В сложившихся обстоятельствах Сынмин не представлял, что может быть ещё хуже. Скручивало так, что больно было даже дышать, поэтому его дыхание было тихим и прерывистым — он дышал через раз, а то и два. Всё его тело было лишь сплошным отголоском мучений, который разрастался с каждым движением. Это казалось кошмаром, от которого невозможно было проснуться.
Мыслить было сложно, но Сынмин старался прийти к какому-то логическому заключению о том, что бы могло ему помочь, если даже Джисон, его любимый, не смог с этим справиться. Можно было бы согласиться на предложение о врачах — они бы точно смогли облегчить симптомы и снять, может, не все мучения, но хотя бы какую-то часть. Только вот это было безумно страшно. И Сынмин не знал, чего боится больше — этой нескончаемой боли или снова стать бесцветным для мира. С одной стороны, у него есть Джисон, который понимает, любит и будет рядом. С другой находятся все усилия, потраченные на протяжении многих-многих лет. После того, как ты что-то обрел, невероятно страшно это потерять. Возможно, существовать как бета было в чём-то даже неплохо, но быть тем, кем ты являешься по гендерному обозначению, кем ты себя ощущаешь, намного важнее. К тому же, Сынмин с ужасом нарисовал в уме картину, как приводит Хонджуна в садик и все кидают на него жалостливые взгляды. Ведь никто не будет разбираться в их ситуации и просто причислят малыша к числу приемных детей. Можно на это плюнуть, растереть и игнорировать, однако дети, как и весь мир, достаточно жестоки. Если всё это в будущем не кончится тем, что Хонджуна затравят, то это уже будет самым настоящим чудом. И всё же Сынмин больше всего боялся несправедливого отношения к своему сыну. Без отца, еще и папа бета.
Раздумья прекратились с хлопком входной двери. Кто-то пришёл? Или Джисон ушёл? Что-то случилось с Хонджуном? Сынмина обдало холодным потом. Боль усилилась страхом и непониманием. То, что он мог соображать, уже было хорошо, только вот сделать всё равно ничего не получилось бы. Одна надежда на Джисона, который, как Сынмин надеялся, остался.
Сначала был запах. Приятный запах коньяка, который спустя несколько секунд донесся до омеги. Тяжёлый, густой и обволакивающий. Сынмин инстинктивно начал расслабляться, боль постепенно сменялась желанием. Становилось легче. Возможно, он бы смог даже расслабиться, если бы осознание, чей это запах, остро не ударило в голову.
— Это шутка какая-то? Джисон, скажи, что ты пошутил и мне всё это снится, — Сынмин практически рычал, сквозь слёзы, что крупными каплями скатывались по щекам. Были ли это слёзы обиды или от облегчения организма, разобраться было сложно. Он и не пытался.
— Прости, я не знал, что ещё делать и как помочь тебе, — стоя у входа в спальню, Джисон трясущимися руками поправлял слипшиеся пряди волос, что прилипли ко лбу Сынмина.
Происходящая ситуация была невообразимым сюром.
Хенджин понял, что что-то не так, ещё на этапе того, как ему позвонил Джисон и назвал адрес Сынмина. Произойти могло всё что угодно, буквально от того, что Хан, будучи очень неловким, мог навернуться и повредить себе что-то, до всемирного апокалипсиса. Но вот того, что Хенджин поднимется на этаж и в нос ему ударит сильнейший запах миндаля, причём очень горького, он не ожидал совсем.
Открывая дверь, Джисон весь трясся, находясь на пике своего нервного напряжения. Запах одурманивал, проникал глубоко, раззадоривая рецепторы. Хотелось дышать глубже, чаще, очень жадно, добраться в самую гущу этого запаха и насытиться им сполна. Это то, чего хотел альфа внутри Хенджина. И хорошо, что он имел достаточно выдержки, чтобы не сорваться и сразу не подбежать к источнику аромата. Хенджин почувствовал, как напряглось всё тело, ощущая всё острее, чем раньше, кровь словно начала быстрее циркулировать, ноздри раздувались, и только мозг старался сохранять спокойствие. В сложившейся ситуации произнести хоть слово было невероятно пугающе. Хенджин молчал, Джисон умоляюще смотрел на Сынмина, который явно злился. Картина складывалась достаточно скверная, но не менее впечатляющая. Надо ли сказать, что никто ничего не понимал?
