«…в знаменательный день озарились земли Ланьлин настоящим чудом: знаменитые сады с золотыми пионами близ Башни Кои вновь зацвели впервые с наступления Темных Времен. В течение нескольких лет угодья постепенно наполнялись жизнью, и плодородная благодать начала распространяться по всей Поднебесной. Разумеется, причиной этому послужило лучезарное сияние славного главы величайшего из кланов — почтенного Цзинь Гуанъяо…»
«История и великие достижения клана Цзинь», Первый Летописец клана Цзинь
«…нахожу весьма занятным, что любезный господин Цзинь с радостью собирает только почести за свою якобы причастность к окончанию Темных Времен, но брать на себя ответственность за расплодившуюся сильнее прежнего нечисть в пробудившихся землях не желает. Пусть мой голос на совете кланов пока еще мало что значит, я не устану поднимать этот вопрос…»
из личных записей младшего господина Не
Сюэ Ян только мрачно посмеивается, слушая ставший извечным за последние несколько лет спор, разгоревшийся между местными выпивохами: Цзинь Гуанъяо источник благодетели или великих бед. С одной стороны в кои-то веки богатый урожай — хорошо, а с другой стороны — не так уж весело, ведь на грядке обязательно какая-нибудь гадина уже притаилась, которая за руку норовит тяпнуть. Раньше себе нечисть такого не позволяла. А откуда все поползло? Из Ланьлина, вестимо. Только у золотых богатеев гвардейцев-охотников навалом, чтобы защищать земли, а простым селянам не положено.
Сюэ Ян бы сказал, что на этот счет думает, но не станет. Он-то прекрасно знает, что Цзинь Гуанъяо если и при чем, то крайне косвенно, что бы он там всем ни рассказывал, преисполняясь собственной значимостью. Пионы расцвели в его саду, спору нет. Да только убиться там пять с лишним лет назад и тем самым заварить всю эту кашу вздумалось не ему. Кто ж знал, что один чахлый цветочек, распустившийся от остатков ци после уничтожения Шуанхуа, подаст пример своим соседям? Да еще какой: через полгода уже все в цветах было!
Но неудавшийся покойник ни восхваления, ни хулы за свой дурацкий самоотверженный поступок не ждет. Снежок (все-таки иначе его так и не получилось называть) выдвигал какие-то мудреные предположения насчет причин сего чуда. Дескать, в Ланьлине наверняка и так была истончена граница между мирами — возможно, туда в прошлом часто заглядывали духовные создания — и хватило небольшого всплеска энергии, рвущейся наверх, чтобы проделать трещинку. Не такую, чтобы как положено вернуться и отправиться на круг перерождения, но достаточную для того, чтобы оттуда потек сначала тонюсенький ручеек благодати, а там и до живительной реки недалеко.
Темные Времена наступили из-за глупой влюбленности духовного существа в смертного, из-за нее же и закончатся. Что же касается нечистых тварей, которые полезли, как не в себя… Так это все по хваленым даосским заветам, для гармонии! Не бывает света без тьмы, если это не духовный мир, конечно — туда тьме нельзя, это давно известно. А в человеческом мире все по-другому: тьма три сотни лет себя прекрасно чувствовала в одиночестве, и лишь стоило свету вновь сюда пролиться, почувствовала необходимость сопротивляться, чтобы уравновесить силы. В общем, не будучи по-даосски стукнутым на голову, не разобраться.
Дальше Сюэ Яну стало глубоко плевать, он и так себе попортил море крови из-за возвышенно-философской чуши, чтобы углубляться. Его занимало только то, что Цзиням и остальным значимым лицам Поднебесной на кусты любоваться оказалось интереснее, чем разбираться в крайне мутной заварушке с Вэнями. К слову, снежную бурю посреди лета и неожиданное цветение, начавшиеся подозрительно близко друг от друга почти одновременно, никто между собой не связал — а то не разобраться, кому слава причитаться должна. Да и некому требовать: Вэнь Чао лишился дара речи, его же прихлебатели скончались от обморожения, и не ясно, стараниями Снежка или лекарей из Башни Кои.
