Дневная смена еще не ушла, а вечерняя уже пришла, поэтому в ординаторской было многолюдно и шумно. Но все веселье закончилось в тот миг, когда в помещении появилась Ирина Алексеевна.
На Павловой не было лица, она нервно теребила рукав халата и явно собиралась сообщить что-то нехорошее.
— Что случилось? — одновременно поинтересовались Салам и Костя.
Вместо ответа заведующая нервно мотнула головой и начала кусать губы.
Брагин приподнял брови:
— К нам едет ревизор? — увидев, что начальница не отреагировала на шуточку, мужчина стал серьезнее и повторил за коллегами. — Что случилось? Да вы присаживайтесь, Ирина Алексевна, — он поднялся, уступая Павловой место рядом с Мариной.
Нарочинская в восторг от вынужденного соседства не пришла, но слишком устала, чтобы отсаживаться. Да и на открытую конфронтацию выходить не хотела.
Ирина Алексеевна приземлилась рядом с нейрохирургом и, наконец, собралась с силами:
— К нам пациента привезли со снарядом в животе. Мы с Верой Георгиевной саперов вызвали, они говорят, что его никуда нельзя перевозить. Придется оперировать здесь.
Стало так тихо, что Марина услышала, как едет лифт в другом конце коридора.
— Мы потребовали, чтобы к нам прислали военных врачей, но все заняты, а счет идет на минуты, — добавила заведующая и поняла, что ее слова звучат как-то жалко и нелепо. — Зименская пытается решить этот вопрос, но шансов почти нет.
— Снаряд боевой? — зачем-то поинтересовался Брагин.
Павлова вздрогнула:
— Сначала жена пациента сказала, что холостой, а потом выяснили, что нет.
— Как он умудрился его поймать-то? — непонятно для чего продолжил расспрашивать Олег и в этот момент понял, что на него смотрят все.
Кроме Нарочинской.
Нарочинская рассматривала колени и делала это так старательно, что почти просверлила в них отверстия. А еще Брагин видел, как мелко, почти незаметно дрожат ее пальцы.
Ирина Алексеевна пожала плечами:
— Игры у них какие-то, что-то с историей связано. Несчастный случай, снаряд перепутали.
— Историческая реконструкция, наверное, — неуверенно предположил Салам.
Заведующая кивнула, соглашаясь с его словами.
— Идиоты, — процедил сквозь зубы Костя. — А сейчас кто-то из нас должен рисковать жизнью из-за их приколов!
Почему-то Павлова думала, что ей станет легче, когда расскажет о ситуации. Ошиблась. Она не представляла, кто из подчиненных может согласиться на такое. Точнее, конечно, слишком хорошо представляла, но…
— А че вы так на меня все смотрите? — грубо возмутился Брагин. — Я уже умирал, мне не понравилось. Не пойду. У меня вон, вообще смена закончилась.
От столь циничного пассажа окружающие дружно выпали в осадок. Марина же посмотрела на Олега так, что у него моментально утихли все угрызения совести.
Но хорошо о Брагине думали не все.
Куликов тяжело отлепился от стенки:
— Не ожидал от тебя, Олег. Ирина Алексеевна, я пойду, — объявил он. — Сапер будет вместе со мной в операционной?
Павлова не ответила, потому что Брагин притворно восхитился:
— Гля, какой смелый, — он демонстративно оскалился и несколько раз хлопнул в ладоши. — К Ларисе захотел? Ну давай. Только скажи, че нам Никите потом говорить.
Сергея будто хлыстом огрели — так он дернулся. Травматолог снова оперся спиной о стену, хотел сказать что-то столь же болезненное, однако наткнулся на острый, как катана, взгляд Нарочинской.
И промолчал.
Снова наступила тишина, но Ирина Алексеевна боялась ее прерывать.
Она понимала, что пациент умирает. Она понимала, что снаряд в его теле может взорваться и задеть кого-то еще. Но отправлять подчиненных на верную гибель Павлова тоже боялась.
