Вот уже пошла вторая неделя, как мы здесь. В этом удивительном, прекрасном мире. Да, прекрасном, хотя некоторые жители его об этом и не подозревают. Король Эйхольм постоянно говорит, что «нет здесь у них никакой культуры, кругом одни олухи, два шага от пещерного человека». Так странно. Порой его речь почти не отличается от речи жителя нашего мира, или любого похожего. Наверное, потому, что он тоже странник. И, скорее всего, тоже со второго уровня. Король никогда не говорил, откуда он. И я знаю — просто знаю, что спрашивать об этом не стоит. Мы умеем чувствовать такие вещи.
В этом мире якобы нет и не было никакого океана. Это странно. Это невозможно. Но никто ничего не знает, правда, даже самые дремучие старики. Может, их память стерлась под палящими лучами солнца, а остатки ее вымыло вином. Королева все говорит о каком-то отшельнике, но мы уже который день все никак не соберемся поискать его. Он живет далеко от города, высоко в горах. И, как мне кажется, он тоже нам ничем не сможет помочь.
Надо возвращаться. Надо срочно возвращаться. Я говорю это Трэйнану каждый день. Я повторяю это себе. Но на следующее утро вновь находятся какие-то дела, какие-то новые люди, что якобы владеют информацией. На самом деле все это отмазки. Просто я не могу заставить себя покинуть этот сумасшедший, но все-таки рай.
Я знаю, что скажу королю Эйхольму на прощание. Когда мы, наконец, соберемся уходить.
— Пожалуйста, − скажу ему я, — сделай так, чтобы еще долго-долго вы никуда не развивались. Пусть здесь будет по-прежнему так просто, пусть никакие мысли о нудных высоких материях не настигнут вас. Пусть все будут и дальше ценить простые радости вроде хорошей песни и доброго эля. А если кто-то попытается это изменить, посади его в лодку и отправь отсюда как можно дальше, — так я скажу. — Не позволяй никому здесь проповедовать трезвость, адекватность, нормальность. Шли их куда подальше.
Хотя зачем говорить. Уж с чем-чем, а с этим король Эйхольм прекрасно справляется. С посыланием всех и вся. Да и с остальным тоже.
Но нам нужно вернуться. Каждую ночь меня накрывает тяжелая волна воспоминаний. Плата за то, что я слишком расслабился. Мне ведь нельзя этого делать. Сжирает беспокойство за остальных. Вернулись ли они, или нет? Что они сейчас делают? Непонятное задание от Кэйанга беспокоит меня меньше всего, но именно за него я цепляюсь и оправдываю тот факт, что мы все еще здесь. А на самом деле я просто жалок и слаб. И мне здесь просто слишком хорошо. А мне нельзя расслабляться. Ни в коем случае.
Трэй говорит, что давным-давно мне просто сильно промыли мозги, и порция здорового пофигизма — то, что доктор прописал. Что Кэй бы из-под земли достал нас, если бы хотел. Но говорит он как-то неуверенно. Бережет меня. Я ненавижу это. Не его, себя. Я сам виноват. Устроил, блин, светопреставление из ничего.
***
— Так я не понял? Что случилось? — Трэйнан недоуменно переводил взгляд с королевы, пылающей от злости, на растерянных стражников.
— Проклятые дикари! — Воскликнула Вики и швырнула ему в руки стрелу, украшенную перьями. — Они забрали его!
— Да чтоб их! — король выругался. — Ну ничему эти олухи не учатся! Опять взялись за старое!
— Опять? — переспросил Трэй. Ему хотелось немедленно вскочить на лошадь и броситься в бой. И неважно, кто такие эти дикари, похищающие королевских гостей. Он был готов порубить всех в капусту. Такие мысли не были типичны для Трэйнана. Но «опять», брошенное королем, несколько отрезвило его.
