*Несколько недель назад*
Ночь окутала лагерь синим покрывалом, закат сверкнул огненным хвостом и теперь медленно тлел на горизонте. Люди сновали туда-сюда, взбудораженные очередной переброской и неожиданной находкой. Их новое пристанище надежно защищал непроходимый лес, а также коварное болото, готовое проглотить каждого, кто ступит не туда. Они добирались осторожно, извилистыми путями, и порой приходилось ползти, или идти, согнувшись пополам, а иногда перепрыгивать по скользким валунам. Все из-за очередного предсказания их предводителя. Внеплановый рейд. Проклятые хайтиши на своих грохочущих машинах! Пришлось уходить быстро и налегке. А тут еще этот странник, который совершенно не прибавил им скорости. И его непонятная зверюга, что умчалась, ломая кусты.
Люди устали, но пока не были готовы забыться сном, адреналин кипел в крови. Да и пленник их… Мнения насчет него разделились, и как бы ни упорствовала каждая из сторон, никто не мог ослушаться предводителя. Благодаря которому они сегодня вновь остались живы. Ускользнули в самый последний момент из-под носа у хайтиши.
Палатка Каарлота располагалась в самом сердце лагеря. Это была такая же брезентовая палатка, как и у остальных, ничего ее не выделяло. Однако над ней будто висело невидимое силовое поле — никто не подходил, никто не заглядывал под полог, уважая уединение своего лидера.
Внутри было темным-темно, горел лишь огонек самокрутки, но за долгие годы скитаний, сидений в ямах, подвалах и прочих укрытиях Каарлот уже привык к темноте. К тому же сейчас свет был не нужен. Он проводил свой традиционный ритуал перед сном. Сидел в полной темноте, вдыхал пряный едкий дым и задавал себе вопросы. Ответы приходили не всегда, но сегодня ему улыбнулась удача. Пусть как и всегда, каждый вдох отдавался тысячами микропуль в легких и бронхах, а спазм сдавливал горло. Скоро и этот, относительно безобидный способ поиска ответов на вопросы перестанет действовать, придется задействовать чего помощнее. Время сейчас такое, вопросов будет все больше.
Его люди были неспокойны. Даже сейчас, он слышал неутихающий гомон в лагере.
Все из-за пленника. Никому не понравилось, что Каарлот велел и пальцем его не трогать. Что его даже не связали и не обездвижили. Или не прикончили на месте. Именно такое решение предлагали перебежчики из Восточного Верхнего Отряда. Сорок лет прошло, а в жителях Сьюма все еще был силен страх перед эукторами. Саат-хо же, напротив, мнили их чуть ли не божествами. И теперь половина его лагеря хотела немедленно пристрелить пленника, пока он не очухался, а вторая жаждала хотя бы слегка коснуться его, чтобы заполучить немного удачи. В итоге странника чуть было не разорвали на части.
А он точно и не видел тянущихся к нему рук, не слышал вопросов, не реагировал на угрозы и тычки. Все говорил, что ему позарез как нужно в «то громадное серое здание с колючим забором». Требовал, просил, умолял, доставить его туда. Бился как ненормальный в руках держащих его. Хорошо, что Сантарро вовремя вмешался, иначе бы либо одни прибили, либо другие разобрали бы на сувениры и амулеты.
Решение Каарлота — оставить пока пленника в покое, а потом все-таки доставить туда, куда он так хочет, а именно в Сьюм-центр, всем показалось очень странным. Но саат-хо привыкли не перечить Видящему, так они звали Каарлота. Ведь откуда-то он знал, как следует поступить. Знал, как скрыться от хайтиши в бежевых одеждах. Знал, как спрятать от них детей, тех, с открытыми душами. Знал, когда следует затаиться на своих болотах, а когда наступать.
Но чего стоил ему этот дар видения! С каким трудом ему — не без помощи внешнего воздействия удается войти в нужное состояние. То, что помогало ему видеть было тонким ядом, медленно разрушающим тело, туманящим разум.
