Что-то очень громко, монотонно пищало. Изводящая, липкая дурнота подкатывала к горлу. Во рту было так сухо, что язык, казалось, распух и растрескался точно измученная жарой земля. Разомкнуть слипшиеся от слёз ресницы он смог только с третьего раза; рассеянный белый свет отозвался вспышкой боли в голове. Он титаническим усилием перевернулся на живот и зажал ладонью рот, подавляя рвотный позыв; бок прошила резкая боль. Вдох на четыре счёта. Считать до семи, задерживая дыхание. Выдох под счёт до восьми. Он вспомнил, что его звали Киллиан, и он был родом из Килти.
Он лежал на чём-то холодном и шершавом; прислониться к этому чему-то виском оказалось таким неземным удовольствием, что он едва не расплакался. Четыре. Семь. Восемь. Киллиан открыл глаза и первым делом увидел скучный серый камень, сплошь испещрённый какими-то письменами. Кажется, Киллиан знал больше одного языка, и тем не менее ему эти символы знакомы не были. Звон в ушах постепенно затих, оставив после себя тишину — плотную, густую, заливавшуюся в уши точно вода, больно давившую изнутри. Наверное, так чувствовал себя Юйшэ. Киллиан попытался вспомнить, кто такой этот Юйшэ, и какова его связь с тишиной. Прежде чем мысленное усилие прервала новая вспышка мучительной боли, на ум ему пришла только искрящаяся на солнце золотая чешуя. Очередной рвотный позыв, уже заметно более слабый, заставил его вновь прикрыть глаза и задышать под счёт; зато от него же рот наполнился слюной.
Что-то ему подсказывало, что он не был в безопасности. Ему срочно нужно было подняться. Он с кристальной ясностью понимал — ему непременно следовало вернуться на стену. Что за стена — он пока припоминал лишь смутно, но на ней его совершенно точно ждал кто-то важный.
Кто-то, кому он что-то обещал. Оставаясь здесь, он это обещание нарушал.
Киллиан для начала попытался вспомнить, а где же оно — это загадочное «здесь». Собравшись с духом, он осторожно приподнялся. Дальше его тело подсказало само: нужно сначала поставить одну ногу, и потом вставать, опираясь руками на неё. Тогда он не соскользнёт и не упадёт снова. Подняться и выпрямиться в полный рост оказалось неожиданно приятно; хоть голова и закружилась даже от такой неспешной смены положения, а всё же затёкшие мышцы отблагодарили за первое движение восхитительным теплом и сладким трепетом. Киллиан огляделся. Вокруг были странные руины треугольных построек, сплошь исписанных на незнакомом языке — кто в здравом уме стал бы строить комнату с тремя углами?..
Между камнями не росло ни травинки, только серый, безжизненный песок. Но даже это не было самым странным в этом пейзаже. Шагах в пятнадцати от того месте, где стоял Киллиан, резко начиналась белоснежная дымка, настолько плотная, что если смотреть на неё дольше пары секунд, то могло показаться, будто это вовсе была не дымка, а лишь белое ничто, простиравшееся туда, вперёд бесконечно и нежно обнимавшее за распадающиеся края этот маленький кусочек пространства со странными руинами. Биение собственного сердца казалось Киллиану грохотом боевого барабана; собственное дыхание сравнилось бы с шумом ураганного ветра. Он медленно повернулся вокруг себя, оглядывая окрестности и с ужасом понимая, что белизна окружала его со всех сторон. Никакой тропинки. Никаких дверей. Ничего.
Его взгляд внезапно наткнулся на человеческую фигуру. Некто бледный, беловолосый сидел на камне и пристально за ним наблюдал широко распахнутыми голубыми глазами. Раньше Киллиан никогда не видел его без маски. Теперь же он мог во всех подробностях оглядеть уродливые следы увечий на прекрасном юном лице. Три параллельных полоски шрамов начинались со лба, рассекали бровь, корёжили веки, почти не оставляя места белоснежным ресницам, бороздами проходили через фарфоровую кожу скулы и заканчивались на впалой щеке. Человек ему улыбался, отчего концы шрамов искажались. Маленькие точки зрачков эту картину довершали. Из всей одежды на человеке были одни обрывки чёрного тряпья на бёдрах, а обнажённый торс украшали лишь шрамы — больше шрамов, с той же стороны, что и на лице, длинные, тёмные, блестящие. Оружия видно не было, но не оставалось никаких сомнений: оно ему не нужно.
