Он аккуратно вставил острое лезвие в ножны, закрепленные на поясе, и убрал со лба налипшие пряди.
Вдвоем они обошли храм вдоль высокой каменной ограды и завернули на проложенную тропу, по которой совсем скоро потянется вереница людей с подношениями для Короля Проклятий. Торо давно уже очистили от сухих листьев и мелких веточек, а внутри стояли свечи, которые дожидались момента, когда они послужат проводниками.
Гэта Юджи отстукивали звонкий ритм, пока он вприпрыжку бежал перед Ураюме, напевая себе отрывки песни, что пела ему Саюри. В руках он нес палку, которая ему приглянулась, и теперь стучал ей по фонарям. Некоторые проклятия высовывали свои морды из кустов, посмотреть, кто нарушает тишину в дневное время, время их сна.
— Мы пойдем в деревню? — мальчик обернулся на свою наставницу.
— Нельзя.
Юджи надул губы, но не посмел ничего ответить. Подошва гэта зацепилась за стык между каменными плитами, и мальчишка полетел вперед. Крепкая рука Ураюме схватила за ворот, спасая от падения.
— Под ноги смотри.
Они вышли к окраине леса, оставляя тропу позади себя. Солнечный свет ударил в глаза, обдавая все тело теплом. Юджи тут же пустился бегать по траве, скинув с ног гэта вместе с таби, а Ураюме выбрала себе место под сенью деревьев, куда не попадали прямые лучи. Она оглянулась по сторонам и, не обнаружив никого поблизости, села на широкие корни.
Мальчишка гонялся за бабочками и ящерицами и как охотничий пес приносил их снежной деве. Она морщилась от его находок, но складывала их в небольшую суму, которую держала в широком рукаве.
— Ураюме-сан! — крикнул Юджи, вглядываясь вдаль. Он прикрывал ладонью глаза, чтобы солнце не мешало, а второй рукой показывал куда-то в сторону дороги.
Ребенок побежал к ней и прыгнул на колени, будто просил защиты.
— Там кто-то идет!
— И ты испугался? — Прислужница поднялась со своего места и поставила Юджи рядом.
Он тут же встал позади нее, цепляясь за рукава ее кимоно. Дева посмотрела на своего ученика, понимая, что и правда тот не испугался. Мальчишка просто растерялся, завидев человека, который не обитал в храме.
По тропе шел крестьянский ребенок. Он шлепал босыми ногами по пыльной дороге, иногда морщился, когда мелкий камушек попадался на пути. Мальчик замедлил свой ход, как только приметил две фигуры у леса. Они выжидающе смотрели на него.
— Вы тоже с посланием?
Паренек держал в руках лист рисовой бумаги, который колыхался отнюдь не от ветра. Его пугала возвышающаяся фигура Ураюме. Холодный взгляд пробирал от головы до пят.
— Нет, мы здесь живем, — Юджи вдруг высунулся из-за спины и указал рукой за спину на ведущую к вершине тропу.
Прислужница растянулась в усмешке, когда после этих слов паренек раскрыл рот от ужаса, а глаза полезли на лоб. Он тут же пал на колени в поклоне.
— Простите, Господин, — лепетал мальчишка.
Ураюме склонила голову в бок.
— Стоял бы пред тобой Господин, давно бы твоя голова уже катилась по траве, — навела дева еще больше страха, — я прощу тебя за ошибку. Редко люди видят нас.
Крестьянский ребенок поднял глаза с осторожностью, ожидая наказания.
— У тебя послание для Господина?
Мальчик кивнул, прижав лист к груди.
— Юджи, возьми у него лист, — Ураюме подтолкнула ученика, и тот сразу нахохлился от такого важного поручения.
Паренек поклонился перед ним и вытянул руки вперед.
— Ураюме-сан, а можно мне с ним поиграть?
Мальчик побелел от страха сильнее прежнего. Для него эти слова имели не тот безвинный детский смысл, который вложил в них Юджи.
Снежная дева лишь покачала головой. Он еще не умел чувствовать эмоции, протекающие в людях. Сам-то он не боялся ничего, а уж ощущать это чувство в других и подавно не мог. Скоро и этому придется его учить.