У Зелв бы вышло лучше, разумеется. Она бы справилась сама, без внешних стимуляторов. Но Зелв забрали. В то самое «громадное серое здание». А он ее предал. Скрылся в лесах, умчался без оглядки. Он бежал долго просто потому, что ноги его, будто получившие собственный разум отказывались останавливаться. А ему даже хотелось, чтобы сьюмменсы нагнали его. И пристрелили бы на месте. Ведь только так можно избавиться от невыносимого стыда, от отвращения к самому себе. Но так вышло, что его нашли саат-хо. Нашли и сделали своим, дали новое имя. Здесь, на болотах ценили таких, как он. Считали их чем-то вроде пророков. И никогда не выдавали сьюмменсам.
«Видящий». Смешно, если бы не было так грустно. Вот конкретно сейчас ваш пророк подключается к разуму вселенной. И медленно убивает себя, капля за каплей. Ваш чертов предсказатель пытается понять, что делать с нашей добычей. С внезапно свалившимся прямо в руки мощным оружием, удобно упакованным в хрупкое тощее тело.
Конечно, ни саат-хо, ни бывшие верхнеотрядцы ничего не поняли. Для них существовали лишь обычные странники да эукторы. А здесь… Неуправляемая смертоносная сила. Которая, вполне может прикончить своего носителя. Стихийные встречались еще реже, чем эукторы, легко можно перепутать.
Эукторы могли управлять своей силой. Стихийные же не знали, когда она может проснуться, обрушиться грозой, в самом прямом смысле, и смести все подряд. Включая и самого стихийного.
Правда, пленник, похоже, был уверен, что его сила сработает. Иначе бы не рвался в Центр с голыми руками. И не было у него такого лица… Утратившего разум, как сказали бы в Сьюме. Человека, твердо решившего сложить голову — так бы сказали саат-хо. И вот что еще интересно, этот стихийный ведь ничего не знал о Сьюме. Поначалу Каарлот решил что он — чудом ускользнувший через природный портал странник. Который вернулся в родной мир за местью. Но нет, пленник явно не имел никакого понятия о происходящем здесь. Однако стремился он именно в Центр, да еще с такой отчаянной уверенностью.
И что еще было странно… На этом страннике тоже был груз некой непоправимой вины. Каарлот считал это мгновенно, слишком уж это ощущение было знакомо.
Он собирался добраться до Центра, и там включиться. Хотя стихийные и не могли этого делать по заказу. Но этот был уверен, что у него получится, и был готов сгореть на костре, пламя которого самостоятельно раздувал. И пламя бы этого костра очистило его от вины, причины которой Каарлот не понимал. И никак не мог понять, как бы не пытался считать ауру пленника. Тот демонстративно закрылся, сразу сообразив, что происходит, с вызовом поднял подбородок. Синие глаза смотрели непреклонно, будто говоря: «сюда я тебя не пущу».
До чего странно. Перебежчики предложили поговорить с ним чуть по-другому. Знает он эти «разговоры». Можно сбежать из Сьюма, но он крепко прорастает в человеке, цепляется корнями, опутывает гибкими колючими ветвями. Пройдут годы, но Сьюм будет крепко держать тебя в плену. Возможно, этот путь был бы действенным, но Каарлоту было тошно от одной мысли о применении пыток к не-хайтиши. Хотя этот ненормальный парень, кстати, что это парень, еще следовало догадаться, ужасно раздражал его.
У него была очень четкая линия пути, и это вызывало невольную зависть. Даже несмотря на то, что путь вел к верной смерти. Ведь если не прикончит его сила, то это сделают сьюмменсы. И очень не хотелось копать глубже. Не хотелось знать, что за история привела его в Сьюм. Не хотелось узнавать его ближе. Самым паршивым было то, что казалось, этот странник тоже видел груз вины, лежащий на плечах Каарлота. И будто мысленно говорил «уж я-то так не опозорюсь, помру, но сделаю». И за это хотелось разбить ему лицо. Ведь он правда не имел ни малейшего понятия о том, где очутился.