Киллиан судорожно сглотнул. Повинуясь чутью, он пока ещё медленно попятился прочь от Десятого. Тот поднялся и сделал пару вальяжных шагов в его сторону. Нежная улыбка не сходила с его идеальных розовых губ.
— Боишься? — тихий, мягкий голос разорвал тишину. — Правильно. Стоит отдать тебе должное — ты здорово потрепал мне нервы.
Киллиан пятился. Следовало бы, конечно, оглянуться и убедиться, что он не упрётся в какой-нибудь камень или не упадёт, достигнув края плиты, но отвести взгляд от этих ярких голубых глаз он был не в силах.
— Хорошо, что всё это позади, — спокойно проговорил Десятый, продолжая наступать. — Я очень устал за тобой бегать, знаешь ли. Ты мог бы просто быть моей постельной грелкой и не создавать ни себе, ни мне проблем. Теперь же мне от тебя нужно кое-что другое.
Он шагал неспешно, в движениях его читалась воистину императорская грация. Десятый не торопился. Он уже победил. Если забыть про шрамы, то его правильным, идеально симметричным чертам невероятно шла эта солнечная улыбка; только вот со взглядом она никак не вязалась.
— Да чего ты от меня хочешь в конце концов? — Киллиан не узнал в этом хрипе своего голоса. — Я уже извинился за дверь, что ещё?
Десятый лишь лучезарно ему улыбался, делая ещё шаг, и ещё, и ещё один.
Ноги предательски затряслись, точно предлагая упасть на колени и умолять. Разум отчётливо осознавал: так он только позабавит мучителя. Щёки обдало жаром, и крошечный кусочек мира качнулся перед глазами. Следующий удар сердца разнёс по венам жидкий огонь, и Киллиан резко развернулся и припустил что было сил прямо в белое ничто. Десятый нагнал его в мгновение ока, но ловить не стал, а лишь пристроился сбоку, точно они были добрыми друзьями, вышедшими поутру пробежаться. Киллиан удивил даже сам себя, когда умудрился прибавить ещё скорости. Он влетел в плотную дымку с бешено колотящимся где-то в горле сердцем. Первые несколько нечеловеческих прыжков он ощущал стопами невидимую твердь в пожравшей всё вокруг белизне, но после его нога внезапно ушла вниз. Киллиан так и не понял, рухнул ли он в пропасть, или само ничто вокруг сделало невообразимый кульбит, но вот он уже лишь по чистой случайности приземлился не на голову, а на плечо, и только толстый и влажный красный мох уберёг его от серьёзных повреждений.
Подняться Киллиан не успел: в поле его зрения оказались босые ноги, ловко приземлившиеся совсем рядом. Спустя мгновение одна из них с силой врезалась в его рёбра; разошедшаяся от места касания волна боли показалась ненастоящей, точно приснившейся. Только теперь он обнаружил, что его доспех куда-то делся.
— Добро пожаловать в Леерум.
Слова эти окатили новой волной жара; Киллиан где-то глубоко внутри, конечно, знал, что такое «Леерум», но у него не было времени докапываться до этого знания. Он молниеносно подскочил и вновь пустился наутёк. Щёки его расчертили полосы горячей влаги, но он о ней моментально забыл. Голова, рёбра, ушибленное плечо — всё это словно притихло в момент, когда Киллиан вновь влетел в невыносимую белизну и помчал куда-то. Оглянуться он не смел. Всё вокруг было одинаково пустым; возможно, он и вовсе бежал на месте, тщетно себя загоняя, но ощущения его были сравнимы с теми, которые можно получить, если начать неистово крутиться вокруг себя. Спустя пару мгновений — или же через целую вечность — этой бешеной гонки Киллиана резко дёрнуло куда-то вверх. В этот раз он успел сориентироваться и сгруппироваться перед падением.