Цзянцзая от ставшего священным места быстренько отправили пинками куда подальше с его даосским довеском, наказав вернуться, как позовут. Сюэ Яна это более чем устраивало, ведь забот на его голову свалилась просто тьма. Он всю жизнь провел в одиночестве — покровительственная дружба с Яо и почти приятельское сотрудничество со Слепышкой не в счет, это иное — и все в одночасье изменилось. Снежок тоже впервые на своей шкуре прочувствовал, что такое быть человеком. И с тем и с другим было необходимо как-то сладить.
— Еще налить? — без особого радушия интересуется у Сюэ Яна снующая меж столов с кувшином подавальщица, хмурая тетка в годах. Получив короткий кивок в ответ, она ловко заполняет подставленную опустевшую чашу, умудряясь при этом сверлить осуждающим взглядом милующуюся в углу парочку. Завидует, как пить дать, ее-то наверняка даже собственный муж нигде зажимать не горит желанием. Сюэ Ян тоже слегка завидует — его самого давненько никто не зажимал.
Само собой, ему ничего не мешало кинуть новоприобретенного спутника жизни на ближайшей развилке и сбежать, повинуясь выработанному с годами инстинкту одиночки — духовного чутья больше нет, не догонят! Кроме собственного нежелания это делать: если уж он спустил все в нужник ради бывшей мохнатой задницы с кучей одухотворенной дури в башке, то точно не ради одной умопомрачительной ночки. Это как на рынке потратить целое состояние на безделушку, пощупать, а потом вышвырнуть — слишком расточительно.
Только эта зарубка в собственном разуме порой удерживала Сюэ Яна от того, чтобы за прошедшие года не свернуть дражайшей зазнобе шею или не проделать это с собой в порыве отчаяния. Ну и здорово спасает, что ни Цзинь Гуанъяо не жаждет видеть всяких даосов во время своих деликатных поручений Цзянцзаю, ни Снежок больше в Ланьлин не рвется, потому по доброй половине в год выходит быть порознь. За это время можно остыть или, чего отпираться, соскучиться.
Сюэ Ян, как и обещал, оттащил-таки Снежка в ту дыру, где сам родился — нету места для блаженного липового даоса лучше, чем забытая всеми главами кланов провинция. Поначалу боязно было оставлять его одного без присмотра, ведь морозных сил уже след простыл, такого прибить — раз плюнуть. Как выяснилось, зря. Про то, что знает с какой стороны за меч держаться, Снежок не набрехал: так вытанцовывать умеет с железкой в руках, что хрен к нему кто пристанет — ни человек, ни нечисть. А что сам первый ни на кого не нападет, так про это никто и не знает…
Ну и Слепышка за ним доглядывала первое время, на зиму до сих пор возвращается в дом на отшибе, но по весне неизменно уходит. Снежок без своего меха растерял большую часть очарования для девчонки и шляться вместе с ним по окрестным лесам-долам — а это основное развлечение для бывшего духовного создания — радости мало. Ей больше по нраву в городах побираться, привычнее. Из похоронной халупы, где она когда-то принимала гостей, пришлось уйти — там уже начали замечать, что слепая попрошайка уже который год ни на день не взрослеет. Теперь каждую весну новое место выбирает, куда прибиться; и сейчас, в преддверии лета, скорее всего, уже где-то успела обосноваться.
Сюэ Ян ручаться за это не может, благо не был дома — демоны, до сих пор странно звучит! — едва ли не полгода. Все потому, что на почве цветочков-листочков у Цзинь Гуанъяо врагов, от которых нужно избавляться, стало еще больше, чем раньше. Так что, Цзянцзай, если хочешь спокойной жизни хоть пару лун подряд, изволь порезать побольше глоток за раз с особой изобретательностью. Дабы ни у кого не возникло сомнений, откуда ноги у смерти растут, однако и доказательств вины не найти.
Сюэ Ян допивает кисловатое вино и, не утруждаясь тем, чтобы оставить на столе пару слитков в уплату, незаметно для всех покидает шумный трактирный зал. Если поторопиться, можно примоститься на попутный обоз в сторону родных мест.
***
Самое ужасное в бытии простым смертным — преследующий почти повсюду холод. Стоит налететь порыву ветра, и тут же хочется спрятаться куда-нибудь поглубже и не высовываться. И если в зимы можно позволить себе пойти на поводу у слабого человеческого тела, то в остальное время попросту неуважительно к самому себе. Время слишком скоротечно, чтобы запираться в четырех стенах возле жаровни.