Сантарро — первый его помощник, уже давно окликал его снаружи. Да, пора вновь выходить в люди. Попробовать всех утихомирить. Рассказать им новую красивую историю. Поглядеть, чтобы они не трогали этого странного мальчишку. И может, все-таки попробовать поговорить с ним.
Но у Сантарро явно были какие-то новости. Как бы ни пришлось вновь перегруппировать лагерь. Глаза расширены, грязноватая бандана сбита набок, речь сбивчивая, голос еще более громкий, чем обычно. Удивительный все же народ саат-хо. Когда они крадутся по своему лесу, они бесшумны как тени. Но стоит им открыть рот… От одного шума, как от целой компании.
— Хайтиши ездили к нам, друг Каарлот! Брат мой сам видел! Привезли свою чертову машину… Всего двое было их, а с ними видящая!
Каарлот затянулся последний раз, переваривая услышанное. «К нам» значило не на «земли саат-хо», а в одно из Убежищ. То, где заведовал брат Сантарро. «Хайтиши» значило жителей сьюма, причем вполне конкретных. Сьюмменсов или Верхний Отряд. Военных. Но почему их было только двое? И… видящая? Странница?
— Но ведь они не нашли ничего? И зачем они привезли с собой странника?
Сантарре прислушался к гомону лагеря, медленно помотал головой, точно пытаясь упорядочить хаотично разлетающиеся мысли.
— Странно, друг Каарлот… Она не пленница была, хайтиши дали ей свою одежду. И не тебя они искали. Они искали песню в ночи.
Каарлот замер с трубкой в руке.
— Да! Сам бы не поверил! Но они хотели ее, нашу айч-ару. Она хотела, видящая. И мы ее обменяли. На их двустволки. И хайтиши уехали. Что с тобой, друг? Ты почему за голову схватился?
— Потому что вы идиоты! Сейчас вашу «песню» разберут на атомы в лабораториях, а потом Роззен снова вылезет на экраны и назовет вас угрозой. Производите дрянь, туманящую разум… Всех сровнять с землей… Странно, что они отдали вам оружие.
Сантарре помотал головой. Лицо его вновь стало безмятежным.
— Друг, то вышла честная сделка. Они сняли двустволки и отдали нам. Хорошие, очень хорошие друг! Этот, правда, Верста-до-Эшафота сильно был против. Долго ругался.
Каарлот уже ничего не понимал. Не мог ведь он ослышаться?
— Ты имеешь в виду…
— Этот… Который вечно смурной. Староста верхнеотрядцев на западе.
— Зи-Эл?!
— Точно! — Сантарро рассмеялся. — Уж кого-кого, а его мы не ждали…Давно он не ступал на наши земли. Но спутать невозможно! Такой же длинный. Такой же злющий. Однако и его песня в ночи примирила. До утра сидели со своей видящей… Парни все видели.
Каарлоту казалось, что он видит какой-то безумный сон. Не издевается ли над ним его помощник? А может, разведчики его сами что-то приняли?
— Сантарро, я знаю, кто такой Зи-Эл. Мне сложно поверить, что он бы стал распивать айч-ару с какой-то странницей.
Ему вспомнились серые немигающие глаза Зелв, когда она яростно защищала своего дружка. Каарлот предостерегал ее от такой сомнительной связи, но она была непреклонна. Как такое могло случиться? Она и Зи-Эл, который уже в шестнадцать лет заработал свое прозвище. Верный и преданный цепной пес режима. Зелвитт считала, что может доверять ему. Наивная. И дорого заплатившая за свою наивность.