В рот, в нос, в глаза, под одежду и в обувь тут же попал мелкий, колючий песок. Киллиан закашлялся; лёгкие отозвались болью. Он принялся неистово моргать; выступившие вновь слёзы помогали вымыть грязь, но они же делали всё вокруг нечётким, расплывчатым. И тем не менее бледные ноги и чёрное тряпьё не узнать было невозможно. Киллиана грубо дёрнули вверх за шиворот. В панике он отчаянно попытался найти хоть что-нибудь, за что можно было бы зацепиться, но пальцы его схватили лишь всё тот же песок. Десятый поднял его на уровень собственного лица точно игрушку. Первым, что увидел Киллиан, кое-как проморгавшись, была удивительно яркая голубизна его глаз. Именно в них он и швырнул два золотых облачка сухих колких песчинок. Мучитель взревел раненым зверем; пальцы его разжались, и Киллиан рухнул обратно в бархан. Одно неловкое движение — и он покатился вниз. Впрочем, его это более чем устраивало: любой способ оказаться подальше от Десятого был сейчас крайне привлекательной идеей. Уже почти влетев вновь в белое ничто, Киллиан увидел, как оттуда выползло и, не обращая на него никакого внимания, деловито принялось подниматься на гору песка нечто, похожее не то на змею, не то на скорпиона.
В этот раз белый туман долго не кончался. Киллиан нёсся сквозь небытие, совершенно потеряв счёт времени и не имея ни малейшего понятия, когда, куда и как он провалится в следующий раз. Он не слышал своих шагов. Не слышал ни единого звука, кроме собственного дыхания и сердцебиения. Прилив сил, что заставлял его двигаться до сих пор, иссяк, и ему пришлось сбавить скорость и полагаться лишь на выносливость. Зато слегка прояснился и разум; Киллиан даже вспомнил Гильермо и мысленно тепло поблагодарил его за каждую сотню кругов по залу.
Белизна вокруг выглядела сплошным полотном: сверху, снизу, слева, справа. Ни звука, ни какого-нибудь клочка земли, ни единого осколка хотя бы чего-то материального. Зато Киллиана регулярно дёргало туда-сюда, точно невидимый пол под ногами внезапно решал стать стеной. Пару раз он споткнулся, но был готов поклясться, что на пути его ничего не было. Со всей сокрушительной силой на него навалилась вся боль, которую его тело на пике опасности мудро от него сокрыло.
Отчего-то он не надеялся, что смог улизнуть. Не верил, что у него получилось бы каким-то образом найти выход. Киллиан просто нёсся вперёд, спотыкаясь, едва не падая, думая лишь о том, как распределить силы так, чтобы бежать ещё как можно дольше.
Следующий кусок пространства он нашёл, как и раньше, совершенно неожиданно. Здесь снова стояли руины, но до крайности странные: проходы в них были низкие, примерно по пояс, зато весьма широкие. Киллиан внезапно ощутил, что бежать больше не мог; ему срочно нужно было отдышаться. Он перешёл на шаг и продолжил оглядывать место, в котором оказался. Между каменных плит пробивалась сухая серовато-жёлтая трава. Где-то неподалёку причудливо пела одинокая птица, Киллиану совсем не знакомая.
Ничто здесь не подходило на роль укрытия: почти все постройки были так или иначе повреждены и хорошо просматривались. Старательно напоминая себе о том, что нельзя впадать в отчаяние, Киллиан оперся на какое-то сооружение, что было лишь слегка выше остальных. Потная ладонь соскользнула, и пальцы наткнулись на острый край. В той стене, что закрывал пышный куст, обнаружилась дыра, а за дырой — небольшая, укрытая со всех остальных сторон ниша достаточного размера, чтобы в неё можно было забраться. Именно это Киллиан и сделал. Места ему едва хватило: ноги пришлось неудобно подогнуть. Он поправил ветки растения и, наконец, позволил себе передохнуть и заняться контролем дыхания.
Четыре — как сторон света.
Семь — как древних Звёзд, ниспославших Писание.
Восемь — как лучей у каждой из Звёзд.
Четыре. Семь. Восемь. Четыре. Семь. Восемь. Киллиан сначала пытался загибать палец каждый раз, когда заканчивал выдох. Очень скоро он попросту сбился со счёту. Четыре. Семь. Восемь. Четыре. Семь.
Он услышал шаги. Самые обыкновенные шаги человека, который никуда не спешил. Они медленно приближались.
— Так-так-так, — раздался звонкий молодой голос. — Хочешь поиграть подольше? Хорошо, я не против. В сущности, именно за этим я тебя и пригласил. Ты же меня не разочаруешь?
Киллиан выдохнул так тихо, как только мог. Руки его задрожали.
— Я точно знаю, что ты здесь, радость моя, — Десятый говорил почти весело. — Ты бы не побежал дальше. Совсем, поди, разленился в этом своём Нахтигале, а?
Он бродил по руинам неспешно; звуки чуть отдалились.
