Валери попросила высадить её у въезда в «Закрытый город», желая немного пройтись перед тем, как зайти в квартиру.
– До встречи, – попрощалась, закрывая дверь машины Оливера.
– Давай, – одними губами ответил парень, не поворачивая головы.
Она спокойно прошла через ворота, так как знала, что её имплант в базе есть, направилась прямо по тротуару до входа в дом. Холодный воздух окутывал слегка влажные щёки, морозил их. Прокурор вжала голову в плечи, замёрзнув, но продолжая идти. Дома она сразу же отправилась в свою комнату, повесив на вешалку чёрное пальто, потом сняв с себя всю одежду, отправившись в горячий душ. Сидя под струями кипятка, она обнимала плечи, не желая выходить. Но это в любом случае предстояло сделать, кроме того, она непомерно сильно хотела лечь в кровать, в которой, по её представлениям, тоже могло быть тепло.
На балконе второго этажа Валери встретилась с отцом, который, на самом деле, ждал, пока та вернётся домой. Мужчина вышел из комнаты, встав у дверей.
– Я уже думал, что мне придётся завтра забирать тебя от наблюдателя, – он приветственно приобнял её за плечо, прижав к себе.
– Нет, исключено, мне завтра на алгоритм, – механически сказала она.
– Хорошо, что ты так рассуждаешь. Как провела время?
– Достаточно бесполезно. Я бы могла убедиться в том, что владельцем клуба является Кларк и без его посещения.
– Кларк?.. – отец в непонимании поднял бровь. Сам он немного хуже запоминал все имена и номера граждан, особенно если считал это бесполезным.
– Друг Вернона, но он не узнал меня. Я бы не позволила, – отец усмехнулся.
– Что с наблюдателем? – «Да почему он постоянно интересуется, что с наблюдателем? С ним была я, естественно. что всё в порядке, иначе быть просто не может. Будто он сомневается в моей способности надзора», – ей порядком надоел этот извечный вопрос. Но вслух она сказала совершенно другие слова:
– Доведён до двери квартиры мной лично, крепче чая ничего не пил.
– Это хорошо... Получается, не так уж и бесполезно провела время. И всё?
– Ну, не думаю, что тебе было бы интересно, – девушка забежала в комнату, взяв со стола портфель, достав из него одну крайне интересную вещицу. Мужчина с неподдельным интересом заглянул, но не смел переходить её порога. Возвратившись, Валери показала Войду корону, – Я получила это. – Мужчина взял в руки украшение, осмотрел его с разных ракурсов, оценивая – корона была серебристой, на ней было несколько багровых камней, имитировавших рубины, – а потом он одел на голову Валери, к её удивлению.
– Красивая, – добро произнёс, положив руки на плечи дочери. «Если бы распустила волосы и вновь надела красные линзы, то стала бы точной копией своей матери…» – в голове Инспектора промелькнуло несколько болезненных воспоминаний о жене.
– Да, за танцы вручили...
– Я не о короне, я о тебе. – Валери, улыбаясь, обняла отца, прижимаясь к его груди, и он в ответ обнял ей одной рукой, но обхватывая всю, слегка припадая к её волосам, целуя в макушку. – Ладно, время уже полночь, я пойду спать.
– Спокойной ночи, – ответила дочь, выпущенная из объятий, уже заходя в свою комнату.
– Тебе тоже, – и Инспектор скрылся за дверью.
Прокурор спрятала корону в сейф – та бы точно выдала девушку, если бы в комнате проводили обыск, хотя его возможность проведения была крайне мала – необходимо было бы застать её прямо на месте совершения преступления, то есть с поличным. Она легла в кровать, желая просто поспать – ступни болели после нескольких часов на каблуках. Легла на живот, повернув голову в сторону, наконец закрыла глаза, но вспомнила, что ей нужно было проверить почту. Лениво дотянувшись до телефона, она одним глазом просмотрела строчку с уведомлениями: там было несколько рабочих писем, штук двадцать, половина из которых – отчёты, четверть – доносы или запросы на проверку, два результата экспертизы и три заявления на возбуждение уголовных дел по изнасилованию. «Зачем присылать эти письма мне, если я не отвечаю за такую специализацию?.. – пролистав ниже, она дочитала до конца, – А, теперь понятно, почему... Эти?! Мрази, где вас такому учат-то, а? Позорище...» – злая, она заснула, некоторое время ворочаясь.
