10. День ещё хуже

Я сам не заметил, как закончил афишу. Она мне показалась настолько прекрасной и завершённой, что тут же отправилась в портфолио. Обычно я добавляю туда всего одну-две работы в месяц, лишь бы были обновления, и то, выбираю постфактум наименее раздражающие, потому что свои работы мне, как правило, совсем не нравятся. Редкий художник бывает доволен собственным творчеством, самокритичность — продукт потребности в развитии.


Уснул я поздно, но с хорошими мыслями. Показалось, что будто бы всё налаживается. Может, наконец медикаментозная терапия начала помогать?


Показалось.


Просыпаюсь ещё позже, чем вчера. Узнаю об этом не по часам, а по свету за окном. Вероятно, сейчас два или три пополудни. Уточнить не получится — мобильник лежит что-то типа в центре стола, отсюда мне не дотянуться. Он тихо вибрирует, и это не будильник. Сперва думаю, что сообщение, но вибрация продолжается. Значит, кто-то звонит. Это либо родители — почему-то они до сих пор не приемлют вариант просто написать СМС-ку вместо того, чтобы мучать меня телефонными разговорами — либо Миша звонит через ВК. Больше некому.


Я бы поднялся и взял трубку… Но как-то не хочется. Зачем? Что в глобальном плане изменится, если сегодня я встану с кровати? Фашики отстанут от Украины? Солнце перестанет ежегодно приближаться и жрать атмосферу земли? Вселенная остановит расширение? Какая, нахуй, разница, вылезу я из-под одеяла или нет? Всё равно ведь сдохну рано или поздно, причём, скорее всего, в этой же самой ебучей кровати.


По потолку медленно ползёт паук. Слежу взглядом, как он наматывает круги. Бесцельное существо: жрёт и спит. Братан мой. Раньше ужасно боялся пауков, просто до усрачки. Правда, это было до того, как я начал бояться смерти.


Вчерашний чай, которого мы вылакали кружки три перед тем, как проводить Мишу, рвётся наружу. Мир непрозрачно мне намекает, что встать всё равно придётся. Но я так сильно не хочу. Слежу за пауком, а мой мочевой пузырь начинает ныть. Я знаю, что будет дальше: это превратится в колющую боль, которая перекинется на почки, у меня ужасно сведёт спину. А потом придётся стирать бельё.


Блять, нет. Только не снова.


Встать всё равно придётся. Хотя бы для того, чтобы избежать боли и унижения перед самим собой. Странно, что эти незначительные величины всё ещё меня волнуют в какой-то мере.


Приподнимаюсь на локтях и чувствую, что в мою голову будто заливают расплавленный металл. Тяжёло и горячо, словно за секунду температура тела подскочила на несколько градусов. Ненавижу. Чем выше поднимусь, тем сильнее будет это чувство. Оно пройдёт только тогда, когда я наконец смогу устойчиво усесться. Дерьмо.


Гляжу по сторонам, будто ищу помощи. Её не будет. Дедушка меня любит, но не до конца понимает, через что я прохожу. Потому что я не вдаюсь в подробности. Он заботится обо мне так, как умеет, но если бы я сказал, что нуждаюсь в помощи, чтобы подняться и дойти до туалета… У меня ещё остались крупицы гордости.


Всё-таки преодолеваю первый порог организма — усаживаюсь вертикально, чуть не роняя голову на грудь и сразу, пока мышцы по-инерции ещё подвижны, спускаю ноги вниз. Поздравляю, Журавлёв, ты всё ещё чуть менее бесполезен, чем мешок с дерьмом. Не хочешь обмочиться — будь добр, продолжай в том же духе.


Впереди самое сложное — встать на ноги. Дальше будет проще: вестибулярка автоматически не даст свалиться посреди комнаты. Нужно будет только чуть наклоняться в сторону двери, позволяя рефлексам удерживать мою тушку и худо-бедно двигаться вперед. А пока надо выпрямиться.


Колени точно два воздушных шарика, наполненных водой: не хотят удерживать мой вес. Тянусь такой же безвольной, но чуть более подвижной рукой к столу, опираюсь о него, перенося вес на грудь, и всё же встаю, крепко сжав зубы, чтобы не заплакать от бессилия.


Как же я всё ебал, господи.


Телефон снова вибрирует, и я смотрю на экран. И вправду, рыжик звонит. Причём в который раз. Интересно, сколько его звонков я пропустил?


Тянусь пальцем и принимаю вызов. Поднести телефон к уху ресурса, увы, нет. Но я и так его слышу, потому что Миша очень громкий. И сейчас это даже хорошо.


— Андрей? — слышу я обеспокоенный голос парнишки. У него что-то случилось?


Оказалось, что нет. А очень даже наоборот.


— Андрей, у тебя всё в порядке? Я тебе звонил раз пятнадцать. Что случилось? — тараторит парень. А я представляю, как сейчас тревожно бегают его глаза-хризолиты.


— Миш…


— Да? — тут же отвечает он почти испуганно. Ещё бы. У меня голос сейчас, наверное, просто замогильный.