— Зачем ты его позвал? — Сынмин обратился к Джисону, зло сверкая заплаканными глазами на измученном болью лице. Смотреть на него Хенджину было достаточно тяжело.
Кто бы что ни считал, как бы не списывал на инстинкты, придурь и зависимость, Хенджин по-настоящему его любил. Ещё тогда, когда омега совсем не имел запаха. Тогда, когда был рядом и трепетно, стесняясь, сжимал руку и нежно улыбался, как умел только Сынмин. В груди кололо, хотелось помочь, спрятать от боли и окутать своим запахом, спокойствием и получить ту самую, предназначенную только Хенджину, улыбку.
Пока что Хван мог получить лишь полный боли и презрения взгляд. Он думал о том, что если его в этот момент не убьют, то он вполне себе может попробовать наладить что-нибудь. Взгляд невольно зацепился за детский стульчик, который виднелся из-за приоткрытой двери в кухню. Это вызвало в нем несколько вопросов, которые задавать сейчас он не рискнул. Он вообще не рисковал выдавать своё присутствие, только запах и тяжёлое дыхание говорили о том, что он не интерьер комнаты и не статуя.
— Ты, наверное, думаешь, что я ничего не знаю, но это не так, — Джисон говорил осторожно. В голосе слышалась подступающая или отступающая, Хван ещё не разобрался в размерах происходящей катастрофы, истерика. Сколько это длилось? В какой момент Джисон решил позвонить Хенджину? Через час, два, пять? И, самое главное, что, наверное, в равной степени волновало и его и Сынмина, как давно и сколько он знает? Сынмин с ним делился? Или нет? Если нет, тогда как он узнал? А может и не знал вовсе, просто Хенджин являлся единственным альфой, которого он мог позвать. Если это так, то это выглядит в глазах Сынмина как полное предательство. У них же, вроде как, любовь. Хенджин видел каким счастливым после встреч с Кимом был Джисон. Такое не подделаешь. И какая же должна быть степень отчаяния у Хана, если он рискнул на такой поступок…
— Я… — Джисону сложно было продолжать этот разговор. Было видно, что он не вполне готов к нему. Хан разрывался. — Я могу сопоставить то, что вижу, слышу и чувствую. Запах Хенджина. Ты знаешь, как я его почувствовал.
Хенджин ничего не понял. Джисон знает его запах, это да. Где он его почувствовал оставалось загадкой и испуганная реакция Сынмина, который подпрыгнул не то от страха, не то от того, как ему было плохо, заставляла поставить над этим вопросом галочку и не забыть хотя бы попробовать этим поинтересоваться. Вероятность того, что он будет послан, равнялась ста процентам, но никто же не мешает попробовать. Джисон уж точно расколется, наверное, может быть, или нет.
Сынмин открывал и закрывал рот. Он явно хотел что-то спросить, только вот и слова произнести не мог, словно потерял дар речи.
— Мы потом поговорим, хорошо? — Джисон начал пятиться в сторону выхода и Хенджин хотел его остановить. — Сейчас я не готов, да и ты… вы… мне надо в общем.
И не успел Хван сделать хотя бы шаг, как Джисон уже вылетел из квартиры, словно ошпаренный. Повисла напряжённая неловкая тишина. Её не прерывало даже шумное дыхание со стороны Сынмина, которое стало тише. Он словно сжался весь, стал меньше и явно испуганнее. Хенджин был готов поспорить, что омега ощущал себя совершенно беззащитным, словно запертым в клетке с разъярённым тигром. Это очевидно. Не то чтобы Сынмин в принципе хотел его видеть, а в таком болезненном состоянии, когда он не мог даже адекватно высказать всё, что думает, он должен ощущать полный ужас и панику.
— Поговорим? — спокойно сказал Хенджин, проходя в спальню.
— Пошёл к чёрту! — выругавшись, Сынмин постарался передвинуться на кровати подальше, сильнее кутаясь в одеяло.
— Пойду обязательно, но только после того, как тебе станет легче, — Хван старался не пугать омегу, двигаясь медленно и плавно, постепенно приближаясь. Ужас, стоящий в любимых глазах, отрезвлял, заставляя себя контролировать максимально возможно в данной ситуации. Только это всё равно пугало.
— Не подходи, — угрожающе шептал Ким.
Хенджин знал, что любое неосторожное движение может вызвать истерику, которая непонятно во что выльется и последствия могут быть очень страшными. Сынмин в стрессе. Он страдает. Ему нужно помочь. Нужно защитить. Это всё, что крутилось у него в голове.