— Да что тут думать, — прервал молчание спокойный и немного уставший голос Хромова. — Раз такое дело, то я пойду.
Лазарев подпрыгнул на месте:
— Иван Николаевич!
Хромов посмотрел на Костю, что-то прочитал в его глазах и покачал головой:
— Вы все молодые и у вас есть близкие. А за меня переживать уже некому.
— Как это некому?! — завопил Лазарев. — А я?! — парень озвучил это с таким отчаянием, что всем стало его очень жалко. Так же жалко, как и Ивана Николаевича.
Отношения Хромова и Лазарева сложно было охарактеризовать однозначно.
С одной стороны, они быстро прониклись друг к другу уважением и симпатией. С другой — держали дистанцию: не лезли в душу и не пытались стать друзьями. Да и непросто это было в силу возраста, максимально разного бэкграунда и закрытости Хромова.
Только Косте с Иваном Николаевичем всегда было о чем поговорить. И к его мнению парень прислушивался гораздо охотнее, чем к советам остальных — того же Брагина, например. А Хромов иногда ловил себя на мысли, что относится к Лазареву как к близкому родственнику.
— Костя, это не обсуждается, — в несвойственно жесткой для себя манере отреагировал Иван Николаевич и обвел взглядом коллег. — Да вы не хороните меня раньше времени. Я буду предельно осторожен.
***
Когда они остались в ординаторской вдвоем, Брагин молниеносно оказался рядом с Мариной, поднял ее с кровати и прижал к себе.
Женщина была похожа на слишком натянутую струну, способную лопнуть в любой момент.
— Ну чего ты, ну, — сказал Олег и тут же мысленно обругал себя за то, как беспомощно и глупо это прозвучало.
Нарочинская подняла на него свои невозможные глаза, и Брагин увидел в них страх. Она словно до сих пор не верила, что он здесь, рядом, отказался. Словно боялась, что он передумает и уйдет вслед за Хромовым.
Решив, что Марине в Склифе оставаться точно не стоит, Олег надел на нее пальто, оделся сам, взял женщину за руку и повел на воздух.
Во дворе снова обнял ее:
— Мариш, все хорошо. Я здесь, — поймал тревожный взгляд и твердо сказал. — Я не собирался туда идти.
Марина видела его насквозь — Олег не врал. Она с нервным облегчением выдохнула и спрятала лицо у него на груди:
— Знаешь, что самое гадкое?.. — Брагин не ответил, но Нарочинская знала, что он ловит каждое ее слово, каждый малюсенький оттенок в голосе. — Если сейчас с Хромовым что-то… Я все равно буду рада, — Марина вскинула голову и не своим голосом закончила, — ну просто потому, что туда пошел не ты.
— Ну все, все. Подождем конца операции? — женщина кивнула, и Олег прижался лбом к ее лбу. — Все будет хорошо.
Последняя фраза прозвучала равнодушно, но Нарочинская слишком хорошо знала Брагина и слышала, как он боится. За Хромова. За Лазарева. За первого в его жизни пациента, которому Олег отказался помочь.
Ради нее, Марины, отказался. И за нее он тоже боится. Хотя она не в операционной и не трясется сейчас за Олега как полоумная. Наоборот — счастлива, что Брагин выбрал ее.
Хотя у сегодняшнего счастья слишком горький привкус.
Так нельзя.
Марина погладила мужчину по щеке. Он вынырнул из переживаний и накрыл женскую ладонь своей:
— Что, моя хорошая?
Нарочинская слегка отодвинулась, чтобы лучше видеть его лицо, посмотрела на Олега щемящим взглядом и тихо, но отчетливо сказала:
— Я люблю тебя.
В первые секунды Брагин подумал, что ослышался, а затем почувствовал себя благословленным. На его лице поэтапно отразились растерянность, удивление, осознание, благодарность и совершено детский восторг.