— Надоели уже, — вздохнула королева. – Но сейчас их хотя бы можно понять, моя кузина-то страшная, как сом вареный, а вот Эсси…
Пока стражники поспешно строились и собирались, король объяснил, что местные племена регулярно воруют у них женщин. Каждый раз, как только им надоест воевать друг с другом. Прокрадутся малым отрядом в город да умыкнут какую-нибудь зазевавшуюся девицу. В жены какому-нибудь сынку вождя... Любят они чужеземок... И ведь тихо так двигаются, заразы, точно тень кошки. Ни разу еще стражникам их не удавалось отловить.
– И бесполезно объяснять, хуже моих олухов… «Женщина? Украсть! Почему нельзя?» Но сейчас мы их припугнем как следует! Эй, жена, это хоть какие конкретно были?
— Говорю же, Степные Орлы! Все перьями истыканные…
— Точно, они! — кивнул Эйхольм. — Эй, а чего встали, олухи?! Забыли, где у нас Орлы обретаются? Живо по коням!
Всю дорогу Трэй прямо-таки представлял, как ворвется к этим дикарям, пятьдесят на левую руку, пятьдесят на правую… Очевидно, мысли отразились на лице, потому что как только вдалеке показались ряды шатров из криво сшитых коровьих шкур, король приказал всем остановиться и подъехал к нему.
— Так, друг мой, я прекрасно понимаю, что тебе сейчас хочется сбитых голов, да побольше, но лучше мы все решим спокойно… Они точно саранча, это верно, но ведь из них же лучшие разведчики получаются. Ведь пробираются же как-то в город каждый раз. Даже коней умудряются протащить! А уж какое тростниковое вино делают…
— Что они сделают с ним? — Трэйнан мрачно смотрел вперед.
Король усмехнулся.
— Да ничего, мы же успели до первой брачной ночи! Не волнуйся, друг мой, простая дипломатия…
— Ты лучше уши сейчас заткни, — посоветовал Трэю капитан стражи Терихольд, поравнявшись с ним. Трэйнан недоуменно оглянулся на него и не успел.
— СТЕПНЫЕ ОРЛЫ! В МОЕЙ АРМИИ ШЕСТНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ СОЛДАТ! – заорал король.
Несколько десятков стражников удивленно переглянулись и пожали плечами.
— Я ПРИКАЗЫВАЮ НЕМЕДЛЕННО ВЕРНУТЬ НАШЕГО… НАШУ ГОСТЬЮ, И Я НЕ НАМЕРЕН ДОЛГО ЖДАТЬ! Я СОЖГУ ВАШИ ДОМА, УБЬЮ ЖЕН И ИЗНАСИЛУЮ МУЖЕЙ! — Раскатистый голос короля обрушился на небольшое поселение, и Трэй даже удивился, что шатры устояли.
— Наоборот, Ваше Величество! — шепотом подсказал капитан стражи, сохраняя невозмутимое лицо.
Орлы — все как один в одеждах, расшитых перьями, повылезали из своих жилищ. Кое-кто с надеждой потянулся к луку, но потом взглянул на бронированных стражников Эйхольма и разочарованно поцокал языком.
— ЖИВО! — еще раз прикрикнул Эйхольм.
Дикари, донельзя смущенные и обиженные — никто из них так и не понял, а в чем они, собственно, были неправы, вытолкали вперед какую-то фигуру в крайне затейливом одеянии из переплетенных нитей, перьев и бусин. Взглянув на неё, и Трэй, и король, и стражники, и без того с трудом сохранявшие серьезность, не выдержав, захохотали так, что чуть не попадали с коней.
Как ни странно, национальный свадебный наряд племени Диких Орлов удивительно шел Эсси. А он сам не выказывал ни малейших признаков ужаса или стресса, напротив, глаза его весело сверкали, хоть взгляд и не был достаточно сфокусирован. В его руках была половина зеленой дыни — мякоть выскоблена, внутри налита мутноватая жидкость. Судя по яркому румянцу на щеках Эсси, довольно крепкая. Это все объясняло.