— Миш… ты можешь приехать ко мне?


Он даже не делает перерыва на вдох, сразу же отвечает:


— Я через две минуты уже подойду к тебе. Хорошо?


— Хорошо.


***


Мне удаётся добраться до туалета. Уже оттуда я слышу, как громко хлопает входная дверь и как скрипит пол под торопливыми шагами Миши. Он заходит в мою комнату, меня, очевидно, не находит и выбегает в кухню.


— Фёдр Степаныч, а где Андрей? — вместо приветствия спрашивает парень. В его голосе я слышу волнение.


— Чего ты перепуганный такой, Мишутка? — по своему обыкновению бодро отвечает ему дед. — В санузел он отошёл. Подожди его. Кушать хочешь?


— Нет, спасибо, — отказывается Миша. — я тогда там подожду.


— Ну как знаешь.


Рыжик выходит из кухни — и останавливается у двери санузла вместо того, чтобы пройти в комнату. Впервые за этот дерьмовый день моих губ касается тень улыбки. Вот ведь…


Облегчившись, мою руки ледяной водой, чтобы хоть чуть-чуть пробудить организм, и выхожу. Не успеваю я сориентироваться в пространстве, как чувствую тепло объятий и запах улицы, который принёс с собой с улицы Миша. Осторожно обнимаю его в ответ. Он напряжён, как струна, а я еле стою на ногах и весь ссутулился, поэтому сейчас нашей разницы в росте вообще не чувствуется, и я легко утыкаюсь лицом в его плечо.


Мы стоим так несколько минут, и я чувствую, будто во мне на самую толику прибавилось сил.


— Зачем звонил? — тихим шёпотом спрашиваю я. Парень вздыхает, его голос чуть дрожит.


— У меня просто… было такое предчувствие нехорошее. Не знаю, может, после вчерашнего дня. А ещё как назло после пар заставили снег чистить за прогулы. Я бы раньше прибежал, если бы не чёртов снег.


Миша… А ты у нас, оказывается, эмпат. Мне стыдно за себя. Но за этим стыдом скрывается чувство облегчения. Мне было важно увидеть, услышать его, было важно вот так застыть в объятиях. И я рад, что мне не пришлось проговаривать это вслух.


Не понимаю, когда я успел привязаться к этому мальчишке?...


Закинув мою руку себе на плечи, он помогает мне вернуться в постель. Укладывая голову на подушку, начинаю ощущать, как болят мышцы во всём теле от сегодняшней "прогулки". Какой же я жалкий.


— Ты голодный? — спрашивает Миша, и я мотаю головой. Ничего не хочу. Ничего. Но если он захочет посидеть со мной немного… Пожалуй, это было бы здорово.


И он правда остаётся. Чувствует себя как дома, вот что я замечаю. Раскладывает на моём письменном столе свои тетради (очень неаккуратные на вид), какие-то книги и садится за домашнюю работу. Время от времени отвлекается и рассказывает мне какие-то глупые истории из колледжа, которые, видимо, происходят с ним постоянно — то драка, то спор с преподом. Отвечать меня на это не заставляет. А я ощущаю, как эти истории заглушают мой собственный внутренний голос, чёрт бы его побрал. Как же здорово хоть минуту его не слышать.


Через несколько часов он разбирается со своими заданиями и начинает лениво листать одну из книг с моего стола. Всё это время я лежу на боку и смотрю на него. Понимаю, что раньше никогда не рассматривал лицо рыжика, только его глаза-хризолиты. У него чуть вздёрнутый носик-пимпочка, мягко очерченные розоватые губы, не особо выраженная линия челюсти и кругленький маленький подбородок. На щеках нежный рыжеватый пушок — бритвой он явно не пользуется, без надобности. Лицо почти детское, но взгляд серьёзный, сосредоточенный.


Меня гложет чувство вины за то, что он сейчас здесь, со мной, хотя мог бы заниматься своими делами. С другой стороны — сердце щемит от благодарности. Я знаю, что не будь его сейчас рядом — мне было бы вдвое хуже. Слово он забрал на себя часть моей боли.


— Миш.


Он поднимает на меня взгляд и улыбается.


— Чего?


— Поиграй мне. Пожалуйста.


Парень будто этого и ждал. Его улыбка становится шире. Он кивает, выходит из комнаты, перекидывается с дедом парой фраз, которые я не могу разобрать, и возвращается уже с гитарой.


— Подвинься, — просит рыжик, усаживаясь ко мне на кровать. Я отодвигаюсь к стенке, давая ему немного пространства. От Миши тепло, как от печки. Он не спеша настраивает гитару, потом ищет что-то в телефоне.


— Тебе весёлое или реалистичное?


— Весёлым ты меня только доканаешь, — усмехаюсь в ответ.


— Я тебя понял, — хмыкает Миша и кладёт телефон с открытыми аккордами на кровать между нами так, что я тоже вижу текст.


У меня просто нет сил

Вообще никогда.