Олег открыл рот, чтобы что-то сказать, но Марина опередила:
— Не надо. Не говори ничего.
Брагин чуть повернул голову и с упоением стал целовать Нарочинскую в ладошку.
А еще через пару минут хирурги услышали какой-то гул, похожий на короткий раскат грома. И гул этот доносился прямо из здания.
***
Когда они увидели тело, Марина вздрогнула и обессилено прислонилась к Олегу. Он на автомате прижал ее к себе, продолжая смотреть на то, что еще недавно было человеком.
Вокруг беспорядочно мельтешили люди, осматривали труп, о чем-то говорили, но Брагину было не до них.
Если бы пошел он, Иван Николаевич был бы жив.
«А ты был бы мертв, Брагин. И не тебе, а Марине пришлось бы с этим справляться».
Только Олег по себе знал, что с таким справиться невозможно.
В себя их привел ликующий возглас Лазарева:
— Он в порядке! — Костя выскочил из операционной, куда успел рвануть сразу после взрыва, игнорируя крик Павловой. — Хромов жив! И пациент тоже!
Брагин посмотрел на Лазарева тупым взглядом:
— Что?
— Они в порядке, — Костя радовался ровно до того момента, пока не наткнулся взглядом на тело. Парень тут же подобрался и серьезно закончил. — Их не задело взрывной волной, операция продолжается. Это сапер, — он указал подбородком на труп.
У Марины подогнулись колени. Если бы Олег не держал ее, женщина бы точно упала.
Брагин, будто пытаясь убедиться, что с Нарочинской все нормально, машинально поцеловал ее в висок. Вдохнул родной запах, отпустил часть напряжения и признал, что им здесь делать уже нечего. Но все равно спросил у находящейся тут же Зименской:
— Помощь нужна?
Вера Георгиевна глянула на напряженного Олега, перевела взгляд на побелевшую до состояния медицинского халата Марину и отрицательно покачала головой:
— Да нет, мы почти закончили. Отдыхайте.
Брагин кивнул и опять повел Нарочинскую во двор.
В машину сразу не сели: не в том были состоянии. Мужчина снова обнял Марину и начал гладить по спине. Она уткнулась ему в грудь. Но не плакала, и это уже хорошо.
Олег глядел перед собой и вдруг увидел, что все деревья вокруг желто-оранжевые.
Не то чтобы для него это стало большим удивлением: Брагин помнил, что вовсю шла осень. Но именно сейчас отчетливо почувствовал, что если бы он ушел в операционную вместе или вместо Хромова, то удача бы от него отвернулась.
Иван Николаевич пошел туда вынужденно — просто потому, что остальные были действительно моложе. Просто потому, что у всех, кроме него, есть близкие и родные.
Хромов не хотел быть героем. И чудом стало то, что сапер успел вынести снаряд чуть раньше, чем тот взорвался.
А могло быть иначе.
Пойди Олег в операционную, он бы мог больше ничего не увидеть: ни этих желтых листьев, ни первого снега, ни стен родной богадельни, ни пациентов. Ничего бы больше не было: ни родной до каждого вздоха Нарочинской, ни смеха Тамарки, ни шуточек Нинки, ни гула маленького Пашки, который родился всего неделю назад.
Точнее, все было бы, но уже без Брагина. Потому что смерть — это навсегда.
Думать об этом было очень больно.
Дубровская бы точно рыдала, узнав о его гибели. Эмме бы пришлось как-то объяснять их дочери, почему папа не приедет. Марина… о том, что было бы с Мариной, сознание Брагина даже отказывалось представлять.
Но он бы об этом даже не узнал. Не почувствовал. И не смог исправить. Потому что был бы мертв.
Ни один подвиг в мире не стоил боли близких людей.
Олег Брагин взял лицо любимой женщины в ладони, прочитал ее мысли в синих глазах и прикоснулся к губам, вложив в поцелуй все свое сердце.