После себя Каарлот винил именно его в случившимся. Когда до их лагеря доходила сьюмовская пресса, он всегда невольно искал глазами эту длинную фигуру с неестественно прямой выправкой, руками, свисающими по бокам как плети, и цепким сканирующим взглядом, заметным даже на размытой черно-белой фотографии. Особенно вглядываться не приходилось. Эта смурная физиономия была повсюду. В первых рядах почетных граждан сьюма. В наградных списках. Злобный волчонок уверенно продвигался по службе. Каарлоту очень хотелось знать, дрогнет ли хоть мускул на этом статичном лице, скривятся ли тонкие губы, всегда сжатые в ровную линию, если всадить нож в живот и медленно-медленно повернуть? Каарлоту очень бы хотелось это знать.
— Нет, друг, правда! Он и был. Девчонка-то совсем ошалела. Понравилась ей наша песнь в ночи! И даже на этого... Версту-до-Эшафота глядела, будто живой человек он, а не каменная глыба. А ему-то что! Сидел как болотный кот в камышах, хоть бы пошевелился. Только стакан к губам подносил, не пропуская, ха!
Саат-хо всегда такие. Рассказывают то, что видели их родственники, друзья, или даже давние предки так, будто видели все собственными глазами. Каарлота мутило, уж больно явно представилась ему эта совершенно невероятная сцена. И даже если это было правдой, что это значило для него? Для них всех? Разведчики давно поговаривают, что нечто странное происходит здесь, на западе. Но не настолько же? Может быть, Зи-Эл повредился умом, как и его наставница?
Каарлот медленно поднялся. Спрыгнул из кузова и направился в сторону лагеря. Вслед ему доносились новые подробности из жизни Верхнего отряда Западного округа, но он отмахнулся от них, как от назойливого овода.
Пленник находился точно там, где его оставили — под навесом для вещей и продуктов. Вместе со скарбом четверо — двое из перебежчиков, и двое из саат-хо охраняли и неожиданную находку, на всякий случай. Странник, однако, сильно переменился. Ни следа былого безумия. Уже успел стянуть свою замызганную вязаную кофту и совершенно не вяжущийся к ней плащ — будто из другого столетия. Сидел на ящике, скрестив ноги, и обмахивался газетой — жара все не спадала несмотря на ночь. Вызывающе поглядывал и на Каарлота и на охранников.
— Я не отправлю тебя в Центр сейчас. — Решение пришло ему в голову только сейчас, но Каарлот поддался порыву. Уж очень хотелось стереть, даже сбить этот самоуверенный вид с его лица.
Он ожидал взрыва, ожидал бурных протестов, мольбы. Но странник лишь кивнул.
— А я знаю. И хорошо. Сейчас не время. Когда будет время — отвезешь. Я же знаю.
Губы расползлись в улыбке, одновременно торжествующей и обреченной.
— Отвезешь, сам этого хочешь. Я знаю. Как-то обострились в вашем чертовом мирке странничьи галлюцинации. Закрываю глаза и все-все вижу.
— Я бы так не радовался, на твоем месте.Ты там погибнешь.
— Зато я их спасу. — он пожал плечами. — Ты думаешь, мне жизнь моя дорога? Особенно сейчас? У меня все получится. Я знаю. То, что не вышло у тебя в свое время.
— Да что он несет?! — один из перебежчиков, не выдержав, схватил пленника и заломил ему руку за спину. Тяжело было бывшим сьюмовцам выносить подобные нарушения субординации. Из-за этого часто случались стычки с саат-хо, никаких авторитетов, кроме своих мудрецов не признающих. Каарлот обычно останавливал такое в зародыше, но здесь малодушно промедлил.
А ненормальный странник лишь вновь ухмыльнулся сквозь гримасу боли.
— Давай. Врежь мне, как следует. А то у самого не получается. А я заслужил. Правда. Втащи мне как надо. Я так лучше включусь. Когда время придет…
Улыбка его становилась все шире и все более пугающей. Напряжение вокруг стало почти ощутимым.
И было Каарлоту мимолетное видение, безо всяких искусственных стимуляторов. Будто на месте их пленника вдруг возник ребенок, не больше семи лет на вид. Со спутанной копной золотистых волос, в странной одежде. Глаза его были красны от непролившихся слез, но он улыбался. От уха до уха.