– Итак, вы – три полицейских, которые вчера позволили себе изнасиловать трёх девушек, – она стояла рядом с мужчиной в закрытом костюме. У неё в руке было три файла, набитых документами с результатами судебно-медицинских экспертиз. – Я не буду комментировать способ изнасилования, я лишь скажу, что вас перед казнью ждёт то же самое... Чего молчите, языки проглотили? – давила она. – Да, а вы хотели легко отделаться, думали, что с рук сойдёт? Нет, такого не бывает, и не будет, пока я живу и работаю в этом государстве, – Прокурор хмуро посмотрела на приговорённых. – Исполняйте приговор, – обратилась к мужчине, но продолжая сверлить взглядом насильников. Девушка стояла рядом, слушая противные до рвоты звуки – она не хотела настолько сильно марать руки, поэтому всегда отказывалась от пыток, касающихся интимных человеческих мест.
А исполняющий развлекался, запихивая швабры глубже. Коллективные крики и похожие на звериные вопли закончились только спустя полчаса, когда разорвано было всё вплоть до кишечников.
– Я... А... Не могу си-си-си-сиде-ть... – простонал один из насильников.
– Анало-гично, – второй. А третий бессознательно валялся.
Прокурор поморщилась, зарядила пистолет, снимая с него предохранитель. Она встала напротив того, что был без сознания, весь в испражнениях и крови. Не колеблясь, выстрелила ему в голову, да так, что ту слегка отбросило назад – дерьма из-под тела вытекло ещё больше.
– Один, – сказала она. Пошла ко второму, который тоже голову склонил. Пальцы крепко держали пистолет, привыкшие к его гладкости, к форме, к ощущениям. – Два. – Второй выстрел. – Три. – Третий выстрел. «Ненавижу я всех преступников, а насильников крайне сильно. Как таких земля носит, я не понимаю. О каком лишении свободы может идти речь, если человек посмел покуситься на такое?.. Нет, я их всех презираю. Убила бы и убью каждого, кто посмеет насильственно совокупиться с другим человеком или иным образом истязать его. Не вижу другого наказания для насильников».
Она ощутила, как к её спине подошёл исполнитель, вплотную прижался – стало мерзко, она напрягла мышцы всего тела, он закрутил одну её руку за спину, прошептав на ухо своим противным голосом:
– Я хочу ещё... Пытать ещё... – его рука потянулась к ремню на брюках Валери. Она присела, а потом с силой перекинула его через спину, ударил о пол.
– Животное. – Прокурор ударила его по голове кулаком, чтобы он как минимум потерял сознание. Чувствуя невыносимую ненависть, Валери била и била его, хотя её лицо было невозмутимо. «Почему вы, мужчины, такие противные в своём большинстве? Грязные животные, которые хотят лишь удовлетворять свои нужды?..». В комнату исполнения приговора ворвался Кайл.
– Госпожа Прокурор, с Вами всё в порядке?!
Он хотел было уже помочь, но девушка лишь протянула руку, потребовав тем самым его пистолет. Встревоженный, Кайл вложил ей в руку своё оружие, которым она тотчас прицелилась в голову исполнителя, незамедлительно выстрелив. Ничуть не изменяясь в лице, отдала пистолет и направилась к выходу из пыточной. Злостно ударив по кнопке вызова, чтобы пришли люди, обязанные забрать тела, направилась к лестнице. За ней вылетел и Кайл.
– Госпожа Прокурор, Вы?..
– В норме, сейчас напишу бумагу. Вопрос закрыт, офицер, возвращайтесь к своим обязанностям, – она оставила Кайла позади, уверенно уходя наверх.