— Он боится тебя. Игра превратится для него в пытку.
Ураюме приняла послание из рук Юджи и бегло пробежалась глазами по черным столбцам иероглифов. “Юный господин” уселся рядом на траву, отряхнул ладонью пятки и надел свои таби, а за ними гэта. Он изредка поглядывал на незнакомого мальчика, который смотрел на него. Тот сразу же отводил взгляд.
— Мальчик не в счет, — Прислужница отвела взгляд от листа, — потому и требования должны соблюсти. Передай это старосте.
Снежная дева смяла лист и бросила к ногам паренька.
— Юджи, нам пора.
Ее подопечный последовал за ней и, как и всегда, уцепился рукой за рукав. Он обернулся и на прощание помахал рукой мальчишке, который продолжал сидеть на земле.
— Почему он чумазый? — спросил Юджи, как только они вошли в лес, — еще от него неприятно пахнет и одежда грязная.
— Я же тебе говорила, люди неотесанные замарашки.
— Неотесанные? — переспросил Юджи, — я такого слова не знаю. Это что-то плохое, да?
— Все верно. Глупцы и болваны.
Мальчик снова повторил за ней слова.
Они вернулись как раз к обеду. Еда для Юджи уже дымилась на низком столике, палочки из бамбука покоились по правую сторону от миски. Ураюме села на свое привычное место в углу комнаты, а Саюри принялась кормить ребенка. Он, как и раньше, за столом оставался неуклюжим, но теперь хотя бы мог сам есть.
— Саюри, я сегодня видел человека из деревни. Он был похож на меня.
Старушка покосилась на Прислужницу, а та закатила глаза.
— Ребенка с посланием встретили у подножия, — уточнила Ураюме.
— Ребенка? — снова переспросил Юджи незнакомое слово.
Столько всего оставалось трудным для понимания мальчишки. Все те вещи, которые люди воспринимали как само собой разумеющееся, для Юджи были за гранью его мира. Он не задавал вопросов, а Ураюме не сочла нужным объяснять. Пусть для него остаются чуждыми слова семья, родители и друзья, ведь тогда он будет меньше тянутся к миру обычных людей.
— Ребенок… — начала Саюри, но задумалась, — эм, ты ребенок, тот мальчик. Вы такие же люди, но маленькие. Взрослыми становятся, когда вырастают, становятся умнее. Понимаешь?
Юджи кивнул.
— Наверное, — он ткнул палочкой рис.
— Не морочь себе голову ненужным, — фыркнула Ураюме, — и убери локти со стола.
— Проклятия из дерева тоже дети?
— Проклятия — это проклятия. Не бывает среди нас детей или взрослых, — разъяснила снежная дева, — дети, взрослые. Люди придумали эти заморочки, у нас все иначе.
Саюри забрала пустые миски и передала девушке, которая следила за порядком в комнате Юджи. Старушка достала из маленького ящичка шкатулку с резьбой и листы рисовой бумаги. Некоторые из них были исписаны кривыми загогулинами. Она поставила все это на стол и вернулась, чтобы взять свитки с письменами. Дзёго принес их из хранилища храма. Немногие записи, что остались от прежних хозяев.
Юджи поморщился.
— Снова учиться?
— Ты же не хочешь быть неотесанным, как тот мальчик? — упрекнула Ураюме.
— Не хочу, — надулся ребенок и подошел к наставнице, чтобы она помола перевязать ему широкие рукава, — мне не нравится читать, я ничего не понимаю.
Саюри достала чернильный камень и принялась растирать его в металлической ступке, в которую налила воду из кувшина. Она тоже не понимала всего, что было написано монахами. Она когда-то была дочерью небогатого торговца, и обучение ее соответствовало статусу. Ей приходилось многое спрашивать у девушек, чтобы потом объяснить мальчишке. Юджи принес ситадзики, положил на него чистый лист и взял кисть в правую руку.
— Научи писать неотесанный и ребенок.
Старушка взяла кисть и медленно вывела слово ребенок.
— Запомнил?
Юджи кивнул и повторил начертание. На его кисти было слишком много туши. Она капала на бумагу, оставляя черные разводы. Саюри только качала головой.