— Я не причиню тебе вреда, Сынмин, — аккуратно проговорил Хенджин. В его интонации была лишь нежность, которую он передавал не только голосом. Он медленно и постепенно выпускал запах, порционно, чтобы не навредить. — Я ничего не сделаю. Обещаю. Просто хочу помочь.
— Я даже думать боюсь о том, как ты собираешься помочь, — голос Сынмина был больше похож на хрип, жалостливый и безнадёжный.
— Вот и не думай, — альфа медленно подошёл к кровати, не решаясь сесть без приглашения. — Я всего лишь хочу дать тебе запах. Это должно облегчить состояние.
Сынмин смотрел волком. Столько жестокости и страха во взгляде Хенджин никогда не видел. Причём не только у Кима, а у кого-либо вообще. И, если честно, никогда не хотел видеть, тем более во взгляде любимого человека и его истинного омеги. Как же до ужаса он облажался.
— Позволь мне присесть? Я правда не буду распускать руки и пользоваться положением. Обещаю, — он не был уверен, что это подействует. Слова Хенджина хоть и звучали убедительно, он приложил для этого все усилия, только вот это не убирало нотки паники в страхе омеги.
— Если ты хоть пальцем меня тронуть посмеешь, я перегрызу тебе глотку даже в таком состоянии. Обещаю.
Получать ответ в своей же манере неприятно. И почему то Хван совсем не сомневался, что если что-то пойдёт не так, Сынмин действительно вцепится в его горло и не отпустит, пока альфа не издаст последний предсмертный хрип. Тем лучше. Это должно послужить для Сынмина хотя бы какой-то защитой.
— Хорошо, — сказал Хенджин и медленно опустился на кровать. Он старался изо всех сил контролировать запах и не выпускать больше нужного. Сынмин жадно им дышал, пытаясь насытиться. Каждая секунда казалась мучительно долгой для обоих и, через несколько минут, Ким уже мог более-менее не скручиваться от боли. В глазах омеги появлялась ясность и, если Хенджин всё правильно оценил, небольшая нотка благодарности.
— Откуда ты знаешь Джисона?
Видимо, этот вопрос интересовал Сынмина очень сильно, раз он решил всё же поговорить. Хенджин в уме прикинул, насколько сильно Хан посвятил возлюбленного в свои семейные дела. Говорить в лоб о том, что они должны пожениться, как-то не комильфо, если быть откровенным. Да и Сынмин мог не знать о договорённости их семей. Рушить то, что было между омегами, не хотелось. Да, Хенджин любит Сынмина и вряд ли когда-нибудь это пройдёт. Ещё пару часов назад он думал о том, что стоит бороться, стоит поговорить, и что Сынмин в принципе стоит всего мира, но… откровенно влезать и выдавать чужие секреты он не хотел. С учётом того, что Джисон ему в принципе не чужой и Хван любит его как друга.
— Мы достаточно давно знакомы, — решение начать издалека, чтобы ничего не портить, было самым верным. — Мы дружим уже несколько лет и наши семьи, можно сказать, будущие партнёры.
— Ха, — выдохнул омега, как-то разочарованно что ли. — Так это ты.
— Что «я»?
— Ты его жених, я прав?
«Прав» — хотелось сказать, но от того, каким разочарованным тоном произнёс это Сынмин, хотелось больше закопать себя. И всё с Хенджином не так. Сам обидел Кима, сам вернулся, когда о нем забыл, сам, хоть и по просьбе Джисона, ворвался в его квартиру и сам же является женихом его любимого человека.
Губы Хенджина тронула горькая усмешка. Ведь как ни крути, он портит Сынмину жизнь. Ведь и вся эта ситуация с болезненной течкой тоже из-за него. Не приди он к Сынмину на разговор, ничего бы этого не было. Хван ощущал себя самым настоящим животным. Из-за своего «хочу, значит сделаю» он в действительности нихреново так отравлял жизнь любимого человека. Осознание собственного эгоизма встало комом в горле. И этот ком грозился разорваться, вспоров глотку безысходностью. Хоть Сынмин и грозился вцепиться в неё самостоятельно, он сделал это словесно.
В ответ он лишь кивнул. Что ещё можно было сказать? Что Хенджин наконец-то понял, что является ядом в жизни любимого омеги? Мог бы и это сказать, только вряд ли от этого Сынмину полегчает.
