Холодный пот струится по спине от кошмара, и Вигго пытается закрыть глаза, стереть его из-под век, но уродливая ужасающая картина остаётся под ними на несколько долгих секунд. В густой ночи и отблеске огня он находит свое тело мокрым, липким и дрожащим в ознобе. Языки пламени пляшут, плюются искрами, но этот кошмар не собирается таять в в его свете. Он не уходит, а оседает, как тяжёлая печать на сердце. Впервые Вигго взывает осевшим голосом к богам и чувствует непривычные долгие слёзы на своих щеках. Они все прибывают, а воздух в груди все быстрее заканчивается.
— Иккинг… — шепчут собственные напуганные губы.
Игнис вертит носом и шумно вздыхает где-то в углу палатки, а потом под пальцы тычется красный горячий нос. Но Вигго не может дышать, он не обращает внимания ни на чужой рокот, ни на свои руки. Перед глазами сплошная чернота. Под тонкое жалостливое урчание откуда-то издалека на пол льется желчь и кашель, и Вигго находит себя на четвереньках у кровати и с обеспокоенными драконьими носами у лица. Оно мокрое и жалкое и раскалывается оскалом, а слёзы начинают обжигать огнём. Внутри всё клокочет.
— Я убью его. — слова ворочаются жаром и ненавистью и льются, как драконье пламя, — Я убью его! Скормлю его же драконам! Этим тварям…Скормлю его Блудвисту и его солдатам. Кусок за куском.
Игнис дышит в лицо дымом, соглашаясь и с его ненавистью и клятвой, а Вардис гудит молниями на спине. На пару мгновений Вигго не может смотреть им в глаза, ведь вместо них видит чужие золотые, обрамленные красными веками. Те самые, которые голодно рассматривали его Иккинга. Те самые, чьи хозяева, одурманенные ядом, крушили и уничтожали всю честь и душу его нареченного. Подходит новая волна тошноты, но Вигго сдерживается, и наружу выходит только глубокий и горячий выдох.
— Они все заплатят. Каждый. — слёзы капают огненными каплями под руки.
Каждый из охотников заплатит кровавой монетой, и Гриммель заплатит больше всех. Под драконьим взором и треском костра клятва рождается в груди, как чёрная и густая ненависть, подобной которой Вигго раньше не ощущал ни в своих мыслях, ни в руках, ни на лезвии кровавого меча. Даже его драконы отшатываются от него и внимательно смотрят. Может, прислушиваются к его шумным вздохам, а может и тлеют яростью вместе с ним.
Вигго поднимается, когда слёзы становятся сухой солью на коже, и зовёт кого-то из всадников, чтобы убрали желчь. Пара минут уходит на то, чтобы отдышаться и сморгнуть сон, и ещё одна, чтобы коснуться морды Вардиса и Игниса. Весь остальной мир может бояться его ненависти, но не они.
“И не Иккинг” — шепчут собственные мысли следом.
Он ждёт всадников, но приходит Валка, и Вигго прикрывает глаза от родившейся тревоги. Она смотрит на него своими проницательными обеспокоенными глазами, и сердце снова начинает торопиться.
— Мне сказали, тебе стало плохо. Ты что-то видел…?
Осторожный и робкий вопрос пробегается по спине и пытается залезть под кожу. Она, как всегда, чувствует больше других. Глубокая проницательность к людям у Иккинга это от неё. Валка его чувствует и наверняка ощущает ту тревогу, что клокочет в его горле.
— Я… — Вигго всё ещё не смотрит на неё, — Нам просто нужно торопиться.
Когда он оглядывается на Валку, то обжигается: её глаза так похожи на его Иккинга. Те самые, особенные и напуганные, прямиком из кошмара. Только как чистая бирюза, а не глубокий тёплый изумруд.
“То был не кошмар. Видение.” — напоминает он сам себе, и тогда в груди становится ещё хуже, словно бы сердце наткнулось на нож.
— Что он хочет с ним сделать? Что он уже сделал?
Валка пропитывается его же тревогой, и её голос звенит выше, громче. Драконы отвечают таким же волнением и стоном, а Вигго молчит. Натянуто сглатывает и впервые ощущает себя настолько жалким и слабым. Разве он может ей рассказать?
— Вигго?