— Следует снимать излишки о краешек ступки, я ведь об этом уже говорила и не раз, — сетовала старушка.
Юджи только вздохнул на упрек, но не стал перечить. Он снова запустил кисть в тушь и аккуратно провел ворсом по краю. В этот раз не осталось разводов, когда кисть скользнула по бумаге, выводя иероглиф. Линии ровно ложились и не растекались пятнами.
Саюри диктовала ему слова, чтобы мальчик учился не только копировать тексты со свитков. Он ошибался еще во многом, забывал правильные начертания, но под мягким взглядом и ободряющими похлопываниями по спине от старушки усерднее старался сделать все верно.
Когда два листа были покрыты черной тушью и настало время перейти к чтению, их прервали. Без стука в комнату Юджи вошел хозяин храма. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не задеть деревянную раму проема.
— Господин, — Ураюме и Саюри поднялись, чтобы поприветствовать Сукуну.
Прислужница коротко кивнула, а старушка склонилась до пояса. Юджи, чуть помедлив, поступил точно так же. Наставница выучила его манерам, хотя привычка прошлого оставалась в нем, но мальчик не смел. Ураюме запретила ему бросаться к Двуликому с просьбами поиграть. Таких возможностей у него и не было за прошедший год, но снежная дева сочла своим долгом отучить подопечного от невоспитанной привычки.
Сукуна смерил Юджи взглядом. Ребенок разинул рот, неприкрыто разглядывая громадную фигуру. Ураюме села обратно в угол, подметив, что кое-чему еще необходимо научить ученика. Саюри вернулась к столу, но не могла продолжить урок — Юджи полностью приковал своим присутствием Господин.
— Ты так и не стал больше, сопляк, — Рёмен прошелся по комнате и наконец сел рядом со снежной девой, скрестив ноги.
Пока Сукуна расхаживал из стороны в сторону, Юджи вертел головой, не упуская его из виду. Он пару раз поглядел на Ураюме, которая покачала головой, запрещая подходить к Двуликому без разрешения.
— Подойди сюда, мелкий, — Господин протянул руку, и мальчик шагнул к нему.
Юджи посмотрел на наставницу. Волнение и радость столкнулись внутри, аж коленки подкашивались. Мальчишке хотелось прыгать и кричать от счастья, что хозяин пришел проведать его. Такое поведение только вызовет недовольство у Ураюме, поэтому приходилось сдерживать себя. Ребенок вложил свою миниатюрную, по сравнению с ладонью Сукуны, ручку. Шершавая кожа с загрубевшими мозолями теплее, чем у снежной девы.
Юджи снова посмотрел на Двуликого, смущаясь от его изучающего взгляда. Нижняя пара глаз приоткрылась, и мальчишка не сдержал удивленного вздоха.
— Нравится? — ухмыльнулся Сукуна, — а как тебе такое?
Рёмен указал пальцем на свой живот, где поперек пролегала полоса. Юджи сначала не понял, что он должен был увидеть. Он хотел спросить, но тут шрам на животе открылся, и из него вылез кончик языка. Ребенок пискнул от неожиданности, а потом засмеялся.
— Ты должен был испугаться, — вздохнул Сукуна, который хотел посмеяться над детским страхом, — он боится чего-то вообще, Ураюме?
— Нет, мой Господин. Не чувствует, не видит в других.
— Это хорошо, значит из него выйдет хороший… — Двуликий не успел закончить и взглянул на свой живот.
Юджи положил ладонь на горячий язык и рассмеялся звонко и заливисто как звон фурин.
— Мокрый и мягкий.
— Юджи, чему я тебя учила? — повысила Ураюме голос. Брови сошлись к переносице от недовольства, — простите, мой Господин.
Сукуна проигнорировал слова Прислужницы, сосредоточив все внимание на ребенке. Он поднял Юджи за пояс на спине и поднес ближе к себе, изучая, рассматривая. Мальчик взвизгнул и повис как кукла, иногда размахивая руками, будто парит как птица.
— Ураюме, как давно это в нем?
Саюри обеспокоено заерзала на своем месте. Боялась, что услышит тайны, за которые ее лишат головы.