«Эти работники как нелюди, их боятся и считают отбросами общества, их психику сильно расшатывает то, что они видят каждый день, и они становятся жертвами своего же алгоритма... Их отбирают в подростковом возрасте, а, как известно, иногда самыми жестокими оказываются дети, особенно, если речь идёт о травле сверстников. С самого начала это люди с отклонениями, предрасположенные к жестокости и агрессии – государству не хочется стараться помочь им и исправить их, легче использовать в течение нескольких лет, давая выброс всему тому, что противоестественно гуманности. Со временем они становятся подобными животным, не понимающие, что является аморальным. За ними следят наблюдатели, потому что это самая опасная группа граждан. Я даже не знаю, как можно изменить это. Исполнители наказаний – такая же часть государственного аппарата, как судьи. Полицейские и люди секретариата, то есть моя ведомость. А меня такое положение вещей не устраивает, судьи совсем потеряли разум и отошли от принципов уголовного права со своими изощрённостями. Не исполнитель же наказание определяет, а Суд. Нужно подготовить проект поправок в Книгу Света, чтобы исключить все факторы риска, ожесточающие людей, иначе полицейская ветвь власти будет просто марионеточной, которой управляет судебная. Как же горько понимать, что я сама – такая же, – она выдохнула, откидываясь на спинку кресла, а потом вновь приступила к печати. – Если исключить из Законов Света все наказания, которые противоречат принципам гуманизма, то смертной казни и ликвидации будет не видать, а в некоторых случаях она просто необходима. Есть закон – будь добр соблюдать его, шанса на ошибку нет. Значит, на первом месте должна быть рациональность, а не гуманизм. Разумно ли пытать человека, тратить на это время и ресурсы, разумно ли доводить пытающего до состояния психической невменяемости? Нет и нет. Проще задушить его верёвкой, застрелить или дать яд, а прочие способы – лишь извращения Судей, этих старых и мерзких коршунов. Каждый пытается отличиться, выдумать что-то этакое, от чего самих передёргивает, а скидывают исполнение приговора на Полицию... Попробуй хоть раз исполнить приговор не с надлежащей жестокостью, сразу получишь от судебной власти «письма счастья» и жалобы. А наблюдатели? Что делать с их Корпусом? Может, понизить возраст выхода на пенсию, но компенсировать это увеличенным объёмом работы? Или сократить причины для ликвидации – можно же использовать преступников в качестве рабочей силы там, где это возможно. Ряд преступлений, может, перевести в ряд административных правонарушений, декриминализировать, получать больше штрафов? Нужно проверить каждую статью, составить статистику приговоров – преступлений и соответствующих им наказаний. Также попросить статистику от бухгалтерии о расходах на исполнение приговора, выписки из дел исполнителей о психологическом состоянии. Так не может больше продолжаться, гражданское население просто смотрит на нас, как на тиранов и деспотов, боится. В конце концов, оно просто ослабнет, и тогда уже никакого государства не будет... Покушения на жизни государственных служащих устраивают не просто так, обманывают не просто так, предают не просто так, изменяются не просто так – всему и всегда есть причина. Нет причины – нет следствия. То, каким стал мой отец; то, кем стала я; то, что произошло с Кавински; то, что произошло с Питтом; то, что произошло с Прокурорами – насколько бы ничтожны не были причины произошедшего, даже если они мне не понятны, они есть. И у меня есть выбор и возможность – изменить хоть что-то, стать причиной. Я причина смерти сотен людей, я причина травм многих людей, я причина обид многих людей, но я и причина спасения жизней многих людей. Я – причина того, что мой отец не потерял свою душу, потеряв мою мать. Я – причина того, почему наблюдатели могут жить более ли менее нормальной жизнью. Я - причина того, чтобы Империя изменилась, потому что я хочу, чтобы она изменилась», – сосредоточенная, она преисполнилась идеей о том, чтобы именно в её время это государство процветало, она искренне хотела этого, чтобы потом о ней написали красивыми словами, назвав женщиной, изменившей историю.
Валери стала работать не только в кабинете Прокурора, но и в своей комнате дома – переписывались формулировки законов Книги Света. Каждый день был расписан: она вставала, завтракала, отправлялась на алгоритм, заполняла бумаги, ездила на заседания в суды, обедала, возвращалась в Полицию, разбирала документы, исполняла приговоры, в последний раз корректировала бумаги, уезжала домой, там ещё раз ела, ходила в зал, тренировалась или готовила ужин, переписывала законы, ужинала, а потом отправлялась в душ и спать – вот расписание будней.
По выходным Валери занималась с Калебом, учила его бою и стрельбе; читала книги; ходила на концерты классической музыки; она навещала Вернона, Кавински – но заметно реже, чем раньше, понимая, что им всё меньше и меньше нужна её помощь. Вернон всегда был стабильным наблюдателем, ему не требовался присмотр, а Кавински научился брать за себя ответственность – его мало чем можно было объединить с тем Кавински, которого Валери год назад встретила на улице.
Всё было хорошо.
Было.
– Госпожа Прокурор, Вас требуют срочно на место, координаты отправляем, – сказали ей по каналу связи.
Валери сидела в своей машине, она хотела было уже ехать в суд, чтобы представлять обвинение, но планы резко изменились. Понимая, что задержится, девушка уведомила об этом судей, попросив выступить вместо себя представителя. Она ехала, а сердце сжималось от страха того, что могло произойти такого, что её оторвали от алгоритма. На дороге Южного района образовалась пробка, Прокурору пришлось включить сирены, чтобы перед ней разъехались в стороны. По телу шли мурашки, когда она давила на газ, проезжая километр за километром. Увидев, что дорога перекрыта, девушка боком поставила свою машину, выбежала из неё, направляясь на место, ещё при подходе спрашивая:
– Что произошло? – она хмурила брови.
– Госпожа Прокурор, Вас хотел видеть наблюдатель, он, кхм, находится сейчас у медиков... – пытаясь держать тон, сказал опер.