— Конечно, ведь наш праведный Седьмой братец даже стул тебе на императорском собрании уступает. Кстати, а за что он тебя так любит? Я, само собой, всегда знал, что он немного ненормальный, но чтобы настолько?
«Сам-то ты, конечно, нормальный» — мрачно подумал Киллиан.
— Какой же идиот! Рассказывает всем, как ценит красоту и искусство, а женился на тебе!
В любой другой ситуации его смех можно было бы назвать заразительным. Вот только Киллиану было не очень смешно.
— Хотя возможно, что это ничтожество на тебе женилось, потому что желало насолить мне. Этот трус никогда не решился бы сойтись со мной в честном поединке. Да он даже подло отравить меня не смог бы! Что за кусок бесполезного мусора! Леерум, видимо, закрылся на перерыв именно в тот день, когда он сюда полез, иначе как он здесь выжил?
Голос снова приближался. Киллиан сжался в комок; ему казалось, что сумасшедший стук сердца его уже выдал.
— Как ему вообще доверили город? Он же бездарь. Даже не сможет подавить восстание или поставить на место чиновника. Ха! И это его освятили Звёзды? Всё, что он может — это идти на поводу у зарвавшейся челяди в надежде, что она его не сбросит.
Киллиан отчётливо понимал: Десятый пытался его спровоцировать на хоть какую-нибудь реакцию. Естественно, он её давать не собирался. Голос опять отдалялся.
— Я, конечно, слышал, что грязную работу за него делает змея — сам-то он хочет быть святым и праведным. Как думаешь, чем он платит этому выродку? Я, вот, думаю, что не одним золотом. Ставлю весь Мармор на то, что эта тупая чешуйчатая тварь только и может, что убивать, объедаться да пытаться размножаться. Впрочем, признаю, своя прелесть в этом тоже есть.
Каким же наслаждением было представить кольца Юйшэ, нежно обвивающиеся вокруг его шеи…
— Ты бы раздвинул ноги перед такой дрянью? А если бы выбор был между мной и им?
Звонкий голос Десятого переместился так, что можно было предположить, что не менее четверти всего этого крошечного места он уже обошел.
— Хотя знаешь, если вспомнить, что Седьмой братишка притащил в дом это, то мне вполне понятно, зачем ему понадобился ты. Он просто коллекционирует уродцев, вот и всё. Что тут сказать, любимчики Императора быстро теряют интерес к обычным увлечениям.
В любой другой ситуации Киллиан бы ядовито отметил, что сравнение с Юйшэ — это самый приятный комплимент, что он когда-либо в своей жизни получал.
— Тогда более чем понятно, почему его не заинтересовала принцесса вашего жалкого подобия страны. Она, хоть нормального языка и манер почти не знает, но хотя бы на личико симпатичная. Да и не только на личико.
Пожалуй, никто и никогда в истории не получал такого удовольствия, представляя, как кто-то умирает тысячью ужаснейших смертей. В какой-то момент Киллиан даже испугался собственной изобретательности.
— Сколько ей, кстати, лет? Выглядит уже не слишком свежей, но при этом досталась мне непорченой. Что, совсем некому больше было её отдать? Даже как-то обидно: выходит, мне перепала самая паршивенькая. Ну ничего, я не гордый. Немного изобретательности — и даже с ней можно замечательно развлечься.
Очень хотелось заткнуть уши, но видят Звёзды — не было для Киллиана ничего важнее, чем следить за перемещениями своего мучителя.
— Впрочем, спать с ней всё равно не слишком интересно. Неумёха. Только и знает, что лежать пластом. Честное слово, пока не начнёшь её бить — даже не дёрнется. Ну и что от неё тогда толку? Просто поиметь два раза в неделю я могу любую проститутку, и то лучше будет. Ты — даже ты хотя бы дерёшься.
Он снова отдалялся — настолько, что можно было даже решиться дышать. Конечно же, опять под счёт, чтобы хотя бы ненадолго перестало так страшно колотить. Ноги тем временем уже затекли.
— Раз уж она по-хорошему не хотела меня порадовать — пришлось этого добиваться. Слышал бы ты её крик, когда я сломал ей ногу! А как она рыдала у себя в подвале после того, как я её имел при слугах, пока те накрывали на стол! На неё даже не глядели. Точно её вовсе не было.
Голос резко сменил направление.
— Я запретил всем слугам с ней разговаривать. И знаешь что? Эта упрямая всё равно не сказала мне ни слова! Что за идиотка! Можно подумать, что ей это всё нравилось — иначе отчего бы она хоть раз не попросила прекратить?
