«…единственное, о чем я жалею — моя жизнь слишком скоротечна по сравнению с жизнью нечеловеческого создания. Мне бы хотелось никогда не ставить Ченмэя перед выбором, что делать, когда наступит мое время…»
из личных записей Сяо Синчэня
Сюэ Ян никогда себя не причислял к тому типу людей, что верят в чудеса вроде ливня среди не видавшей годами воды пустоши или невесть кем прикопанный сундук со слитками в своем огороде. Он скорее из тех, кто на каждом шагу ожидает вступить в кучу свежего дерьма — вот это больше похоже на то, что может произойти. Но тем не менее он все равно озирается по сторонам в поисках фигуры в белых одеждах, словно надеется, что коварное духовное создание просто притаилось за кустом или у него за спиной. А может, хвост где пушистый мелькнет?.. Мало ли, нашлись силы перекинуться — всякое бывает!
— Снежок? — даже зачем-то зовет Сюэ Ян, хотя более чем уверен, что никто ему не ответит. — Давай ты мне сейчас заодно признаешься, что умеешь становиться невидимым, и мы…
Он резко замолкает, давясь воздухом. Какое, к тьме «мы»? Поганый блохонос столько времени старательно гадил по закоулкам его разума, даже не присыпая за собой — да после такого с ним рядом стоять не хочется! Туда ему и дорога! Правильно сделал, что подох, иначе бы Сюэ Ян его сам пустил на шубу, как давно мечтал… Он осторожно касается снежной крошки, осыпающейся с его ханьфу, и вздыхает: ничего общего с мягким мехом, в который было так приятно запускать пальцы.
Постойте! Снежок все сделал еще хуже: он трусливо сбежал на тот свет, не дав ни малейшего шанса отплатить ему за все его деяния! Надеется, что его посмертно простят — только посмотрите на него, ишь, выискался! Никакого ему прощения… А ведь мог бы и не изображать благородство, ну что ему стоило промолчать и согласиться? Не вылези все эти мерзкие подробности наружу, глядишь, и повода злиться бы не было… Сюэ Яну-то всего ничего хотелось, и Снежку, как выяснилось, нужно было то же самое! Тогда какого хрена…
— Тогда какого хрена я об этом горюю? Снежная падаль откинулась и теперь я свободен от всей этой волшебно-любовной дряни. Больше меня сие волновать не должно, — строго говорит самому себе Сюэ Ян, поднимаясь на ноги и отряхивая колени от чужих останков.
Это даже не снег, а маленькие льдинки — твердые и колкие, — и они совсем не спешат таять. Из таких ничего не слепить, как ни старайся, и наверняка не хватит даже на часть человеческого тела… Вместо этого хочется втоптать белую россыпь в землю и растереть подошвой сапога, чтобы хоть как-то унять захлестнувшую с новой силой обиду на весь свет. Так бездарно упустить величайшую в своей жизни возможность из-за такой глупости, и обвинить в этом уже даже некого, ведь не себя же? Это как если бы ему кто сказал, что сам дурак, раз доверился незнакомцу и в итоге лишился пальца… В горле встает комок.
Несмотря на то, что хочется в голос завыть, преисполняясь жалостью к себе, Сюэ Яну становится спокойнее от того, что это чувство ему знакомо и понятно. Он знает, как с этим справляться и что обычно за этим следует — больше никаких проклятых сюрпризов. А что потратил целую луну в никуда на бессовестную (или, наоборот, излишне совестливую) внеземную зверушку, так это ничего: главное, что сам не подох. И на том спасибо, как говорится.
— Мне нужно выпить. А лучше — напиться, — сообщает Сюэ Ян переливающейся в солнечных лучах на земле разметанной кучке снега. Он полон намерений пойти в дом, чтобы отыскать там проверенное для избавления от всех печалей средство — должен же Цзинь был хоть что-то приготовить дорогому гостю? — и с трудом заставляет себя отвернуться в нужную сторону. Ему нужно несколько кувшинов вина, которые он закусит так и не съеденной конфетой, в память, так сказать.