Потому и приходится себя почти насильно выталкивать на улицу, с каждым разом все сильнее отдаляясь от спасительного тепла дома. Впрочем, не расставаясь в самые жаркие деньки с меховой накидкой, сшитой из множества разномастных шкурок. Было очень противно в первый раз трогать это надругательство над жизнью, но Сюэ Ян настоял.
«Снежок, — глумливо ухмылялся он, впихивая подарок в руки, — мне, конечно, на диво приятно, что ты в полной мере понимаешь, каково мне было, когда ты меня своими руками-ледышками за зад хватал, но ты же так просто подохнешь! Что мне потом с твоим трупом делать — не сидеть же над ним… Закопаю и забуду». Как тут устоять и не принять заботливое подношение? При этом дав себе обещание как можно скорее избавиться от этой мерзости. Только вот уже шестой год идет, а все никак не выходит приспособиться… Люди уже косятся!
Правда, местные с настороженностью посматривают на невесть откуда всплывшего даоса не только из-за наряда — и это при том, что уже нет нужды притворяться слепцом. Вызывает у них тревогу в основном Сюэ Ян в качестве его спутника жизни: о нем здесь ходит дурная слава и, кажется, всем не по нраву, что двое мужчин живут вместе, не слишком-то скрываясь. Какая глупость, право слово, неужели они не понимают, что такое настоящие чувства? Какие же вопросы в головах смертных возникают при появлении А-Цин, даже подумать страшно…
А еще жители селения смеются. Из-за выбранного имени. За настоящим Сяо Синчэнем, некогда известным в сей местности, тянется позорный шлейф распутства с нечистью, пусть это и происходило невесть когда. И потому пришлый, так назвавшийся, вызвал весьма бурные пересуды. Но не говорить же им свое истинное духовное имя, более не принадлежащее смертной оболочке, и не «Снежком» представляться! Пускай веселятся, не жалко. В глаза его все равно с натянутым почтением безлико зовут «даочжаном» — не хотят оскорблять человека с мечом.
Сяо Синчэня ест тоска одиночества. А-Ян в этом году сильно задерживается, его дела с господином Цзинь, о которых бессмысленно расспрашивать — правдивого ответа все равно не дождаться, да и знать эту правду не сильно хочется — тянутся с конца осени. А-Цин тоже ушла, и не было права ее останавливать из-за своих капризов. Она сама не понимает, почему взрослеет разумом, но не телом, и это ее сильно гнетет. Сложно не заметить завистливые вздохи в сторону местных расцветших девиц, награждающих пренебрежительными взорами застрявшую на заре юности девочку с белыми глазами. Но как-то язык не поворачивается раскрыть ей правду о родстве с созданиями хаоса, особенно будучи самому в прошлом высшим существом…
С губ срывается неприязненное от пробравшего холода шипение, когда меховая накидка падает с плеч на темную, едва покрытую редкой блеклой травой землю. Сюда легендарный «исход Темных Времен» пока толком не добрался, потому природа только предпринимает попытки к пробуждению — с каждым разом все удачнее. Хотя бы только ради этого стоило умереть и возродиться таким уязвимым.
Снятые сапоги аккуратно становятся рядом, и голым ступням почти больно. Мутная вода возле обрывистого берега выглядит крайне непривлекательно, у нее нет ничего общего с лесным озером, где Сяо Синчэнь впервые перевоплотился в свою утраченную духовную форму, чтобы впечатлить выбранного им смертного. Искушение прекратить над собой издеваться почти непреодолимо, однако решение уже принято. И так уже слишком долго тянул, себя жалеючи!
Закатать штаны до колен, сесть на берег и просто опустить ноги — что может быть проще в солнечный день для обычного человека? Нужно будет немного потерпеть, а потом тело привыкнет и перестанет дрожать. Только сначала потрогать пальцами темную поверхность воды, на пробу… Не так уж и страшно! Слегка обжигает морозцем и совсем не хочется подвывать. Разве что чуть-чуть.
Признаться, если не обращать внимания на холод, то даже приятно… Похоже, на дне уже буйно разрослись водоросли — хороший знак! — и кажется, будто что-то живое щекочуще касается кожи. Многих бы это могло испугать, но Сяо Синчэнь не из робкого десятка! И он даже не кричит, а лишь завороженно глядит, когда из-под толщи воды показывается темный чешуйчатый хвост, отливающий золотом на свету.