«Оттого, что с тобой в принципе мерзко разговаривать» — мысленно ответил Киллиан.
— Она должна быть мне благодарна. Я изо всех сил стараюсь быть ей хорошим и добрым господином. Не только не забил до смерти, так ещё и постоянно трачу на неё время врачей!
Теперь он подошёл совсем близко. Киллиан невольно прекратил дышать.
— Знаешь, зачем я тебе про неё рассказываю? Чтобы ты понимал, что ты натворил. Да, я хочу, чтобы ты знал, к чему привело твоё трусливое бегство в Нахтигаль. Хочу, чтобы ты знал: ты мог отказать Седьмому братцу и попроситься ко мне — ему всё равно никогда не хватало духа стоять на своём; всё что он имеет — дал ему без ума любящий его папочка. А тут вышло так, что он решил увести тебя у меня из-под носа, а ты радостно согласился на это.
Внезапно Десятый замолк. Киллиан напряг слух всеми силами, но не смог различить даже его шагов. Рот и нос он зажал мокрой ладонью, чтобы не выдать себя ни единым вздохом. Он хотел мысленно помолиться. Не успел.
Сквозь пышный куст с громогласным треском буквально проломилась рука; в следующее мгновение она уже сомкнулась на шее Киллиана и потянула наружу с такой лёгкостью, точно весил он не больше пёрышка. Десятый швырнул его оземь, перехватил за волосы и безжалостно ткнул лицом в колючую траву; Киллиан поспешил зажмуриться не то от боли, не то от страха, что сухие стебли могли выколоть ему глаза.
— И за что братец тебя так любит? — почти ласково спросил Десятый. — Уродливый, трусливый, бестолковый. Даже спрятаться как следует не смог, ничтожество!
Киллиана опять ткнули лицом в землю, а после приподняли его голову. Сквозь снова выступившие слёзы он увидел один-единственный отпечаток ноги в траве прямо под дырой, в которой только что прятался. После этого Десятый без труда поднял его за шиворот и швырнул о каменную плиту чуть поодаль. Киллиан покатился по ней; что-то больно билось о его ногу. Он судорожно схватил это нечто; каково же было его удивление, когда он осознал: Десятый снял с его торса и плеч доспех, но заботливо вернул на место пояс. А на поясе был меч.
Киллиану было всё равно, давал ли он шанс, успокаивал ли совесть, если она у него вообще была или попросту хотел, чтобы на него напали с оружием; даже если бы нагрудник его душил или повредился и угрожал серьёзно поранить острым краем, а Десятый благородно его спас — это не имело значения. В следующий миг, когда он попытался схватить Киллиана, он получил отпор. На белоснежной коже расцвёл ярко-алый порез; блестящие точно мелкие рубины капли побежали по предплечью вниз, до самой кисти, рисуя причудливое украшение. Глядя на это, Десятый только рассмеялся.
Пока ему было весело, Киллиан заставил себя подняться и встать в ту самую стойку, которой Гильермо учил его с первого же занятия. Ни даги, ни щита у него при себе не было; навыков, полученных за пару Больших месяцев, очевидно, не хватило бы, чтобы победить признанного Пустотой. Однако Киллиан принял решение.
На коленях он не умрёт.
— Это даже мило, — проворковал Десятый. — Давай, не разочаруй.
Киллиан замахнулся. К сожалению, противник прекрасно знал, что такое дистанция, и как её с пользой для себя увеличивать. Ещё замах. И ещё. Попытка укола. Десятый точно танцевал, легко уходя от предназначенных ему ударов. От досады Киллиан едва не взвыл: его противник не носил доспеха и не имел оружия, одного точного укола было бы достаточно.
— Ты такой медленный.
Гильермо учил его и серии коротких атак, рассчитанных на то, что противник подрастеряет фокус к третьей или четвёртой и всё-таки пропустит. Не сработало.
— Нет, вот честно, понять не могу — чего это Седьмой братец в тебя вцепился? Чем ты его так подкупил? У него есть всё, чего можно пожелать, а нужен ему зачем-то ты!
Для следующей атаки рука поднималась уже с заметным усилием; передышка же могла означать смерть.
— Ничего не умеешь. Хотя… может быть, ты так роскошно берёшь в рот, что он счёл это искусством?
Он во всё горло расхохотался, довольный своим остроумием. Уклониться от очередного укола, однако, не забыл.