— Сукуна-сама, с вашего позволения, я покину вас и госпожу.
— Ступай, — женщина двинулась в сторону выхода на энгаву, но Рёмен ее окликнул, — старуха, кимоно с дня его прибытия в порядке?
— Да, Господин. Только нагадзюбан потрепался, но я пошила ему новый.
— Славно, подготовь его.
Саюри поклонилась и вышла из комнаты.
— Неужели, — воскликнула Ураюме.
— Нет, — Двуликий положил руку ей на голову, неожиданно проявив свою мягкую сторону, — потерпи его еще немного. Через два дня День подношений. Я объявлю сопляка своим наследником.
— Простите, Господин, за неучтивость, но к чему? — от слов Сукуны она даже приподнялась, чтобы удостовериться в серьезности сказанного. В глазах Двуликого не играли огоньки насмешки, он был тверд в своем решении.
— Дзёго доставил весточку от нашего дорогого Махито. В столице что-то назревает. Он пока не все разузнал, но работает над этим, — Рёмен снова повернулся к Юджи, — я почти забыл про тебя, сопляк. Покажи, чему научился за год.
Двуликий опустил ребенка на пол, а он в растерянности посмотрел на свою наставницу, прося объяснений.
— Покажи Господину несколько выпадов. И не позорь меня!
Юджи кивнул, поднялся на ноги и вынул с пояса нож. Он встал в стойку и сделал первый выпад. Он старался делать все правильно, может, тогда Сукуна-сама будет чаще приходить к нему, а то и вовсе позволит сходить в деревню. Он надул щеки от прилагаемого усердия.
— Ты не ответила на Мой вопрос, Ураюме, — Рёмен скрестил обе пары рук на груди, откидываясь спиной на стенку.
— После смерти Каори, Господин. В тот день он делил с вами трапезу, а ближе к полудню я заметила нечто. Что-то более проклятое, чем обычное проклятие.
Сукуна задумался, глядя на Юджи, который продолжал показывать свое мастерство. Вдруг он хлопнул в ладоши, привлекая внимание ребенка.
— У тебя очень хороший учитель, сопляк. Тебе повезло.
Если бы тело Ураюме было живым, то сейчас она наверняка бы покраснела от похвалы самого Короля Проклятий.
— Благодарю вас, Господин, — снежная дева коротко кивнула.
Сукуна вышел из комнаты, но топот детских ног заставил его остановится посреди коридора.
— До свидания, Господин, — Юджи низко склонился.
— Будь прилежным учеником, иначе придется тебя наказать.
Рёмен свернул за угол, а Юджи пришлось вернуться на зов Ураюме. Слова Двуликого не испугали, как он этого хотел, ведь для мальчика наказанием было лишение ужина или игр. Он не знал, как именно за проступки наказывает Сукуна.
Два последующих дня превратились в пытку не только для Юджи, которого лишили игр, но и для самой Прислужницы, которой в столь короткий срок было необходимо выучить правилам поведения на церемонии. Раз за разом она показывала ему, как правильно сидеть, как держать спину. Вбивала в голову, что нельзя говорить, пока ему не разрешит Господин. Она бы рада отдать ребенка Саюри, которая ловчее обращалась с ним. Женщина знала нужный подход, а вот Ураюме оставалось только подкупать его обещаниями пойти к подножию горы.
Времени у старухи не хватало на Юджи. Порядок во всем храме и во дворе, подготовка женского павильона к принятию новых девушек, проверка всех кладовых. Она только успевала отдавать приказания наложницам и проверять их выполнение. Еще и в День подношений придется без продуха провести. Как и прежде Сукуна устроит традиционный пир в свою честь, куда сгонит новоприбывших, а потом Саюри придется всю ночь успокаивать бедняжек, объясняя, что не так уж плоха здесь жизнь.
Здесь было, действительно, не так плохо. Есть крыша над головой, еда на столе. Знай, выполняй обязанности ежедневные да ублажай Господина ночами. Звучит совсем безобидно, стоит перетерпеть муки первой ночи с Сукуной, а дальше боль ощущаться будет меньше. Так она успокаивала новых наложниц.
