Как бы ни было страшно, Нарочинская не могла перестать думать. Самым мерзким для нее во всем этом происшествии стало четкое осознание: последним воспоминанием Олега о ней останется их идиотская ссора. Да Марина и сама повела себя как идиотка! Надо было извиниться сразу после, а не ждать утра в надежде остыть и поговорить на «свежую» голову. Олег бы простил, он всегда ее прощает, тем более тут такая мелочь…
Уйти в окончательное самобичевание Нарочинской не дали:
— Слышь, ты замужем? — неожиданно спросил Раненый, когда Сиплый ушел вместе с консультантом.
Марина не знала, на кой ляд грабителю эта информация, но с губ почему-то сорвалось слово «да».
— Муж хороший или так?
— Хороший. Тоже врач, — зачем-то уточнила она.
Раненый усмехнулся:
— Это он, что ли, вместо тебя сюда рвется?
Сердце замерло, пропустив пару ударов, а затем стало биться как бешеное:
— То есть? — от испуга Нарочинская даже забыла, что не стоит задавать вопросы человеку, который может прямо сейчас тебя убить.
— Да менты предлагали, там мужик какой-то, хирург, — он скривил губы. — Мы их послали, сказали, что ты устраиваешь.
Марина почувствовала, как по спине медленно сползают две струйки пота. Нельзя сюда Олега. Ни в коем случае нельзя. Ее хотя бы теоретически пожалеть могут. Его — нет.
Да даже если и могут, рисковать Брагиным она не стала бы ни за что на свете.
Нет.
— Муж на работе, он не знает, — Нарочинская пожала плечами, надеясь, что ее слова звучат убедительно, а лицо осталось спокойным.
Раненый кивнул и задал следующий вопрос:
— Дети есть?
Марина не знала, зачем соврала снова. Возможно, подсознательно давила на жалость:
— Дочь, — в памяти, как назло, всплыл образ темноволосой малышки, и голос дрогнул.
— Взрослая?
— Два и четыре, — она не понимала, почему назвала возраст Тамары: то ли потому что других детей в окружении не было, то ли потому что та была дочерью любимого человека.
Дочерью, с которой они теперь могут и не увидеться ни разу.
— У нас тоже дети есть, — пискнул кто-то за спиной Нарочинской.
Выстрел, прозвучавший в следующую секунду, оставил болезненный пронзительный звук в ушах. От этого начала болеть голова.
Марина открыла глаза и поняла, что Раненый стрелял в стену.
— Вы все, — прошипел он, — мусор бесполезный! А она — жизни спасает!
Никогда в жизни Марина Нарочинская не мечтала о подобном признании своих заслуг.
Никогда.
***
Олег стоял, упершись руками в забор, и понимал, что не чувствует собственное тело. Он не мог двинуть даже пальцем. О том, что еще жив, Брагину говорил неровный стук сердца, отдающийся корабельным колоколом в ушах. Олегу казалось, что этот стук слышат все вокруг.
Да лучше бы он умер, чем…
Брагин представил, каково сейчас Нарочинской, и покрылся ледяным потом. Только не это. Не она. Не с ней. Этого не может быть.
Марина будет жить. Она должна жить. Она заслужила эту чертову жизнь больше, чем кто-либо на этой планете.
Брагин отдал бы собственное сердце, если бы ему сказали, что это спасет Марину. Сделал бы все что угодно, лишь бы это помогло. Все, чтобы Нарочинская осталась жива.
Но сейчас он не мог ни-че-го.
Даже попытаться.
Впервые в жизни.
Не мог помочь Марине. Его Марине. Самому важному человеку в его, Олега Брагина, жизни. Любимой женщине, которую он обидел вчера и на которую сам обиделся из-за пустяка. Да пошел бы к черту этот Куликов!.. Да пошел бы он сам к черту! От него у Марины всегда были только проблемы…
Олега взяла такая злоба, что он, наконец, смог пошевелиться. В отчаянии Брагин ударил себя по ноге, размашисто перекрестился, пошатнулся и, навалившись на забор боком, медленно скатился вниз.
— Господи, меня забери, ее не трогай.
Два лейтенанта, отправленные к отделению вместе с остальными, откровенно скучали. Работы им не досталось, поэтому парни уже десять минут следили за метаниями мужчины.
— Видишь, как плющит, — сказал один.
— Совсем свихнулся, — вторил другой, — в бога верит, прикинь? — он неприятно усмехнулся. — А еще врач. Поэтому у нас медицина и в жопе.
Первый покрутил пальцем у виска:
— Дурак, что ли? У него жена там, ты же слышал. Тут в кого угодно поверишь.
***
— Будет больно, — Нарочинской хотелось верить, что голос не дрожит. Почему-то ей казалось, что грабителям, как и стае диких собак, нельзя показывать страх.
Раненый мерзко выругался, сплюнул на пол и процедил сквозь зубы:
— Не пугай меня, мы пуганые.
Марина посмотрела на Сиплого:
— Вы можете его держать?
— Нахрена?