Разглядев прибывших, он несколько смутился — будто ребенок, увлекшийся игрой и не заметивший, как разрисовал все обои. Он торопливо отпил еще раз из дыни, отдал ее ближайшей женщине и обезоруживающе улыбнулся.
— А мать моя говорила, что я никогда не женюсь…
— Может быть, леди Эсси желает остаться? — уточнил Трэй ехидно.
Но Эсси — и откуда в нем столько сил после столь бурного отмечания своей несостоявшейся свадьбы? — вскочил на лошадь позади него и обхватил руками.
— Заткнись, а… — жарко прошептал он ему на ухо.
Трэйнану впервые в жизни изменяло его фирменное спокойствие. То, как Эсси точно наслаждался ситуацией, которая, не вмешайся король вовремя, стала бы по-настоящему опасной, одновременно и раздражало, и смешило. Но не сам ли Трэй советовал все эти дни не относиться к жизни слишком уж серьезно?
У Эсси были две крайности — лихая беззаботность, вот как сейчас, и другая, когда он становился точно натянутая струна, готовый в любую секунду вступить в бой не на жизнь, а на смерть. Обе эти сущности переключались совершенно внезапно. За дни, проведенные в Этхарде, Трэйнан регулярно наблюдал эту смену настроений. Он не был удивлен и тогда, когда, доставив задремавшего от вина и жары Эсси во дворец и уложив его на кровать, вдруг наткнулся на пронзительный и вполне осмысленный взгляд синих глаз.
— Мы вернемся. Завтра же. Ты меня слышишь?
Трэй не спорил. Он знал, что это просветление не продлится долго. Все же у дикарей была отменная бодяга.
— Завтра так завтра. — Трэйнан постарался сказать это как можно равнодушнее.
— Завтра никак нельзя! Завтра праздник урожая! — раздался свистящий шепот из-за двери.
Присутствие гостей, по мнению жителей Этхарда, благотворно действовало на их короля. И поэтому они страшно боялись того дня, когда те, наконец, отчалят, и гнев Эйхольма падет на их головы. Поэтому в любой удобный момент кто-нибудь из поселян упрашивал их остаться. Ну, или хотя бы погостить подольше.
Но Эсси уже ничего не слышал ни о каком празднике урожая. Он крепко спал, растянувшись на кровати.
***
Он всегда остро ощущал свою ответственность перед другими. Потому что с самого детства только и слышал, как виноват во всем. В том, что у матери снова мигрень, невралгия или чего похуже. В том, что не соответствует высоким стандартам Семьи, да-да, непременно с большой буквы. В том, что им, видите ли, теперь не взглянуть в глаза уважаемым людям.
«Будто вы кого-то когда-либо уважали. Кроме королевских портретов в гостиной. Будто вы хоть раз смотрели кому-то в глаза, а не поверх головы, надменно вздернув подбородок».
То и дело мать хваталась за ножницы, нервно отхватывая быстро отрастающие пряди, а затем пытливо вглядывалась в его лицо и разражалась проклятиями – все равно мужественнее оно не становилось. И Эсси невольно охватывало чувство стыда. Ну почему он не может стать похожим на мальчика? Тогда все бы стало иначе. Мать перестала бы умирать каждый день.
И в то же время Эсси так хотелось, чтобы его оставили в покое. Особенно досадно было из-за волос. Ему иногда представлялось, как он уедет из отчего дома, отрастит их настолько длинными, насколько вообще возможно, и будет убирать их в хвост, распускать, заплетать косы, а может быть, делать такую же сложную прическу, как делает мать, когда к ним на вечер приезжают гости. Тут Эсси вспоминал, что такие мечты вовсе не придают ему мужественности.
Он пытался полюбить спорт, думал, что нарастит мускулы, станет больше похож на наследника рода, а не на наследницу, и целыми днями бегал, пытался выполнять какие-то упражнения. Утирая со лба пот, Эсси вновь и вновь представлял себя с отросшими волосами, чинно прогуливающегося по какой-нибудь набережной. Он возвращался домой весь взмыленный и взлохмаченный, с еловыми иголками в волосах, и репейником на штанинах.