— Нет. — Вигго сглатывает жалость и кажется, что рассыпается от стыда, — Угрожает, что подарит нам его шкуру после казни. Нам нужно быстрее покончить с этим и вернуть Иккинга домой.
Когда он находит силы, чтобы повернуться, лицо Валки носит злость и пренебрежение, но не к нему, а к врагам. Она верит. Возможно, догадывается, что это не всё, но верит.
— Тогда летим через пару часов. Драконы и всадники уже достаточно отдохнули.
Валка треплет Игниса по носу и уходит, не дожидаясь согласия, а Вигго может сделать влажный вздох. Немного погодя он берет бутылек со снотворным и с дрожью выпивает его в один глоток, чтобы досмотреть видение до конца.
* * *
— Собирайся, — в лицо летит что-то тяжёлое и тёмное, и Иккинг немного запоздало находит в своих руках свой чёрно-синий костюм, а затем и Инферно у ног.
В горле встает ком, а на глаза набегают слёзы, когда он смотрит на меч и вспоминает руки, подарившие его. Это был первый подарок от Вигго, символ любви, которую он вложил в каждую деталь и чертёж. Символ их первой встречи. Инферно должен был защищать их, каждого из драконов и всадников, всё его племя. Иккинг очерчивает взглядом драгоценную рукоятку, а потом с горечью отводит глаза. Инферно напился крови тех, кого должен был защищать и всё это по его вине. Иккинг закрывает глаза и отмахивается от призрака красных ветвей на снегу, но легче не становится. Его взгляд уходит к костюму в руках и они тяжелеют.
Это не его костюм больше. Когда-то эту броню носил Драконий король и Великий всадник ночной фурии. Когда-то этот всадник сшил её из подаренной шкуры от своего лучшего друга, чтобы быть в седле едиными. Похожими. Сейчас же кожа обжигается стыдом, и Иккинг отвращается себе в такой дорогой и красивой драконьей коже. Он её не достоин. Она ему не пренадлежит. Это броня прежнего великого всадника, а не того бледного ничтожества, которое он видит в отражении черной от холода воды у корабля.
Драконоубийца уже давно ждет его на берегу с уставшим и раздраженным видом, и Иккинг чувствует, что это плаванье дается тяжело и для охотника, но не хочет смотреть в чужие глаза. Боится. Но его и не просят. Вместо этого они идут вперёд, Гриммель молчит, а Иккинг смаргивает уже слёзы. Вокруг него наконец-то появился свет: белый и такой ослепительно яркий, что глаза режет и захватывает дух, но он впервые может вздохнуть с облегчением. Больше нет углов, больше нет танцующих теней и больше нет бездушных бронзовых глаз на дне бездны. Иккинг вдыхает глубже и больше свежего воздуха, и душный, жирный, пропитанный кошмаром морок выползает из его головы. Быть может, у него получится сбежать. Иккинг прикрывает глаза, не сбавляя шаг, а потом впервые поднимает взгляд в спину Гриммеля, идущего впереди. Смертохваты стрекочут рядом, и желудок делает неприятный кувырок, но Иккинг сглатывает и тревогу, и невидимые слезы.
Они были одни на палубе, а значит, других людей нет. Наверняка, Гриммель вёл корабль один, ведь смертохваты не умеют управлять судном, и это бессонные ночи отражаются в хрипотце чужого голоса и мрачной усталости, окутавшей его, как густой облако.
Инферно мог бы пролить кровь на молчаливых заснеженных берегах. Смертохваты бы не успели. Рука ложится на рукоять, но безвольно остаётся на ней. В висках кусается яд.
— Остановимся здесь.
Иккинг вздрагивает и находит Гриммеля перед неглубокой пещерой, где можно укрыться от возможной бури. Охотник идёт вперёд первым, подзывает одного дракона и начинает разбивать ночлег. Немного покусывая губы, Иккинг всё-таки задает неловкий и осторожный вопрос:
— Я могу осмотреться?
Гриммель замирает, но не оборачивается. Думает. Возможно, читает его мысли и мотивы, даже не встречаясь с Иккингом глазами. Дыхание замирает в горле на эти мгновения тишины.
— Нет.
Тогда сердце гулко поджимается и падает в разочаровании. Иккинг почти недовольно выдыхает поломанным голосом, но драконоубийца говорит дальше:
— Иди на охоту и принеси еды.