Я бы больше тусил,

Но не могу встать.

Просто нет сил

Вообще никогда.

Я бы больше достиг —

Но нахер дела…


Держу пари, что у автора эта песня не самая популярная в списке. Потому что такие личные штуки популярными не бывают.


Убиты мозги,

Их съела печаль.

Живот переваривает

Максимум чай.


Чертовски точное описание. Желудок немного ноет, но я знаю, что если съём сейчас что-то существенное — через час всё окажется снаружи. Знаем, плавали.


И каждому празднику

Приходит конец.

В пучине дворов

Бродит мертвец, у которого

Просто нет сил…


Именно так я себя и ощущаю. Человек, который сам себя заранее похоронил. Исполнительная дисфункция это прочухала и теперь развлекается, заходя в гости, когда захочет. Не понимаю, как я вообще до сих пор умудряюсь работать и не терять клиентов.


Поставлю смартфон

В беззвучный режим.

Отвечу потом,

Пусть рядом лежит.

Я не обещал

Тебе, что приду…

Я правда скучал.

Закажем еду?


И снова я втихушник улыбаюсь. А я ведь и правда скучал, хоть мы и виделись буквально вчера. Может, я становлюсь зависим от Миши? Мне не нравится эта мысль. Не хочу быть зависим, натерпелся уже в своё время. Но… с ним и правда лучше, чем без него. Я замечаю это не в первый раз. Так было и в хорошие дни.


Так может… Может, он просто теперь и правда мой друг? Может, это нормально?


Ужасный мороз,

Полно новостей.

Я, видно, дорос

До мыслей о ней.

В окне гаражи.

Купить бы кота…

Я будто не жил

Вообще никогда.


Почему меня так пробирает каждая строчка? Почему эта песня так написана, будто обо мне?


Почему мысль о том, что кто-то переживает то же самое, такая приятная?


Я не замечаю, когда начинаю подпевать припеву. Совсем тихо — никогда не был уверен в своём голосе. Но почему-то мне так нравится, как наши голоса звучат вместе. Нестройный дурацкий дуэт.


Просто нет сил

Вообще никогда.

Я бы больше тусил,

Но не могу встать.

Просто нет сил

Вообще никогда.

Я бы больше достиг —

Но нахер дела…


Миша продолжает играть аккорды песни, когда она сама заканчивается. Я заметил за ним такую привычку — ненапряжно перебирать струны, когда задумывается.


— Когда ты нашёл эту песню? — интересуюсь я. Не специально же для меня он её подбирал.


— Года полтора назад всплыла в рекомендациях, — отвечает парень. — Очень в тот момент срезонировала внутри, так что я добавил её в плейлист. На самом деле, я её почти не играл. Просто подумал, что тебе не помешает немного… Не знаю. Понимания, что ли.


И ведь верно. Я сейчас чувствую себя так, как будто нажаловался обо всём, что со мной происходит. Только на самом деле об этом рассказали мне. И от этого стало легче.


— А почему она тебе понравилась?


— Да ну как сказать…


Миша подбирает слова, а я почти жалею, что спросил. Только бы не сковырнуть ещё какую-нибудь ранку…


— У меня в двадцатом году папка умер. То ли от ковида, то ли от воспаления лёгких, врачи сами не уверены были. Хуёво было, пиздец. Я тогда начал курить, а ещё стал закидываться депрессивным инди-музлом. А когда слышишь, что в песне описаны твои собственные чувства — будто отгружаешь постепенно камни с сердца. По одному за раз. И в конце концов приходит принятие, и ты снова чувствуешь себя очень даже ничего.


И снова этот дурацкий ком в горле. Блять, да сколько же дерьма в его жизни было?! Пареньку всего-то девятнадцать, он не заслужил, это так неправильно… Я не испытал и доли того, что пришлось ему.


Но он сидит, улыбается. И улыбается искренне — глаза-хризолиты не соврут. И я решаюсь:


— Расскажи о нём.


— Папка был клёвым, — отвечает Миша, откинувшись на спинку кровати. — Это он меня научил на гитаре играть. Мы вместе с ним лазали иногда по заброшкам и ходили в бассейн. Он много работал, поэтому мы не то чтобы каждый день проводили время вместе, но он старался. Как-то раз взял отпуск без содержания только для того, чтобы свозить меня сплавляться по реке. Потому что я насмотрелся "Нейшенал Географик" и все уши ему прожужжал!


Парень смеётся от радостного воспоминания, и я смеюсь вместе с ним, а сам не могу поверить в то, что после произошедших событий Миша такой… такой бесконечно живой.


— Он учил меня прислушиваться к себе и делать то, чего хочет сердце, — с теплотой говорит музыкант. — Это, наверное, самый важный урок из всех, что он мне давал.


— И чего хочет твоё сердце? — спрашиваю я. А он смотрит на меня, молчит какое-то время и опускает голову на моё плечо.


— Моё сердце хочет быть рядом с тобой.

Песня:

Егор Не Помню, Морфинизм Пыльцы — Нет сил

Содержание