Мать готовилась к ужину. Проходя мимо ее комнаты, он видел, как она наносит пудру легкими быстрыми движениями – в их семье было принято спускаться к ужину при полном параде. Самому Эсси полагалось принять душ, обрядиться в строгий темно-синий костюм и аккуратно расчесать волосы на косой пробор. На этом все.
А ему так хотелось забраться в комнату матери, пока она не видит. Коснуться пуховкой с пудрой своей щеки, дотронуться до кончика носа, хотя кожа его была и так матовой и ровной. Хотелось стащить тюбик ее помады – чтобы рот его стал подобен алому яблоку. Однажды Эсси прикусил губу и, размазав кровь по губам, долго любовался на себя в зеркало, смотрел, как идет ему ярко-красный рот.
А потом он вновь вспоминал, что мальчикам подобные радости жизни недоступны, и снова нехотя отправлялся бегать. А то вон, вчера за ужином Стевиан из Зеленой усадьбы пошутил, мол, какая красотка у вас растет, женихи вокруг толпами виться будут. Эсси всегда думал, что ему нравятся девочки, а тут представил, как прогуливается по парку, губы его аккуратно подкрашены алым, волосы сияют на солнце, а вокруг вьются женихи — несколько красивых юношей наперебой предлагают ему то лимонад, то сигарету. Женихи в его тогдашнем понимании вились именно таким образом. Мысль была неожиданно приятной, но не успел он как следует обдумать ее, как лица домочадцев вытянулись, а отец поджал губы. Больше Стевиан из Зеленой усадьбы не приходил к ним на ужин.
Шатание по лесам Эсси не помогало, напротив, он стал еще более стройным и изящным. И разочарование в глазах домочадцев преследовало его, хотя он изо всех сил старался порадовать их, выглядеть как наследник рода, как бы ни претили ему эти слова, которые он слышал с самого рождения. Эсси продолжал носить грубые мужские ботинки с квадратными носами и костюмы, научился повязывать галстук. И все равно выглядел как красивая девочка, которая зачем-то вырядилась в одежду старшего брата. Ему постоянно лезли в голову совсем другие, «девчачьи» мечты, и он гнал их от себя.
Когда Эсси было пятнадцать, его город охватило новое веяние. Всем срочно потребовались так называемые «летние чайные домики». Паркет из розового и желтого клена, витражные окна на закат, кружевная резьба… Если в двух словах — огромные деньги на ветер. Все ради того, чтобы три раза в год собрать соседей и сидеть в этой беседке-переростке, цедя чай из крохотных, на три глотка, чашечек, хвастаясь «благородными породами дерева», цельностью массива и еще какими-нибудь убойными понятиями. «Как в старые добрые времена», то есть, как при короле.
Впрочем, а чем еще в Виррах, в этом последнем оплоте графских и королевских потомков, можно было заняться? Денег почти у всех было много, — огромные наследства таяли медленно-медленно, поля, где раньше трудились подневольные крестьяне, а теперь сезонные работники за мизерную оплату, ежегодно приносили неплохой урожай. Но вот досуг был довольно однообразным, а существование унылым. Так что клятые чайные домики всех просто встряхнули.
Улицы заполнились рабочими – крепкими, широкоплечими мужиками. Большинство из них было с заводов, которые располагались еще севернее Вирр, и обитали там же, в специальных рабочих поселениях. Они употребляли крепкие слова, харкали на асфальт, в перерывах курили ядреные сигареты. В общем, все население Вирров взволновалось, точно растревоженный курятник. Но, поскольку самостоятельно строить чайные домики милейшие аристократы не могли и не хотели, мужики остались.
А у Эсси мелькнула шальная мысль: вот его постоянно упрекают за то, что он похож на девчонку, как бы ни старался соответствовать их требованиям, может, просто типаж был выбран не тот? Напялит он на себя такой заляпанный известкой комбинезон, возьмет в зубы сигарету, разве не станет он от этого мужественнее? Переходный возраст был как раз в самом разгаре, рождая смелые идеи и требуя устроить бунт на корабле.