— Тогда продемонстрируешь? Коль скоро мы тут одни, и времени у нас сколько угодно. Как раз…
Десятый не договорил; вскрикнул не то от неожиданности, не то от боли, пошатнулся и схватился за плечо.
— Интересно, чем же он по такой логике подкупил меня?
Киллиан сделал самую глупую вещь, которую только мог: обернулся на голос. К ним уверенным шагом приближалась Её Высочество Первая Принцесса собственной персоной: в полном облачении, в шлеме и при оружии.
— Жаль, ядом не было времени нож намазать, — посетовала она, поравнявшись с Киллианом.
Доспех её был потрёпан боем, одежда на видных местах порвана, однако ни единое движение не выглядело так, точно она была ранена. Первая плавно вынула из ножен меч и уверенно встала напротив брата, недвусмысленно закрыв собой Киллиана.
— Сестрёнка, — голос Десятого источал искреннюю ненависть, — неужели осмелишься что-то сделать мне?
— Леерум — место опасное. Всякое может случиться.
— Будет очень жаль, если Империя потеряет долгожданную наследницу, — Десятый состроил серьёзную мину и покивал.
Ловким движением он выдернул из кровоточащего плеча длинный нож и с энтузиазмом им взмахнул. Принцесса без труда отразила атаку.
Он был выше и тяжелее.
Её оружие было длиннее.
Киллиан сделал несколько шагов назад, не желая мешать Её Высочеству. Меч он убрал, чтобы не потерять. Лёгкие заходились от боли; мышцы горели, а раненый бок сводил с ума страшной, слишком хорошо ощутимой пульсацией. Он наблюдал за поединком императорских отпрысков, слушал звон металла о металл, но реальности происходящего не осознавал. Отчего-то ему казалось, что он вот-вот проснётся дома, в собственной постели, ему подадут завтрак, а после он отправится на каток, ставить новый танец, а после — на маленький экзамен по новым словам…
Первая отбила очередной удар; рука Десятого отлетела далеко в сторону, открыв нагой торс для сильного пинка. Он тяжело рухнул на одно колено. Впрочем, развить этот успех он сопернице не позволил: ловко метнул в неё булыжник, что попался ему под руку. Первая пошатнулась и на шаг отступила; этой заминки её брату хватило, чтобы подскочить на ноги и рвануть в сторону обездвиженной болью и усталостью жертвы. Едва потянувшуюся назад к оружию ладонь Десятый больно отбил. Раненой рукой он схватил Киллиана, заливая его одежду кровью, и бегом пустился к безразличной плотной белизне. У самого её края их настигла Первая, и они кубарем полетели куда-то вниз.
В падении их куча-мала рассыпалась; опытное тело танцора само собой перевернулось и сгруппировалось. Киллиан ожидал удара в любой миг, но он всё не происходил. Наоборот: спустя некоторое время они замедлились, словно Пустота вокруг решила перевернуться с одного бока на другой. В какой-то момент, судя по ощущениям, падение прекратилось, а потом началось опять, только в противоположную сторону. Никто из троих не произнёс ни звука; давящая белая тишина вновь заставляла усомниться в реальности происходящего.
Падение на выложенный потёртым гранитом пол выбило из лёгких весь воздух и на краткий миг стёрло все мысли вспышкой боли. Когда Киллиан всё же смог подняться на одно колено и сфокусировать взгляд, он увидел, что они оказались в сыром, полуразрушенном коридоре какого-то мрачного замка; Первая и Десятый с новым пылом кружили в смертоносном танце.
— Ты устала, сестрёнка, — крикнул Десятый, широко замахиваясь ножом. — Отступи, и вернёмся в Эдельланд как брат и сестра.
— Ты уже настолько выдохся, что просишь пощады? — с напряжённым смешком парировала наследница.
— Где твой ум, когда он так нужен? — он голой рукой схватился за лезвие и буквально отшвырнул его от себя; принцесса не смогла удержать оружия и оно отлетело куда-то в сплошную белизну. — Какой тебе резон биться за это ничтожество? Кому на него не плевать?
— Мне, — Первая ловко отбила нож металлическими щитками на предплечье.
Потеряв оружие, она увеличила дистанцию, но сдаваться совершенно точно не собиралась. Её Высочество встала на пути у Десятого, всей своей позой выражая готовность продолжать. Единственно верная мысль озарила разум Киллиана, и он в два прыжка приблизился к ней, отвязывая от пояса ножны.