Не проронив ни слова, она понеслась к машине скорой помощи, аккуратно зашла в неё, распахнутыми глазами смотря на происходящее в кабине.
– Госпожа П-Прокурор?.. – взволновался один из медиков, чуть ли не выронив из своих рук телефон.
– Прокурор? – переспросил лежащий на спине Вернон. Старик был на больничной койке, неподвижно до сих пор лёжа, сложив руки на животе так, словно готовился умереть.
Поднявшись ближе к нему, Валери села рядом, бешеным взглядом осматривая тело, понимая, что пуля попала близко к сердцу – место кровило. Старик повернул голову, попытался ладонью дотянуться до девушки – она сама взяла его ладонь, сжимая её. Тёплые и сухие, его руки были настолько родными ей, что напоминали отцовские. Но они не могли так же крепко держать девичьи ладони.
– Валери... – прошептал тот.
– Что произошло? – вопрос был задан не столько самому наблюдателю, сколько медикам.
– Из того, что мы поняли, он получил пулевое ранение при исполнении обязанностей.
– Извлечь?.. – уточнила Прокурор, хотя уже видела печальные взгляды врачей. Тот, который говорил, помотал головой.
– Слишком близко к сердцу, мы можем повредить артерию. И мы бы не успели, он же...
– Выйдите, пожалуйста, – мертвенно-тихим голосом попросила она.
Врачи, сгорбившись, поднялись на ноги, уходя из кабины, оставляя близких наедине. Один из них на пару с водителем решил закурить – сложно было понимать, что. как бы сильно ты не хотел помочь человеку, сделать это не удастся даже при самом сильном желании.
– А вы чего вышли-то? – спросила женщина-водитель, протягивая врачу зажжённую зажигалку.
– Попросили выйти, – тихо ответил тот.
– А если помощь понадобится? – она тупо смотрела в воздух, выдыхая табачный дым из своего рта, смахивая его ладонью в сторону ветра.
– Не понадобится, – ответил младший сотрудник. Сигарета из рук врача выпала, он встал как вкопанный, потом сглотнул, доставая новую, старую дрожащей рукой выбрасывая в мусорный бак.
– Соболезную, ребята, – женщина была лет сорока пяти. потому и называла своих коллег так.
А врачу было лет тридцать шесть, он был ещё не так молод, как двадцатипятилетний помощник, но и не был таким зрелым. И ему до сих пор. за столько лет работы трудно было осознавать, что он ничем не смог бы помочь пациенту. Он тяжело вздохнул, потом затянулся, крепко зажимая пальцами трубку, про себя думая: «Вот мне тридцать шесть лет. И я врач, я привык уже видеть всё это... Всё это?.. Чушь какую несу, смерть я видел множество раз, вот о чём речь. А она?.. Сколько ей там, от силы лет шестнадцать, да и ясно, что это не простой наблюдатель... Был. Смерть-то и она видела, своими руками и вела её в наш мир, а тут по-другому. Тут сложнее. Тут, наверное, она бы всё отдала, лишь бы прогнать её».
В машине мгновенно стало тихо, хотя за её стенами продолжала кипеть жизнь. Прокурор несколько раз моргнула, переводя взгляд на улыбающегося и молчавшего Вернона. Мысль: «Он умрёт. Рано или поздно это бы произошло. Все умирают, но... Разе сейчас не рано?.. Почему Вернон?..». Лёгкие сжались, слёзы сдерживать становилось невозможным, они всё же выступили.
– Дядя... – дрожащими губами прошептала она.
– А ты чего плачешь? Ну чего ты, чего ты?.. Не ты умираешь, я умираю, – от этих слов накатывало ещё больше. - А где мой мальчик? Где Оливер?.. Я должен увидеть его, должен сказать, кх!.. – из его рта прыснула кровь. Валери сжала челюсть до самой боли. – Оливер, он такой умница, мой мальчик... И ты, Вале-ри тоже, умница... Ты только не обижай Ка... Кх!.. – второй захлёб, произнёс чьё-то имя, но она не расслышала, слишком уж тихо. – И как отец... Не становись. Ты же его дочь, Валери, – старик сам начинал плакать, Валери кивнула ему, пообещав тем самым сдержать обещание, данное ему. – ты должна быть лучше него... Оливер?.. Где он?
– Он ещё не приехал, – глухо ответила девушка, сглатывая, во все заплаканные глаза смотря на смазывающееся из-за капель соли в них лицо наблюдателя перед собой.
– Ещё не... Приехал?.. – ещё один захлёб. И ещё, ещё, ещё. Валери попыталась поднять его, но мужчина сразу же запретил, остановив её руку своей второй судорожно хватаясь за койку.