Рабочие были сильно озадачены явлением прелестной светловолосой девы со странно ломающимся голоском, которая однажды просто-напросто заявилась на стройку. И попросила закурить, с немым восторгом разглядывая «накрытую поляну» из бутылки с самогоном и горы «солдатских» бутербродов.
Охреневшие мужики несколько раз отправляли сумасшедшую домой, но она упорно приходила каждый день, смотрела умоляюще своими огромными глазами.
— Да ваши родители же нас четвертуют! — наконец взмолился их бригадир.
— Родители... — ангелоподобное создание смачно сплюнуло на асфальт. — Им нужна их сраная беседка. Они получат ее. А че! Ведь сами же хотели, чтобы я стал мужчиной… И я буду!
И настолько горькой была эта долгая пауза, повисшая в будущем чайном домике, что кто-то не выдержав, плеснул немного из бутылки в жестяную кружку и протянул этому загадочному явлению.
Работникам стоило большого труда постоянно держать в голове, что вот эта чокнутая милая девчушка, которая так заливисто смеялась, курила, медленно выпуская дым, держа сигарету двумя тонкими пальцами, что осторожно пробовала их бормотуху на так, как профессиональный дегустатор пробует тридцатилетнее вино, что вот эта девчушка на самом-то деле парень. Но они привыкли к нему и, может быть, хоть и продолжали считать, что с головой у него не все в порядке, принимали как своего.
— Юный граф-то наш… бабой был бы краше, но так-то человек хороший, — услышал он однажды обрывок разговора.
Никто здесь не смотрел на Эсси осуждающе, никто не требовал от него невозможного. Если над ним и посмеивались иногда, то как-то по-доброму.
Странно, что родители долго ничего не замечали. Так пролетела весна, затем лето, поздней осенью уже начались отделочные работы. Мужики вскоре должны были вернуться в свои поселения. И только тогда что-то, возможно, донос от бдительных соседей, привело его мать в рабочий поселок, что уже понемногу сворачивался. Она застала Эсси прямо посреди мастер-класса по игре в ножички с сыновьями рабочих. В прорезиненном комбинезоне и рыбацких сапогах, в клетчатой рубахе, он все равно походил на девушку — уже не на милую воспитанную леди, а на тех, что призывно хлопают ресницами с обложек дешевых журналов, и от этого сходства графиню аж затрясло.
Была долгая череда скандалов, слезы, истерики. Отец, так врезавший кулаком по столешнице, что та треснула. Эсси даже пытались закрывать дома, но по ночам он неизменно вылезал через окно. А потом у него точно кончились силы. Эсси просто начал стараться поменьше бывать дома. Гитара, его последнее и теперь основное увлечение — подарок от уехавших работников, была припрятана в парке, в заброшенной беседке. Он по-прежнему носил мужские костюмы, по-прежнему старался хоть как-то соответствовать тому, чего от него ожидали. Даже сигареты «столяр», к которым Эсси пристрастился во время «хождений в народ», он курил украдкой, в той же тайной беседке.
Как ему хотелось невозмутимо извлечь пачку из кармана во время очередного званого обеда, закурить, а потом затушить сигарету о столешницу антикварного дубового стола и насладиться выражением их лиц. Но Эсси этого не делал. Мало того, ему по-прежнему было не по себе, что он — разочарование для своей семьи. Потому и переступал через себя, старался хоть как-то соответствовать их ожиданиям. И хоть кто-нибудь бы заметил, с каким трудом ему это удавалось. Но нет, неодобрение подавалось каждый день вместе с завтраком, презрением приправлялся обед, а холодным, старательно собранным равнодушием полагалось наслаждаться за ужином.
***
— Леди Эсси, с вами все в порядке? — прошептал Баттистта, чуть высунувшись из-за шторы, за которой он создавал очередной шедевр.