— Он двигаться будет непроизвольно, от этого будет еще больнее.
Нападавшие переглянулись и кивнули. Раненый при этом по-прежнему направлял пистолет на Охранника.
— Уберите, пожалуйста, пистолет, — Марина не видела лица за маской, но кожей почувствовала, какое опасное выражение на нем появилось. — Из-за боли вы можете случайно нажать на курок и кого-нибудь застрелить. Если выстрелите в меня, я не смогу вам помочь.
Сама не знала, откуда в ней столько смелости. Олег бы, наверное, ей гордился.
Нет.
Олег бы с ума сошел, дура.
Уже сходит.
Никогда в жизни ей не приходилось оперировать человека в сознании. Никогда в жизни ей не приходилось работать в полевых условиях: без перчаток, без анестезии, без инструментов, зато под дулом пистолета.
Марине попадались разные пациенты, опасные в том числе. Но она даже предположить не могла, что однажды придется доставать пулю из человека, который от боли станет выть нечеловеческим голосом...
Что произошло за ее спиной — она не поняла, но услышала шум, снова выстрел, крики, а затем сдавленный хрип. И, не выдержав, обернулась.
Девочка-консультант лежала у двери, держалась за живот и беспомощно хватала ртом воздух. А Марина даже не запомнила, как ее зовут.
Охранник криво усмехнулся:
— И так будет с каждым, — договорить он не успел, потому что Раненый, не прекращая выть, извернулся и выстрелил в него. Охранник как подкошенный рухнул на пол, но, кажется, дышал.
— Заткнись, — сквозь зубы «посоветовал» ему Раненый. — Пользы больше будет. А ты че встала? — посмотрел на Нарочинскую. — Тоже так хочешь?
Она втянула воздух через нос:
— Не двигайтесь, пожалуйста, я заканчиваю, — и, больше не поворачиваясь, сказала девушке. — Рану плотно держите.
Понимала, что больше ничем помочь не может. И от этого было невыносимо тошно.
***
Когда сказали, что появились новые пострадавшие, Олегу снова показалось, что он умер. А потом он увидел, что из помещения вынесли не Марину, и дико обрадовался. Хотя радоваться было нечему — девчонка была очень плоха. Думала, что успеет сбежать, пока Нарочинская спасает нападавшего.
Господи, нашла, кого спасать… Вечно она уродов спасает.
«Тебя она тоже спасла, Брагин, — внутренний голос звучал Мариниными интонациями. — Только она тебя и спасла».
Беспомощность парализовала настолько, что Олег периодически забывал дышать. И не понимал, что можно так долго делать в условиях, далеких от медицинских.
Он посмотрел на часы в бесчисленный раз и понял, что с его приезда прошло всего тридцать минут.
— Пожалуйста, только живи.
Страшнее, чем сегодня, ему не было никогда.
«А Марина за тебя так все время боится…»
***
Нарочинская на негнущихся ногах вышла на улицу и подумала, что оглохла и ослепла. К ней подбежали люди, говорили, пробовали что-то узнать, теребили, но она их не слышала и не видела. Пыльный московский воздух показался приторно-сладким и почему-то резал легкие.
И только когда к ней пробился Олег, к женщине начали возвращаться ощущения.
— Марина! — он кричал так, что у нее заложило уши. — Мариша, Маринка, Мариночка, — Брагин прижал ее к себе и стал ощупывать со всех сторон. — Живая, моя, Марина…
Он о чем-то спрашивал, пытался добиться ответа, тормошил, одновременно с этим пытаясь успокоить и убедить, что все в порядке, — то ли ее, то ли себя, то ли их обоих, но Нарочинская ни черта не понимала.
Она слышала только родной испуганный голос и видела только любимое лицо, на котором отпечатались паника и боль.
Ни разу в жизни Марина не видела человека в таком ужасе, в котором был сейчас Олег.
Никого больше. Никогда.
Но она не могла сказать ни слова или хоть как-то отреагировать: все вокруг, в том числе Брагин, двигались гораздо быстрее. Нарочинская просто не успевала.
А потом мужчина горько заплакал, и у нее сердце рухнуло в пятки:
— Олег, — женщина даже не поняла, что это ее голос, настолько чужим он показался, — хороший мой, все хорошо, — Марина стала гладить Брагина по щекам и вытирать ему слезы. — Я в порядке, меня не тронули, — она не знала, от чего ей больше страшно: от случившегося или от реакции Олега. — Им просто нужен был врач.
Его трясло, и Нарочинская почувствовала, что ее тоже колотит, а глаза жжет. Не понимая, как успокоить Брагина, она его поцеловала.
Капитан посмотрела на них — двух взрослых рыдающих и отчаянно целующихся людей и махнула лейтенантам рукой:
— Пусть успокоятся, потом показания возьмете. Смотрите, чтобы не ушли никуда, — после чего вернулась к отделению банка, у которого ее ждал начальник, — выслушивать, в чем она виновата на этот раз.
Мысли сменить работу посещали капитана все чаще.