Он хотел ещё что-то сказать, но уже не мог, просто хрипло дышал – вдыхал, пока мог. В какой-то момент Валери показалось. что время остановилось. потому что было очень тихо, даже ветер перестал залетать в машину, заставляя очередную волну мурашек пройтись по телу. Но аппарат предательски запищал. Невероятно громко, разрезая уши: «Я уже слышала этот звук. Один раз, да, тогда... Тогда его откачали, а тут на это даже надежды на это нет». Валери чувствовала, как её руки холодели – нет, не её, его. На звук аппарата в кабину вернулись врачи. не смотря в лицо Прокурора, которое только-только просохло от прежних слёз, она не могла себе позволить плакать на публике.
– Тромб оторвался... – её слова прозвучали чётко. Она знала причину смерти, сразу же догадавшись о ней, так быстро не смог бы никто другой. – Время смерти – двенадцать пятьдесят два, – девушка максимально аккуратно положила руку Вернона ему же на грудь, а потом встала и пошла, понимая, что ей срочно нужно в машину, срочно нужно скрыться ото всех.
Не обращая внимание ни на кого и ни на что, дошла до своего авто, закрылась в нём, сняла с себя фуражку, наклонилась головой к самым коленями, сгорбившись, и начала кричать. Просто кричать. А потом плакала, сильно, так, что даже голова заболела. Она проглотила таблетку, запив ледяной водой, ещё отходя. Её губы, щёки, веки, они продолжали дёргаться, она подняла голову, жмурила глаза, начиная размеренно дышать. В рот стекали по губам солёные слёзы. «Почему Вернон? Почему именно он, он же был самым безобидным, он убивал только плохих людей... Вдох-выдох-вдох-выдох... Мне нужно сказать Оливеру, нужно сказать Лаванде, мне нужно выполнять алгоритм...» – Валери не выдержала, она ещё раз всхлипнула, пискнув, закрыв свой рот ладонью. Утерев с лица все слёзы, умывшись, сама себе всунув под нос нашатырного спирта, вдоволь надышавшись им, вышла из машины, пошла обратно, сохраняя глаза сухими, но красными. Резко подошла к следователям.
– Кто стрелял?! – громко спросила, не переходя на крик.
– Госпожа Прокурор, стрелок уже взят...
– Где он?! – ей указали на мужчину, у которого были связаны руки, он стоял с простреленной рукой.
Прокурор пошла к нему, резко достав пистолет, снимая с него на ходу предохранитель. Она смотрела прямо на него и никуда больше, уничтожая взглядом. Сотрудники полиции, находившиеся рядом, сами испугались идущую в их сторону Прокурора, они разошлись. Валери подошла, взяла того за шиворот, с силой опрокинула спиной на асфальт, приставив к сердцу пистолет, вплотную, чувствуя, как колеблется под ним грудь.
– Закон Книги Света номер триста четыре: «Покушение на жизнь Имперского служащего, причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее за собой смерть», наказание – смертная казнь». – Передумав сразу стрелять, девушка достала из набедренных ножен небольшой клинок, замахнувшись им и вонзив прямо в грудину. Громкий и резкий крик человека испугал окружающих, но не её, она точно и не слышала ничего. А если и слышала, то через пелену. Опустившись на одно колено рядом, она, не отпуская нож, глубже воткнула его в плоть – на перчатку попала кровь, тёмная. Она знала, что сердце преступника можно было изъять и использовать в качестве донорского, но желание причинить нечеловеческую боль было сильнее. Валери остриём задевала и ближайшие органы, ковыряясь во внутренностях. Звуки булькающей крови, захлёбывающийся человек, его короткие судороги – её не смущало ничего, а вокруг даже полицейских не стояло, они отошли, скрыв от своих глаз сцену крайне жестокую.
«Хватит. Он умер ещё в первые пять секунд, я не могу портить остальные здоровые органы. Мне достаточно этих игр», – она остановила сама себя.
Выдохнув, поднялась на ноги, взглядом ища машину Оливера, на которой он должен был приехать, и нашла – парень помог выйти маме, а потом они побежали к скорой. Прокурор шла к ним быстро – перед ней все так же расступались, подлетела к самым дверям машины скорой, испугав тем самым Лаванду и Оливера. По лицу девушки было понятно, что произошло явно не что-то хорошее. Они смотрели на неё, она – на них.
– Валери, что с моим мужем? – дрожащими голосом спросила женщина, держась за сына руками. Прокурор подошла к ним, обнимая, чтобы не смотреть в глаза.