Спокойствие надело вуаль на храм в День подношений. Огонь в каменных фонарях зажегся, провожая путников от самого подножия до вершины горы. Сундуки и мешки, доверху набитые дарами для Короля Проклятий. Свежий урожай, ткани, дорогие украшения и самое главное — девушки. Они тихо стирали с глаз слезы. Плечи под тяжестью украшенных чудесными узорами кимоно подрагивали.
Возле тории сегодня их встречала Саюри. Переступившие порог храма называли поселение, из которого прибыли и протягивали женщине свернутый лист бумаги со списком подношений. Они оставляли все добро прямо во дворе, как и было заведено, а сами становились близ главного павильона в ожидании приглашения.
— Головушки две новые, — присвистнул коренастый мужичок, разглядывая колья на ограде.
— Ты не слыхал? Из деревни-то у реки чего учудили год тому назад?
— Да уж думал брехня все это, — мужчина передал свиток, — а Госпожа где сегодня?
— У нее есть дело поважнее, — ответила Саюри, принимая из его рук лист.
Наложницы выстроились в цветастую линию на энгаве своего павильона, словно куколки на показ всем. Смотрите, мол, вся эта красота лишь Рёмен Сукуне принадлежит. Они перешептывались, обсуждая новеньких и выискивая знакомые лица, чтобы махнуть рукой, дать знать семье, что живы еще. Кто здесь был более пяти годов, уже и не старались подать знак.
Новые девушки жались к своим проводникам в поисках защиты, хотя и знали прекрасно, что выхода отсюда уже нет. Они вертели головами, осматривая свой нынешний дом, поправляли наряды и заколки на своих волосах. Когда последняя делегация переступила врата, Саюри подошла к ступеням, ведущим в главный павильон.
Наконец вышла и сама Ураюме. Сегодня она надела свое черное кимоно. Темная ткань делала ее похожей на ворона, и, казалось, переливается наряд под лучами солнца. Она подняла руку вверх, и ткань скатилась по руке, оголяя светлую кожу. Люди во дворе сразу умолкли. Слышно было только шуршание листвы.
Саюри поднялась к снежной деве и передала ей свитки и, что-то шепнув, спустилась обратно. Прислужница пересчитала листы, оглянула еще раз толпу перед собой.
— Для тех, кто здесь впервые, — разнесся ее голос по двору, что даже девушки в женском павильоне, услышали ее слова, — говорить разрешается только с позволения Господина. За лишнее слово лишитесь головы.
Немного выждав, снежная дева продолжила.
— Девушки отправляются с Саюри, — рукой, как черным крылом, она указала на женщину, — если жизнь вам ценна, лучше слушать ее внимательно. Остальные идут со мной.
Из толпы донеслось хныканье, и Ураюме закатила глаза. Ей хотелось, чтобы этот день закончился побыстрее, чтобы все эти люди покинули храм.
Главная зала своим простором уместила гостей. Мужчины сели в ровные ряды. Некоторые осматривались, открыв рот, восхищались убранством. Тонкие ткани покачивались от сквозняка на рамах сёдзи. Лучи солнца прыгали по позолоченным узорам бронзовых ваз. Икебаны, выполненные наложницами для сегодняшней церемонии, привносили жизнь в проклятый храм.
Ураюме ступила на постамент возле трона. Кроваво-красный полог был привязан к резным столбам золотыми лентами. Углы украшали черепа животных. Само же сиденье больше напоминало ложе с кучей подушек, обшитых узорами.
Створки в дальнем углу залы отодвинулись, и за ними показалась фигура Рёмен Сукуны. Воздух сразу потяжелел, наполняясь проклятой аурой Господина. Как и в обычные дни кимоно его спущено до пояса, чтобы ничего не стесняло движения четырех рук. Его тень скользнула по стене. Юджи медленно шел за ним, глядя в пол, чтобы не споткнуться. Он терпел ненавистное ему кимоно только потому, что не хотел разочаровать Двуликого.
Господин сел, скрестив ноги, и подал руку ребенку. Мальчишка сел рядом, но подогнул ноги под себя, выпрямив спину. Он старался делать все, как учила наставница. В ее глазах он тоже не хотел стать разочарованием.