От едва слышного звука, чем-то похожего на свист и хруст одновременно, сводит зубы, а нога запинается за ногу, не давая спастись бегством. Сюэ Ян заранее знает, куда смотреть, потому переводит отчего-то затуманенный взор на разбитый Шуанхуа, покоящийся в грязи. Осколки дрожат и подскакивают на месте, будто хотят поделиться чем-то очень важным. Или позвать кого-то. Что-то.
Сюэ Яна уже ничем не удивить: после того, как каждый день перед тобой человек перекидывается в зверя и обратно, что угодно покажется обыденным. Потому за дорожкой из мерцающей ледяной пыли, упорно ползущей по земле к бывшему духовному средоточию, он наблюдает с отстраненным любопытством. Однако последовавшее за ним зрелище все же заставляет беззвучно изумленно ахнуть и зажать себе рот рукой, хоть это вовсе и необязательно.
Во время долгой службы на благо клана Цзинь Сюэ Яну не раз доводилось разбирать людей по частям до последней косточки — иногда для того, чтобы избавиться от тела, иногда для устрашения, а порой и вовсе забавы ради. Но он никогда не задумывался над тем, как может выглядеть обратный процесс, и в этот момент у него всплывает в голове лишь одно слово, которым его можно охарактеризовать: увлекательно.
Шуанхуа потерял всякое сходство с растрескавшимся шаром, растянувшись в тонкие полупрозрачные нити, которые спрядаются в ослепительно-белый, будто вычищенный человеческий скелет, парящий в воздухе. Сотканный остов, окутанный кружащимися снежинками, постепенно обрастает пульсирующими внутренними органами и мышцами, и невероятно трудно сопротивляться собственному любопытству, чтобы не сунуть туда руку по локоть. Наверное, любого другого человека уже бы выворачивало наизнанку от отвращения, — это вам не внеземное завораживающее перевоплощение на глади лесного озера! — но Сюэ Яну почти досадно, что слои кожи появляются столь стремительно.
Возникшая последней черная копна волос резко взмывает вверх и оседает, когда бледное недвижное тело падает на землю с глухим ударом. Высота небольшая, но нос расквасить вполне себе можно от такого полета — явить свою персону обратно в бренный мир Снежок решил лицом вниз. Без привычного белого тряпья — видать, канувшего вместе с Шуанхуа, — нельзя с уверенностью утверждать, кто же тут разлегся задницей кверху.
Кстати, хвоста таки нет, но достаточно пушисто, пускай и до лисьих мохнатостей очень далеко. И это сейчас самая безопасная мысль для и без того истерзанного разума Сюэ Яна — он готов в нее вцепиться и обдумывать по кругу, чтобы не рехнуться окончательно. Потому что стоит чуть отвлечься, и придется размышлять над тем, как ему следует на все это великолепие реагировать. Точнее, пытаться разобраться, свое это все или навязанное, а он совершенно к этому не готов.
— Надо было все же напиться… — бормочет Сюэ Ян с нервным смешком. Тяжело сглотнув, он делает шаг вперед и осторожно трогает носком сапога распростертое тело в бок. Определить, живо оно или нет, так навскидку не получается, потому ему приходится присесть на корточки и потрясти рукой за плечо.
Он уже давненько намеренно не касался обычных людей — последней вроде бы была болтливая девица из веселого дома, — и потому ощущать под ладонью чужое тепло очень непривычно. Кожа у Снежка горячая и гладкая, как и положено тому, кто в буквальном смысле только что родился на свет. Дыхание же медленное и ровное, как у спящего, потому Сюэ Ян не намерен отказывать себе в желании кое-что проверить.
Рука замирает на полпути к вызывающим исследовательский интерес ягодицам, покрывшимся мурашками — хоть и лето, а ветра здесь гуляют отнюдь не жаркие, — потому что их гордый обладатель издает сдавленный стон и начинает шевелиться. Кое-как нашарив опору, он приподнимается на руках и ошеломленно озирается вокруг.