– Его больше нет, – её спокойный голос пугал, он был пустым, глухим, но режущим по самому больному. Лаванда подняла голову, начав плакать и трястись, она рукой схватилась за плечо девушки, наваливаясь на него. Оливер просто стоял, но через несколько секунд сдался и по его щекам потекли ручьями слёзы, перед тем было слышно, как тяжело он сглатывал. Прокурор тяжело вздохнула, отстраняясь. – Это моя вина, я не усмотрела.
Они уставились на неё, не понимая смысла произнесённых слов. Лаванда вся была красная, заплаканная, она решила потянуться руками к воспитаннице, но Оливер перехватил их. Он уставился на Валери.
– Почему ты даже не плачешь?! – крикнул парень ей в самое лицо. – Почему ты так спокойно говоришь об этом?! А?! – она молча слушала, не меняясь в лице. – А мой папа тебя любил, Валери! – он словно ядом выплюнул эти слова, а особенно имя. Ему было больно, и он был просто в ярости, не понимая, как можно было оставаться абсолютно спокойной в такой ситуации. – Да у тебя, оказывается, не ледяное сердце, его просто нет! Конечно, именно поэтому ты никогда не найдёшь себе хотя бы друзей, не то что любящего тебя человека! Ты как кукла, у которой нет эмоций! Марионетка! А тебе не стыдно, что ты просто стоишь и ничего не делаешь?! Если твой алгоритм – следить за госслужащими, так почему?! Почему ты не уследила за моим папой?! Почему умер он?! Почему не кто-то другой?! Да ты вообще в рассудке сейчас находишься или нет?! У тебя глаза красные, как у наркоманки! Ты что-то приняла, чтобы успокоиться?! – Пока он кричал, Лаванда смотрела на молчавшую девушку. Оливер выдохся, он разрыдался, падая на колени.
– Валери, уходи, – тихо сказала женщина. – Просто уйди, пожалуйста...
– Прощайте, мисс Лаванда, Оливер, – она кивнула, с убранными за спину руками уходя к своей машине, оставляя вдову и её сына наедине.
Подойдя к работникам, которые ещё были на месте, Прокурор распорядилась, чтобы жену убитого наблюдателя и его сына отвезли домой, помогли оформить все документы, вызвали на дом психолога. Она сама не собиралась ехать с ними, понимая, что от её присутствия станет только хуже.
В суд она поехала, не позволив себе больше отвлекаться ни на минуту, там вытерпела несколько заседаний, выслушивая наипротивнейшие приговоры, лишь хмурясь на судей.
Валери была рада просто закрыться в своём кабинете, чтобы остаться наедине. Свет из окна был холодным, голубым...
Работа начала вызывать тошноту, слабость. Девушка просто легла на сложенные на столе руки, смотря в окрашенную рыжим цветом стену, на которую падала тень от оконной рамы. Валери закрыла глаза, как будто собиралась уснуть.
«Именно об этом я говорила, когда объясняла, почему мне не нужны друзья... Дорогие люди, их тяжело терять, тяжело отпускать и тяжело понимать, что их больше нет. Не хочу, чтобы отец переживал за меня. Не хочу, чтобы хоть кто-то переживал за меня. И я тоже не хочу. – Казалось, что она вот-вот уснёт, ничего не хотелось – ни ехать домой, ни есть, ни переписывать статьи законов, ничего. – Если я сейчас же не встану и не пойду что-то делать, мне будет хуже, я тогда завтра на алгоритм подняться не смогу», – превозмогая всё своё желание лечь и умереть, Валери, опираясь на кулаки, встала из-за стола, выключила ноутбук, убрала его в портфель. Прибрала рабочий стол и пошла к выходу. Прокурор смогла дойти до машины, села в неё, завела, положила руки на руль, поехала домой – движения были автоматическими, похожими на чистую механику.
Войд заметил состояние дочери, и он знал причину, но не стал ни о чём спрашивать, не стал ничего делать, он и сам был хмурый, огорчённый. В квартире их было мертвенно тихо, даже ходили все по ней, как призраки. Калеб закрылся в своей комнате, не выходя за её пределы – он не был так близок к Вернону, как Валери, но всё же не танцевал от счастья.
Девушка лежала, укутанная одеялом, до этого поужинав едой, которая показалась ей безвкусной. Она уже не плакала, нет, смотрела через ресницы на яркий оранжевый, переходящий из жёлтого в красный, свет заката, выжигающий, как огонь, глазные яблоки. Было жарко, лето всё же... «Почему именно сейчас?.. Почему не через двадцать лет? Он умер слишком рано, совсем недавно, в прошлом году отмечал юбилей...». Звонок телефона разрушил тишину комнаты, девушка дотянулась до мобильника, приняла звонок, даже не проверяя имя контакта.