Мужчины склонили головы, касаясь лбами пола, словно послушные псы.
Ураюме вышла чуть вперед и взмахнула рукой.
— Склоните же головы пред Королем Проклятий, Рёмен Сукуной. Единоличным правителем и хозяином земель северных, — громогласно объявила она. Мужчины вновь поклонились.
Снежная дева сделала еще один взмах рукой и указала на Юджи, который сидел по правую сторону от Сукуны. Она заметила интерес в глазах людей, что заставляло ее гордиться учеником. Сегодня все внимание принадлежит лишь ему, но Господин того и добивался.
— Склоните же головы пред наследником Рёмен Сукуны. Единственным и полноправным будущим Господином земель северных. Поклянитесь в верности своей будущему правителю.
Юджи расправил плечи, а мужчины поклонились третий раз. Они не смели шептаться между собой, но все делили одну мысль.
— Запомните лицо Моего наследника, — громом ударил голос Сукуны, эхом отскакивая от стен, — теперь и он ваш господин. Кто посмеет тронуть его, потеряет не только свою голову. Наказание понесет все поселение.
Следом после речей по традиции из своей милости Рёмен слушал по одной просьбе от каждого селения. Его ненависть к людям имела свои границы. Если все подданные помрут как мухи, то к чему были завоевания. Он не был глуп, потому одаривал раз в год своей благосклонностью в обмен на дары.
Юджи всю церемонию сидел смирно как ему приказали. Не знай его Ураюме, точно бы посчитала наследником высокородной семьи. Мальчишка краем глаза посматривал на снежную деву и Сукуну. Он начинал понемногу ерзать, когда стало нестерпимо больно сидеть в одной позе, а ноги покалывало. Двуликий положил ему руку на спину, чтобы успокоить, затем и вовсе взял на руки, усадив к себе на колени.
— Не слишком уж загордись собой, малец, — Рёмен наклонился и тихо прошептал на ухо ребенку.
Юджи повернул голову, чтобы спросить значение этого слова, но Сукуна вновь выпрямился.
Когда последний закончил с просьбой, Двуликий махнул рукой, давая понять, что церемония закончена. Последовал поклон, и мужчины покинули залу. Ураюме зорко следила, чтобы ни один не завернул не туда и не посмел касаться убранства коридоров. Она выдохнула, как только последний человек вышел за пределы территории храма, и поспешила обратно к своему Господину.
Сукуна развалился на своем троне, усадив Юджи к себе на живот. Мальчик болтал без умолку, рассказывая о своих впечатлениях дня. Сначала о том, как ему понравилось быть важным, а потом перескочил на недовольства одеянием.
— О, а еще в дереве в лесу живут маленькие существа. У них глазки такие большие, — ребенок пальцами расширил себе веки, — вот такие. Я угощаю их лепешкой из риса.
— Ты про проклятия?
Юджи задумался, оперевшись теплыми ладошками в грудь Двуликому, который подложил себе под голову две руки.
— Да! — закивал мальчишка, — еще мы ходим вниз. Там красиво. Ураюме-сан не пускает в деревню. Только вы можете разрешить.
— Тебе хочется туда?
— Мне интересно. Там есть другие дети, так Ураюме-сан говорит. Может, они захотят играть со мной?
Ураюме вернулась и застала перед собой картину, которую многие бы посчитали милой, но не она. Снежная дева обозначила свое присутствие покашливанием.
— Юджи не мешай Господину отдыхать. Тебе пора вернуться в свои покои, — Прислужница кивнула Сукуне, — я приказала начать подготовку к пиршеству, скоро все будет готово, Рёмен-сама.
— Ураюме, своди мальчика в деревню. Птичку нужно хоть иногда из клетки выпускать, иначе петь перестанет.
— Вы уверены, мой Господин? — недоверчиво уточнила снежная дева.
— Ты слишком часто стала ставить под сомнение Мои решения. Юджи, это ты околдовал ее?
Мальчик замер и покачал головой, поджав губы.
— Я ничего не делал.