В смятении Иккинг весь превращается в слух, как натянутая тетива, а смертохваты рядом, кажется, чувствуют то же, что и он. Они напряженно и внимательно молчат в ожидании приказа, пока их хозяин расстилает шкуры вблизи будущего костра. Ему ничего не говорят и Иккинг делает шаг назад, к выходу.
— И ещё.
Иккинг, уже готовый уйти и обратиться, останавливается. Снова замирает всем существом в беспокойстве и ожидании.
— Приготовь еды, мы останемся передохнуть. И разбуди меня после того, как вернешься.
Дрожь сходит с плеч, а дыхание возвращается в грудь. Гриммель впервые показывает всю свою усталость, когда валится на меха вблизи разожженного костра и кажется таким уязвимым в свете рыжих огней. Если бы не яд, Иккинг вскрыл бы ему глотку во сне, но желания остаются несбыточными, а Инферно — тёмным и безжизненным.
* * *
Ramin Djawadi — Light of the seven (slowed)
Полсотня драконов рассекает небо, как град из стрел, и во главе летит самая быстрая, увенчанная хвостом из молний. Они торопятся, и это видно и в судорожных хлопках крыльев, и в дыме, рвущемуся из пастей. Полсотни уставших драконов на шестерых и одного охотника победят, но они должны успеть.
Когда показываются очертания земли, стая приободряется. Четырехкрылое сердце стаи взволнованно гудит, и драконы всматриваются в команды своей альфы, указанные бирюзовым посохом. Над головами начинает набухать тёмно-синий шторм, призванный сизыми крыльями во главе стаи.
Остров стоит на горизонте молочным неподвижным клыком, когда к нему начинают подлетать полсотня драконов. Ледяные склоны молчат, а лунный свет льётся на пустую палубу одинокого корабля у бледных берегов. На его колючих мачтах развеваются те самые знакомые бежевые флаги, что горели в охотничьих крепостях и падали пеплом в битвах. Это тот корабль, тот самый, что рассекал воды с ночной фурией, как боевым трофеем, и теперь он тихо стоит у берега в неподвижной чёрной воде.
Вторая альфа поднимает когтистую ладонь. Все замолкают и притихают, спрятавшись у скал поблизости. Даже ветер перестаёт петь в вершинах снежных гор, и единственное, что нарушает тишину — это глубокий голос Вигго.
— Приготовьтесь, там может быть ловушка.
После этого бирюзовая ладонь с когтями опускается, крылья и хвосты шелестят в темноте, но небо над ними остаётся таким же безжизненным. Нигде нет ни смертохватов, ни их хозяина, а корабль смотрит на всадников чёрными и холодными факелами, подобными выколотым и пустым глазам. Где-то похрустывает ледник в ночной мгле, но ни всадники, ни корабль не издают ни звука.
Внутрь совсем аккуратно и бесшумно начинают заползать драконы, принюхиваясь к возможным ловушкам и прислушиваясь к посторонним звукам, но единственное, что доносится до них — шёпот ветра и гул льдин. Впереди остальных идёт Грозокрыл с Валкой, обнажившей меч. Остатки стаи расползаются среди снега и деревьев в поисках врагов, как рассыпчатое кольцо из крыльев и клыкастых пока что тёмных ртов. Вигго спускается со спины своего дракона, и обнаженный меч отблескивает серебром от взгляда круглой луны.
— Иди в его кабинет, я проверю трюм. — он не оборачивается, но Валка слышит его голос и разворачивается, а Грозокрыл цокает по палубе следом.
Его корона дрожит от напряжения, а из разгоряченного оскала струятся ленты дыма. Они спускаются туда, где прятался драконоубийца и где плелись паутины интриг, а Вигго остаётся на палубе.
Дверь без стражников и без замков смотрит на него, словно вышедшая прямиком из кошмарного сна. Он видел её во сне, каждую половицу и замок, и вот теперь она стоит перед ним, осязаемая и холодная. У него внутри начинает клокотать опасение, у драконов — пламя. Они вокруг собираются кольцом, а их рты начинаются нагреваться и обдавать пространство золотом. Сзади стрекочет Вардис, подтягивая голубое нутро, нагретое от молний. Щелчок двери и скрип звучат, как целый гром над головой, когда Вигго подцепляет её мечом и приоткрывает. Бездонный рот тюрьмы без клеток раскрывается, но из него не летят ни стрелы, ни ядовитый газ.