– Валери... Что с Верноном?.. – обеспокоенно спросил Кавински. – Я хотел ему позвонить, но он не берёт трубку, Лаванда и Оливер тоже.
– Вернон умер. – Она смотрела в потолок стеклянными глазами. Кавински тут же замолчал, сердце его пропустило удар. Валери знала, что должна была объяснить. – Он стрелял, но попали в него, практически в сердце, близко. Скорая не успела помочь. – Девушка закрыла глаза, её ноги и руки резко стали холодными и сырыми. Кавински молчал. – Моя ошибка, я не смогла уберечь его.
– Почему твоя ошибка?.. Причём здесь ты? Не ты же в него стреляла, а какой-то подонок. Надеюсь, он мёртв, иначе...
– Я убила стрелка, – резко ответила Валери.
– Л-ладно, я тогда поеду к ним. Ты со мной?
– Нет.
– Хорошо, если что, то я на телефоне. Пока. – Он сбросил трубку.
Валери убрала телефон на тумбу. Она сжалась в комок, чтобы согреться, хотя секунду до того мечтала найти холодный край кровати.
– Замолчи, Кавински! – кричал Оливер. – Не смей! Не смей упоминать в этом доме её имя! Ей тут не рады! Какой от неё толк, если она не смогла защитить моего отца?! Мои родители пригрели на груди змею, и всё на этом!
– Оливер, ты слышишь вообще, что говоришь?! Что она могла сделать? Достать пулю? Она же сказала, что врачи не могли бы помочь, так как это могла сделать она? – в противовес Кавински использовал пассивную агрессию.
– Ей! Было! Плевать! – отрезал Оливер. – Она такая же, как и её отец, бездушная мразь, которой на всех плевать! Знаешь, что она мне сказала вечером, когда я отвозил её после задания, на которое вы ходили?! Что ты ей не друг! У неё не было, нет и не будет никогда друзей! Она не умеет сочувствовать людям, там, за душой, ничего нет! – парень ударил себя в грудь.
– Да какая разница, считает она меня другом или нет? Мне ни горячо, ни холодно, если ей так надо, то пусть... – наблюдатель постарался успокоиться, выдыхая из ноздрей пар. Лучшим решением было резко перевести тему, он понял, что Оливера в таком состоянии будет сложно в чём-то убедить, что касается Валери и ё отца. – Слушай, Оливер, уезжайте из Альт-Сити, вам трудно будет здесь оставаться. Там – свобода, меньше опасности, чистый воздух, смени алгоритм и заведи хозяйство. Не оставайся тут.
– Да ты?! – Оливер ещё не отошёл от ранее сказанных слов. – Я подумаю над этим!.. Хотя бы больше не буду видеть морды этих псин, – с холодной ненавистью сказал он.
– Видишь, одни плюсы. Я помогу с переездом. Можете хоть сейчас начать собирать вещи.
– Да ты подожди! Маме нужно сказать, может, она не захочет вовсе... – Оливер ушёл с кухни, оставив Винса одного.
Кухни, которая спустя три дня стояла пустой.
Быстрый и спонтанный переезд, совершённый после похорон Вернона, благотворно повлиял на общее самочувствие Лаванды и Оливера.
Кавински стоял, улыбаясь, смотря на Лаванду, бегавшую по широкому полю. Женщина не могла налюбоваться синевой неба и зеленью листвы, которых в Альт-Сити практически не было. Она бегала за барашками, гладила их по мордочкам, кормила с рук, прижимаясь к шёрстке, попросив сына фотографировать её. Наблюдатель опёрся спиной на обшарпанный старый покосившийся заборчик. Он смотрел на цветы, на шмелей и пчёл, бабочек. И это ему казалось таким чудным, сказочным.
– Эй, Винс, иди к нам! – крикнула Лаванда, помахав рукой. И он побежал по склону, широко распахивая руки, ловя волосами ветер, вдыхая запах трав и цветов. Притормозив у самых ног женщины, он чуть не упал на неё. – Осторожно, милый, – пришлось удержать его за плечи, смеясь. – Давайте втроём сфотографируемся! Я, Оливер... Нам не хватает только наблюдателя, – она смотрела на Винса глазами, полными теплоты и материнской любви, в их узелках появилось немного слёз.
– Мам... – поджав губы, сказал Оливер, сразу же утирая слёзы.
– Розовый, давай камеру в руки бери! – бодро и весело сказал Винс, одной рукой обнимая Лаванду ха плечи. – Иначе фотографии не получится!
– Да-да, понял, – Оливер поднял голову, встал к матери со свободной стороны, тоже обнял её, второй рукой держа телефон.