— Только не хнычь, а то никуда не пущу, — Сукуна повернул голову в сторону Ураюме, — пусть видят, что он жив и здоров. Выводи его иногда, обращайся к нему с почтением как ко мне. Людей легко убедить в чем-то, слишком уж их умы мягки.
Снежная дева сделала шаг назад, низко поклонившись.
— Прошу простить меня, Господин. Ни разу не сомневалась в Вас.
— Я присоединюсь позже, пусть девушки веселятся, а ты можешь пока отдохнуть.
Двуликий махнул рукой, заканчивая разговор. Он продолжил слушать Юджи, который плел все, что приходило на ум. Истории путанные и не выстроенные в логическую цепочку, но Рёмен не прерывал его, лишь иногда задавал вопросы, запутавшись окончательно в повествовании.
— Хочешь еще кое-что покажу?
Не дождавшись ответа, Двуликий выставил руку ладонью вперед, и на ней показался рот. Юджи захохотал и схватился своими руками за запястье.
— Научи меня так делать!
— Когда подрастешь.
— Устал, — мальчишка положил голову на грудь Сукуны, прижимаясь щекой.
Он зевнул пару раз и закрыл глаза, утомленный днем. Нерешительно Двуликий повел свободной рукой, одергивая ее в последний момент, но все же обнял Юджи. От него исходило знакомое тепло, будто кто-то уже прижимался во сне к Двуликому. Он силился вспомнить, но голова начинала болеть. Так они и лежали, человек и полупроклятие. Один вслушивался в дыхание другого, пытаясь отогнать остатки человеческих воспоминаний.
Юджи проснулся уже в своей комнате, укрытый одеялом. На него падала тень сидящей на энгаве Ураюме. Белые лунные лучи сливались с ее светлыми волосами, а красное пятно на волосах казалось черным во мраке ночи. Она поднялась на зов своего подопечного, который не мог разглядеть ее в темноте, прикрыв за собой сёдзи. Откуда-то издалека доносилась мелодия бивы и громкий хохот. Мальчик снова закрыл глаза, хватаясь за рукав Прислужницы.
На следующее утро они спустились с горы, медленно шагая в сторону деревни. Юджи останавливался у каждого кустика или цветочка, заваливал наставницу вопросами, охал и вздыхал, глядя на рисовые поля.
Этот день стал последним, когда он посетил деревню, где жил когда-то с дедушкой, образ которого потускнел в детских воспоминаниях как выгоревшая под лучами солнца на рисовой бумаге тушь. Они пришли туда смертельной процессией, сами того не подозревая.
Ночью пожар и смерть унесли в Страну Желтых Вод целую деревню. Ядовитой горечью объяло воздух, пока языки пламени вздымались в небо, озаряя все кругом. Пепел разлетался по сонному лугу, оседая на зеленой траве как снег зимой. Крики тех, кого лично не убил Рёмен Сукуна, едва были слышны в треске горящей древесины. Скулеж собак, сбежавших из деревушки, смертельной песней доносил весть до соседних поселений.
Кому повезло с мучительными криками выбегали из удушающего пекла. Пламя цепко охватывало их одежду, что люди в агонии падали, пытаясь сбить горячие языки. На землю или в воду, где рос рис, но толку было мало. Кожа вздувалась и покрывалась волдырями. Утром выживших найдут отважные смельчаки из соседней деревни, но вряд ли сумеют спасти изуродованных. Если кто-то вообще сможет найти тела. Мерзкие твари, что наводняли лес, уже выползали из своих нор, падальщиками стягивались с западной стороны, поджидая, когда огонь утихнет.
Одежда и тело Двуликого залиты кровью. Нагинаты в руках до самых рукоятей окрасились в алый. А рядом с ним за пожаром следила снежная дева. В руках она держала Юджи, заснувшего совсем недавно. Слезы на его глазах высохли, как и струйки крови, что по щекам словно слезы стекали вниз. Два одинаковых пореза будто бы вторая пара глаз как у Сукуны теперь отметинами выделялись на лице. Господин убедился, что достаточно глубоко пробороздил своими острыми ногтями нежную кожу. Проклятая энергия самого Рёмен Сукуны теперь смешалась в теле этого ребенка с его собственной. Никто не смеет трогать то, что принадлежит ему.