— Что?.. Где?.. Почему?.. Но как? — невнятно спрашивает он у усиленно притворяющегося живым сада и только после этого замечает разбудившего его Сюэ Яна. — Мне не следует здесь находиться, — говорит он, словно извиняясь за то, что не отправился на тот свет, как было запланировано.
— Но ты здесь.
— Наверное, из-за того, что Врата закрыты, я не смог отправиться на круг перерождения…
— Может, и так, — перебивает Сюэ Ян, кривясь. — Признаться, я давно перестал пытаться понять, какого хера все пошло не так.
Это чистая правда: он уже настолько устал вникать в мудреные правила духовного мира под влиянием человеческого, что попросту махнул рукой. Какая ему разница, каким именно образом мироздание не перемололо Снежка, а пожевало и выплюнуло обратно, как тот когда-то не пришедшуюся по вкусу конфету?
— Но если так, почему я не ощущаю связи с Шуанхуа?.. Я ее потерял?.. — продолжает задаваться дурными вопросами тот, с оханьем переворачиваясь, чтобы сесть. И сипло добавляет, ощутимо вздрагивая и инстинктивно начиная тереть ладони между собой: — И что это за странное чувство?
— Тебе просто холодно, — с язвительным смешком отвечает Сюэ Ян. — Как и должно быть человеку, который решил выскочить голышом на улицу. И никаких духовных средоточий у нас тоже не бывает — мы же низшие создания! — он с деланным сочувствием похлопывает Снежка по плечу и оставляет там ладонь, с каким-то извращенным удовольствием впитывая дрожь.
— Что ты сейчас сказал? Повтори!
И сколько мольбы и отчаяния в этих словах! Что он хочет услышать: подтверждение или, наоборот, опровержение? Сюэ Ян лишь качает головой, с искренним любопытством разглядывая преображенного Снежка. Если не кривить душой, то его чернущие глаза обладали некой притягательностью, и дело даже не в его чудесной способности подчинять себе разум смертных, кто посмеет в них заглянуть. А без всего этого… Вряд ли он теперь кого-то испугает, разве что утянет в болото печали своим тоскливым взором.
— Судя по всему, ты теперь не возвышенное бессмертное создание, а жалкий человечишка, который может подохнуть в любой момент. Если повезет, и ты выживешь, то через десяток лет ощутишь на себе все прелести подступающей старости, — припечатывает Сюэ Ян, вставая.
— Если у меня осталась только смертная оболочка… — подавленно тянет Снежок, и проскальзывает в этом доля презрения и горечи, но его можно понять: есть от чего закручиниться! Однако он едва ли не с воодушевлением добавляет: — Получается, мои чары развеялись?
— Развеялись, — морщится Сюэ Ян. Он действительно не ощущает себя пускающим слюни юнцом и определенно держит все свои мысли в узде. По крайней мере для того, кто совсем недавно пережил несколько потрясений подряд. — Больше ты мне пальцами, как господин слуге, не пощелкаешь. Жалеешь?
— Только о том, что поддался искушению совершить столь недостойный поступок! — восклицает Снежок. — Эту вину я не смогу искупить… Ты меня наверняка не простил, и я…
Ох, если позволить ему завести эту песню, он вовек не заткнется! Лучше его перебить весьма важным замечанием.
— Ты мне набрехал, — бросает Сюэ Ян.
— В чем же? — обескураженно вздергивает брови Снежок.
— Ты говорил, что я видел тебя иначе. Но твоя рожа в точности такая же, как и была, разве что зенки теперь людские. — А еще изрядно помялся от страстных объятий с землей, но это уже сущие мелочи.
Сие обвинение вгоняет его в состояние еще более глубокой задумчивости. Такой сложный мыслительный процесс на лице не у каждого ученого в имперской библиотеке повстречаешь, как он тут изображает!
— Получается, я был тебе по нраву таким, какой есть?.. — неверяще выдыхает он. — Или, может, чары и не действовали?..