— Понятно, — в голосе омеги нет разочарования. Скорее это горькое осознание. — И угораздило же нас вляпаться в бермудский треугольник.
Хвану показалось, что это описание как нельзя кстати подходит к отношениям их троих. И ещё стало немного обидно за Сынмина. Хенджин знал, что в данной ситуации их трое, Джисон, как оказалось, тоже был в курсе и только один Сынмин не представлял, насколько же все запутано. И как в этом распутаться пока не представлял ни один из участников. По-хорошему, Хенджину бы стоило отступить. В этот момент он отчётливо ощущал, что мешает. А снова забирать у Сынмина его чувства, всё разрушив, ему совершенно не хотелось. Кто он такой, чтобы влезать в чужие отношения? Да, он является третьим колесом велосипеда и из-за истинности и договора семей выйти из него было чуточку сложно.
Но не невозможно же.
— Я не планирую нарушать наш договор. Джисон рассказывал тебе, что это всё фиктивно? — дождавшись слабого кивка, Хенджин продолжил. — Я не стану вам мешать. Что бы ты ни думал обо мне и как бы я ни выглядел в твоих глазах, я всё же не являюсь последней мразью. Ваши отношения это не то, во что я должен влезать.
Сынмин, казалось, был достаточно удивлён такими словами. То ли не ожидал, то ли не думал, что Хенджин в принципе на них способен.
— Есть договорённость, нарушать которую мы просто так не можем — это факт. Но и портить я больше ничего не хочу. Достаточно уже попортил тебе жизнь. Хватит.
Рука Хвана неосознанно потянулась ближе к руке Сынмина. Взять её он, конечно же, не решался, да и права никакого не имел. Природные прихоти не давали ему такой привилегии. Сынмин, в первую очередь, человек со своими желаниями и страхами, а уже потом истинный, данный природой. Но отказать себе в небольшой наглости и почувствовать хотя бы отдалённо желанное тепло он не мог. Или не хотел, понимая, что это, скорее всего, последний раз, когда у него есть такая возможность.
— Сейчас я хочу лишь исправить то, что успел натворить, — раскаяние в его голосе было искренним и Сынмин это явно чувствовал. — И тогда натворил и сейчас, снова ворвавшись. Это ведь все из-за меня. Не думай, я прекрасно осознаю, как сильно обидел тебя и уверен, что это сказалось на твоей жизни не лучшим образом. Я сожалею и хочу попросить прощения, даже если ты не сможешь его дать. Просто не хочу, чтобы любимый человек нёс груз ненависти. Это ведь тяжело, всё время вспоминать и ненавидеть.
Сынмин невнятно что-то буркнул, Хенджин не смог разобрать, но почувствовал, что миндаль перестал горчить, словно оттаивал.
— Как бы ты ни считал, я умею любить, — Хенджин решил высказать всё, что у него на душе, потому что вряд ли будет другой случай. — И я любил тебя ещё тогда, когда у тебя не было запаха. Просто я трус и не смог признаться, что подошёл не просто так и что мои намерения были не честны. Я понимаю твою злость. Я бы тоже не смог спокойно отреагировать на такой поступок со стороны истинного. Наверное, никто бы не смог стерпеть и простить такое. Но знаешь, я всё ещё люблю тебя, спустя время, и никакая истинность тут ни при чём. Я люблю тебя, потому что это ты и только ты смог вызвать во мне такие эмоции. Я знаю, что сейчас ты уже не являешься тем человеком, которым был несколько лет назад, и я знаю, что виноват в этом. Я разрушил то светлое и тёплое, что было между нами, и разрушил тебя. Это сложно простить, может и невозможно вовсе. Но пожалуйста, прими сейчас мою помощь. Мне сложно знать, что ты страдаешь и, если находясь рядом я могу немного облегчить твои страдания, я помогу, а после уйду и больше не побеспокою тебя.
Монолог, по мнению Хенджина, вышел достаточно длинным и местами сопливым, даже прилично постыдным из-за количества откровений. Но ему хотелось, чтобы Сынмин знал, что он здесь не из злых умыслов, а просто чтобы помочь. Даже если сам омега этой помощи не просил. Он не надеялся даже на какой-то ответ.
Просто быть рядом и выпускать запах это всё, что требовалось для помощи. И, кажется, в какой-то момент его сердце остановилось и дыхание перехватило.
Сынмин сжал его руку.