В тронном зале дворца отмечали праздник урожая. А также прощание с гостями-странниками. Несмотря на грустную нотку в вечеринке, люди пели, хохотали, то и дело стукаясь бокалами. И только Эсси почему-то последний час сидел, уставившись на дно своего кубка, где плескался знаменитый красный эль.
— Леди Эсси? — Баттиста питал к нему особое расположение, но почему-то так и не смог сложить в голове два и два. Король и королева каждый раз потешались, когда придворный фотореалист обращался к Эсси так. А сам он не спорил.
— Эй, что случилось? — Трэй тоже заметил что-то неладное.
Эсси поднял голову. На губах его играла совершенно жуткая улыбка.
— Оно опять… Два года и вот… Сейчас… Почему? Почему?!
Весь зал обернулся к нему.
Он отсалютовал присутствующим кубком. Страшная улыбка растянулась еще шире.
— А они просто всегда со мной… Всегда…
***
Приезжала прабабка, и все переполошились. Она последняя, кажется, не знала, что за чудо выросло в их древнем семействе с давними традициями, ведущем свой род от Эстервия какого-то-там. В последний раз прабабка видела Эсси в том возрасте, когда сходство с девочкой еще никого не напрягало.
— Подстригись немедленно, — велела ему мать за завтраком. — Я думаю, она пожелает увидеть внука, наследника, а не… какую-то распутную девицу. Ты меня слышишь? Иначе я сама это сделаю!
Фраза была не хуже прочих, что Эсси слышал каждый день, но почему-то именно после нее он просидел долго-долго, стараясь заглушить нудно зудящую совесть. Она почти перешла на крик, когда он поднимался на чердак и рылся в пропахших нафталином сундуках. Так Эсси и сидел там, никому не показываясь на глаза. С матери станется силой обкорнать его. Но у него другие планы. Распутной девицы сегодня не будет, будет леди.
Его так трясло от ярости, что пришлось даже ухватиться за перила, когда он спускался.
− Что за... – казалось, слова застряли у отца в горле. Мать замерла с вилкой в руке.
Лицо прабабки было неописуемо.
Прелестная белокурая девушка в белом платье нежно улыбнулась всем присутствующим.
— Ебал…а я вас всех, — заявила она, не переставая улыбаться во весь рот так, что под конец улыбка стала просто пугающей. — Ебала…
***
Эти чертовы голоса прошлого. Смешно, но все эти годы, когда я, наконец, начал жить так, как мне всегда хотелось, когда у меня, наконец, появилось впечатление, что спали оковы, а за спиной выросли крылья, они продолжали звучать в голове, и из-за них мне казалось, что я делаю что-то неправильное, преступное.
Я не помню, чем закончился тот вечер.
— Этот красный эль выворачивает душу наизнанку, — сказал мне король Эйхольм на следующий день. — Но, что хорошо, после него все внутренние демоны успокаиваются.
Он иногда говорит так серьезно, это еще более неожиданно, чем когда он начинает орать на весь дворец. Что и сделал потом, опять разозлившись на стражников за что-то.
Мы должны были уехать тем утром. Но не случилось.
Меня накрывало предчувствие чего-то ужасного, но я не мог понять, что делать, чтобы его предотвратить. Трэйнан, а вместе с ним и король с королевой в один голос убеждали, что мне нужно остаться, прийти в себя. Будто я болен, ей-богу! Но самое обидное, что остаться-то мне безумно хотелось.
Мы условились, что уйдем сразу после завтрака. Может, напоследок заглянем все-таки к тому отшельнику, чисто для проформы.
Но потом меня снова похитили. Должно быть, все окрестные племена прознали, что в гости к королю прикатила некая иномирская блондинка, а холостых вождей и их сынов здесь хватает. Да, как завещали мои вирровские соседи, женихи вьются!
В этот раз меня спасли быстрее — мы даже не успели добраться до места стоянки, кажется, Длинных Клыков. Так что не дикари стали помехой нашим планам.
Совсем не они.