Ага, разбежался! Нет уж, он точно выпотрошил разум Сюэ Яна, как тухлую рыбину — без этого бы тот не ввязался в дурацкую авантюру! Так что Снежку лучше даже не пытаться сбросить с себя свои грехи…
— Нет, ты был той еще подлой тварью, — желчно выплевывает Сюэ Ян. — И твой томный лик тебя от этого никак не освободит.
— Так значит… — вновь пытается завести тот, но сдавленно охает, когда ему в руки пихают спешно снятое верхнее ханьфу.
— Оденься. Смотреть не могу на твои тощие трясущиеся ребра.
И на выпуклый след шрама на его голом бедре — рана, заработанная исключительно глупостью.
— Спасибо… — благодарно выдыхает Снежок, поднимаясь на ноги, и кутается в грубую темную ткань — в белом ему гораздо лучше. Он неуверенно переминается с ноги на ногу и тихо спрашивает: — Что ты собираешься со мной делать?
Наконец-то вопрос по существу!
— А ты как думаешь?
— Прогонишь меня или убьешь? — обреченно предполагает он, и неизвестно, какой из вариантов его ранит сильнее.
— По морде врезать хочу, — признается Сюэ Ян после некоторых раздумий. И без промедления отводит кулак назад, чтобы нанести удар. Сильный, полный гнева и скребущей изнутри ярости, которая требовала выхода.
Снежок принимает это с честью: только хватается за расцветающее на бледной скуле пятно и сплевывает в сторону кровь. И говорит то, что мог на этом свете сказать только он:
— Так вот какая человеческая боль…
— Обращайся за добавкой, — услужливо предлагает Сюэ Ян. — Можешь потом как-нибудь попытаться врезать мне в ответ, но не советую. У меня есть меч, правда, с тебя и ножа в бок хватит… Мы теперь все-таки на равных… Хотя очень жаль, что ты больше не сможешь меня таскать на руках — надорвешься. Разве что на спине, но это совсем не то, да… И хвост твой жалко — мягкий такой был.
— А-Ян… — давится воздухом Снежок, переварив и утрамбовав в своей блаженной голове услышанное. Да какой он теперь Снежок вообще?! Как его звать-то? Сяо Синчэнем, что ли — привык же вроде отзываться?.. — Ты… Хочешь…
Он не в силах закончить, поэтому просто делает неловкий шаг навстречу, придерживая расходящиеся полы ханьфу.
— Да, я хочу, чтобы мое проклятое желание исполнили! Думал, что стал смертным, и все тебе сойдет с рук?
В плечи Сюэ Яна мертвой хваткой вцепляются чужие ладони и тянут к себе, не давая никакой возможности отстраниться и избежать поцелуя. Глубокого, крадущего дыхание, с явственным привкусом крови, но от этого только ярче и наверняка запомнится на всю жизнь. И в этот раз уже не придется гадать, по-настоящему все или нет, и точно можно рассчитывать на продолжение — никакая лихорадка не грозит!
К слову, даже если господин Цзинь по итогу догадается, что его провели, — а он догадается, — обиду держать на станет. Ведь с куста, ставшего свидетелем настоящих чудес, опадает обтрепанный бумажный бутон, чтобы уступить место своему живому собрату. Бледному и заморенному, в который придется вложить прорву сил, чтобы его сохранить, но он явно будет ценнее любого дневника давно исчезнувшего человека. Думается, обрадует это не только хозяина сада, но это все будет потом, не раньше следующего утра.
Сюэ Ян бездумно смотрит в потолок, силясь подобрать хоть одно подходящее слово. А ведь он на красноречие никогда не жаловался! Но, кажется, этот несомненно полезный навык временно решил его покинуть, вместе с душой и всем остальным, что удалось прихватить. Все, что у него выходит — только хрипло выдохнуть, обессиленно раскидываясь на измятой простыне рядом с податливо прильнувшим к нему горячим телом.
Когда Снежок, — тьфу, уже Сяо Синчэнь! — заверял, что может такое, что и представить нельзя, это был не повод для смеха.