— Возьми мой, — подал он их рукоятью вперёд.
— Спасибо.
Принцесса ловко вытянула меч ровно в тот момент, когда Десятый навалился на них с бешеным рёвом. Киллиана столкновением отшвырнуло назад; на секунду ему показалось, будто удар безумца достиг своей цели, но спустя это мучительное мгновение Первая хитрым движением вывернулась и зарядила ему кулаком прямёхонько в челюсть, после чего швырнула в стену.
— Просто сдайся уже. Я прекрасно владела мечом ещё до твоего рождения.
— Ты старуха, — рассмеялся Десятый, поднимаясь на ноги. — Какой из тебя боец?
— Надо же. Значит, ты не смог победить старуху и… как он тебя называл, Ваше Высочество? Ничтожество?
Киллиан не успел даже рта раскрыть.
— Пытаешься, как и наш папочка, подлизаться к драгоценному Седьмому братцу? — спросил Десятый, тяжело дыша и совершенно явно пытаясь выиграть ещё немного времени на передышку. — Иначе зачем тебе этот кусок мусора?
— Это очень удобный повод избавить, наконец, от тебя Эдельланд. На твоих похоронах все будут пить игристое.
Щедро окроплённая кровью кожа Десятого неожиданно вздулась буграми. Кое-где в ней открывались дыры, из которых с влажным хлюпаньем выдвигались шипы. Затрещали кости. Киллиан прижал к губам ладонь. От этого зрелища во рту становилось кисло, а к горлу в который раз за этот сумасшедший день подкатила дурнота. Спустя несколько тошнотворных мгновений над ними возвышалась огромная тварь с серой шкурой. Киллиан не мог даже закричать. Язык точно прирос к нёбу; он хотел бы зажмуриться, но веки словно заледенели. Воздух не лез в лёгкие. Тварь встряхнулась и прыгнула вперёд.
Говорят, за мгновение до смерти перед глазами проносится вся жизнь. Киллиан на своём опыте узнал, что это не так. В миг, когда чудовищу до них с Первой оставался лишь один прыжок, он не видел ни лиц, ни воспоминаний. Страх ушёл. Боль отступила на задний план. Разум его опустел, уподобился тому белому ничто, что заглядывало в эти руины широкого коридора сквозь пробитую крышу и дыры в стенах. Всё, что было посреди этого небытия — сожаление. Он так и не показал родителям и сёстрам Нахтигаль. Так и не увидел, как Эрия оправится от войны.
Он так и не узнал, каково же это — быть мужем Седьмого и любовником Юйшэ.
Чудовище с серой шкурой рухнуло к ногам Первой, которая скалой стояла у него на пути и даже не дрогнула. Когда Десятый попытался схватить её за ноги, она лишь немного отступила, не сводя с него взгляда.
Запах сырости, звуки шагов и жалобный стон навалились на Киллиана ошеломительной волной. Он обнаружил, что всё это время не дышал, и жадно схватил ртом воздух.
— Так и знала, что драться с тобой честно бессмысленно, — брезгливо бросила она.
Киллиану потребовалось слишком много времени понять, почему это гигантское жестокое существо свернулось на шершавом гранитном полу калачиком и задрожало. Осознание это пробудило в душе его нечто злое, мстительное, способное наслаждаться видом чужого ужаса.
— Слава Звёздам, ты жив!
До того момента, как знакомый голос прозвучал из-за поворота слева, Киллиан даже не замечал, что коридор изгибался. Он обернулся, чтобы увидеть знакомую фигуру, закутанную в свободные чёрные одежды поверх непривычного глазу доспеха. Не хватало лишь привычного перезвона украшений, но даже это не могло омрачить радости от этой встречи.
К сожалению, Первая тоже отвлеклась на голос. Краткого мига Десятому хватило, чтобы приподняться и, широко махнув лапищей, нанести удар. Возможно, будь её реакция чуть хуже, он размазал бы её по стене. Жизнь её спас ловкий прыжок: она отлетела в сторону и издала короткий вскрик, но боль не помешала наследнице эдельландского престола упорно подняться и гордо выпрямиться, вновь применяя ниспосланный ей Звёздами дар.
— Дорогой брат, хочешь его допросить? — спокойно спросила Первая.
Шипы с мерзким звуком втянулись в стремительно побелевшую кожу Десятого; он издал протяжный крик, перекатившись с боку на бок и закрывая голову.
— У меня только один вопрос, — ничего не выражающим голосом сказал Седьмой. — Почему?