— Иккинг? — голос дрожит и тонет в чёрных стенах комнаты. — …Мой дорогой?
Щелкает искрой факел, поднесенный к разогретому, дымящемуся рту Игниса, а затем услужливо разгоняет тьму. Потрескивают половицы, шелестит ветер в спину. В пустой, промерзшей от мороза комнате на него смотрит безглазая ночная фурия. Игрушечная. Вырезанная из дерева. Маленькая статуэтка стоит в пустой комнате, и её игрушечная голова лежит рядом, как аккуратно отрезанная деталь. Иккинга здесь нет. Комната пуста.
Яростно грохочет гром, и в небо вырывается долгий ярко-синий напалм из молний и человеческий крик, полный гнева и отчаяния. Вардис ревёт со своим всадником и стрекочет цепью молний из оскаленной пасти, горько воет Игнис, объятый своим пламенем. Где-то вдалеке начинают сверкать молнии, а с другого конца корабля в небо вырывается стиральная струя рыжего пламени и горький вой драконьей матери. Все стая зажимается в страхе и ненависти, и ни Валка, ни Вигго не слушаются, чтобы остаться.
— Куда он его унёс?! — Валка сначала воет вперемешку со слезами, а потом её лицо принимает ненависть и оскал, — Куда?! Он обманул нас!
Она воет, словно бы пламя разгневанных драконов и блеск луны могут дать ответ. Они бы дали, но он и так известен каждому дракону и всаднику. Их короля везут на казнь от рук безумца и убийцы на далёком севере. Их провели. Их обманули. Это чувствуют все драконы и все всадники и в спешке поднимаются в небо. Вигго летит впереди остальных, как голубая разъяренная стрела, и подгоняет Вардиса, который торопится изо всех сил и хлопает могучими крыльями, усеянными молниями. Луна на небе надменно смеётся и рассыпается бликами на волнах, раступающихся под свистящими крыльями скрилла. Вдалеке, среди тёмных облаков их приветствует гром, а стая и остров начинают отставать. Они должны успеть. Должны!
* * *
По холодным зелено-бирюзовым небесам над Трезубцем проходится пока что сухой гром. Со стороны моря начинает доноситься влажный ветер в преддверии грозы. Драго, стоявший на одной из крепостных высоких стен, оборачивается, и его перекошенное шрамами лицо поднимается к облакам. Они стягиваются над головой, как тяжёлое свинцовое полотно, а далеко-далеко на горизонте он уже видит первые цепочки молний.
— Подготовьтесь к буре.
Он не оборачивается, когда отдает приказ, и возвращает взгляд к морскому горизонту. Он чернеет угрозой и в лицо приходит запах соли и моря. Чёрные шипастые стены скалятся сотней железных зубов на фоне льдов, а дозорные поднимают крик. Драго хмурится и смотрит туда, куда показывают охотники. Там, на горизонте небо раскалывают драконьи силуэты, стремительно приближающиеся к крепости.
— Драконы на горизонте!
— Драконы! Приготовить стрелы!
Звучит глубокий рог, один за другим предупреждая об опасности, но тяжёлые кованные стрелометы отзываются одним жестом руки. Когда с чёрных стен Драго спускается вниз, к ледяным покровам, у подножия крепости его встречает шестеро чёрно-красных смертохватов и ночная фурия, со спины которой гордо спускается драконий убийца. Гриммель выглядит более усталым и измотанным, чем ранее, но его высокомерный взгляд и чеканная осанка остаются при нём. На лице у него расползается довольственная ухмылка. Без поклона, без приветствий он медленно вышагивает вперёд, весь натянутый, как гарпун, и ехидно показывает на ночную фурию рядом.
— Вот твой долгожданный вожак. — с его губ сочится ядовитые довольство, но следующие слова он говорит презренно и холодно, поворачиваясь к дракону лицом, — Обращайся, вожак.
Под смятение и шёпот толпы тьма драконьего тела рассыпается, и из неё наружу падает хрупкий человеческий облик. В груди всадника рождается первый вздох, и он поднимает глаза на людей вокруг. Чем дольше Драго смотрит в испуганные зелёные глаза напротив, тем сильнее растягивается недобрая ухмылка на его лице. Смешок за смешком, и вот под раскаты грома Трезубец слышит растянувшийся, каркающий, безумный смех и улюлюканье охотничьей толпы в предвкушении победы.