— Слышал? Я сделаю тебе хуже, если не ответишь.
Десятый прекратил метаться, но попыток подняться не предпринимал. Он лежал на полу весь вымазанный в крови и тяжело, загнанно дышал. Голубые глаза его были полны злобы.
— Потому что наш проклятый папочка всегда любил только тебя, — процедил он, прожигая взглядом Седьмого.
— Он спускал тебе все выходки, ни в чём не отказывал и подарил целый город, — возразил тот. — Кого из нас он любит больше — ещё большой вопрос.
— И всё же чудесный безопасный Гольдфлус достался тебе.
— Причём здесь Нахтигаль? — в голосе Его Высочества мелькнула слабая тень недоумения.
— Если бы туда отправили меня, моя Роземари была бы жива, — прорычал Десятый. — Я просил изменить решение, я был готов тебе прислуживать, но он выставил нас в Мармор! Туда, где земля чуть ли не каждый день рвётся под напором Леерума! Пока ты сидел у спокойной реки и любовался картинами!
— Он думал, что ты, используя дар Звёзд, сможешь её защитить. Если хочешь искать виноватых — вини себя.
— Она умерла из-за тебя и его одержимостью тобой! — истерический вопль отразился от каменный стен, прежде чем его пожрала Пустота. — «Твой Седьмой брат прекрасно правит вверенным ему городом, тебе там делать нечего!» Ты заслужил потерять всё, что тебе дорого!
— Хочешь поговорить про родительскую любовь? — голос Седьмого был необыкновенно спокоен. — Давай, я тоже очень хочу. Твою мать он держал при себе и дарил ей всё, чего она только желала. Когда умерла моя мать, он мне даже письма с формальными соболезнованиями не прислал. Он сам дал тебе имя — ты когда-нибудь слышал, чтобы детей нарекал лично правитель, а не второй родитель? Знаешь, кто выбрал имя для меня? Няньки. Бросили несколько бумажек в шляпу и вытянули одну. Потому что больше никто не хотел, а писцу надо было сделать обо мне запись как можно скорее. Тебе есть, что ещё сказать мне про родительскую любовь? Буду рад послушать.
Десятый, дрожа точно в лихорадке, лежал, свернувшись калачиком, на боку; челюсть его напряглась, на висках вздулись вены. Перехватить его адресованный Седьмому взгляд Киллиан так и не решился.
— Ты знаешь, каково это — когда у тебя на руках погибает твой ребёнок? Тебе не понять. У тебя детей нет, и, хвала Звёздам, не будет.
— Ты можешь рассказать про детей мне, — не выдержала Первая. — Давай, поплачь о том, как ты по своей глупости угробил дочь, которую даже не ждал Леерум.
— Поговорим, когда твоя умрёт здесь.
— Не перебивай старших. Погибнет Эрментрауд или нет — решать не тебе, а Звёздам и Лееруму. Да и знаешь что? Придержал бы ты, братец, язык. Я тридцать девять недель носила её в своём чреве и едва не погибла, производя её на свет. И у меня нет твоей привилегии не отправлять её сюда. Так что не смей при мне жаловаться на то, что по собственной дурости не защитил свою семью. Лучше расскажи что-нибудь полезное. Ты как через Леерум дорогу нашёл?
— Бессердечная ты сука.
— Отвечай, или будет хуже.
— Существа, которые тут живут веками, знают его лучше, чем кто-либо, — глухо признался Десятый.
— Я не видела, чтоб твои летающие дружки хватали со стены кого-то ещё, — продолжала принцесса. — Как ты объяснил им, кто тебе нужен?
— Запах, — голос Десятого потерял всякие краски. — Эдер отдал мне его старую одежду. Он же передавал ему письма под неприметной печатью. Он тоже считает, что этот уродец не заслужил того, что ему досталось.
— Это решать не тебе и не ему, — коротко ответил Седьмой.
— Я не хочу слышать суждений того, кто убил мою Роземари и нашу дочь.
— Жаль, что ты в это веришь, — спокойно проговорил Его Высочество. — Я бы мог сказать, что мне настолько же жаль, что ты сейчас умрёшь, но ты же знаешь. Я презираю ложь.
Он коротко кивнул Первой. Та перевела взгляд на их мятежного брата; Киллиану показалось, будто он ощутил отголоски чужого ужаса.
Его Высочество Десятый Принц успел только крупно дёрнуться, прежде чем его сердце разорвалось.