– Улыбаемся и машем! – крикнул Винс перед тем, как Оливер нажал по кнопке.
Целый день он провёл за городом, помогал разносить вещи, смахивал пыль с полок старой мебели, которую прошлый владелец решил оставить, гонялся за курицами и поросятами, крича так, будто за ним бегали, а не он за ними.
Сельская жизнь показалась ему весёлой, насыщенной, но вечером Кавински всё равно отправился домой, в город.
Он был рад тому, что без Вернона его семья продолжала жить и радоваться жизни, хотя далось им это совершенно нелегко. Оливер был чернее тучи, когда понял, что Валери и Войд не пришли на похороны его отца. Лаванда при каждом упоминании мужа плакала. Что уж говорить?.. Кавински тоже плакал, хотя некоторое время пытался держаться.
На самом деле Прокурор была на похоронах, но у неё был плащ, позволявший скрыться от нежеланных взглядов, а ещё она стояла слишком высоко, наблюдая издалека. И Инспектор тоже был, так же скрывая лицо. Они сидели на скамье высокого холма под раскидистой кроной деревьев. Как назло, день был ярким, солнечным.
– Они теперь будут ненавидеть тебя, – сухо сказал мужчина.
– Пусть, если от этого будет легче.
– Не боишься?
– А ты?.. – спросила она, повернув голову на отца.
– Нет, – легко ответил Войд. – Давно перестал об этом беспокоиться.
И они молчали, наблюдая, как гроб опускался глубоко под землю, зная, что под кладбищем этот же самый гроб заберут и перевезут, извлекут тело, а потом опустят его в кровь. Валери всё это знала. Гражданские ни о чём не догадывались – они считали ритуал похорон священным...
Дома Войд открыл бутылку коньяка, выпив лишь рюмку, чокнувшись ею с кем-то невидимым – его лицо вмиг посерело.
Валери уехала, как сказала отцу, проветриться, на самом деле – на квартиру, где жил Вернон с семьёй. Она провернула ключ, зашла внутрь, запирая дверь. Сняла ботинки, надев на ноги заранее взятые тапочки. Открыла окна, чтобы проветрить помещение. Девушка ходила по квартире вдоль и поперёк, вспоминая ранее стоявшую на местах мебель. Валери обводила взглядом завитки на обоях, которые любила рассматривать, когда была совсем маленькой. Зашла в гостиную, где Вернон встречал в прошлом году свой День Рождения. Она села на единственное оставленное кресло, откидываясь на него, утопая – оставили его здесь, именно потому что оно негласно было местом Инспектора в этой квартире. Села и закрыла глаза. Девушка была одна, совершенно одна, рядом были лишь тёплые воспоминания и убивающая тишина. По её щекам потекли слёзы, которые Валери даже не пыталась вытереть. «Мне жаль. Мне очень жаль, дядя, – её губы исказились, она сжала зубы. – Возможно, Вы бы простили меня за то, как я поступила, но... Вас уже нет. – Запрокинув голову, девушка смотрела в потолок, прерывисто дыша и пытаясь поймать хоть чуточку кислорода. – Но так было нужно, так правильно...».
Покончив с этим делом, заперев двери квартиры, в которую она никогда больше не вернётся, Валери уехала, пытаясь стереть из своей памяти дорогу до этого дома. Она уехала в Полицию. И как же вовремя начался ливень, от которого Прокурору пришлось скрываться под своей курточкой, перебегая к зданию с парковки.
Ей показалось, что в кабинете было уж совсем холодно, но она сняла с себя куртку, повесив её на батарею, смахнула с фуражки воду и села за стол, открывая свой ноутбук. Красными глазами просмотрела почту, ответила на письма, подготовила несколько документов для печати... Под конец работы заметила, что затянутое плотными тучами небо начало светлеть и открывать взору свой жёлто-оранжевый свет. Развернув стул к окну, она смотрела на то, что было за толстым стеклом. Мокрый асфальт, лужи на тротуаре, небоскрёбы с горящими окнами-огоньками, люди, спешащие с алгоритмов, укрывающиеся яркими зонтами. Это казалось настолько привычным, настолько романтизированным до дыр в кино и литературе... Ощутив спёртость воздуха, Валери открыла окно. Полностью. И сидела, вдыхая запах влажного воздуха и сырого асфальта.
В дверь постучались, и она догадывалась, кто это был.
– Войдите, – чётко, но замедленно ответила. Из-за двери показался наблюдатель в промокшей насквозь курточке. Он вышел из тени кабинета, встал рядом со столом, держа руки в карманах.
– Давно не виделись, – он говорил правду – около полутора месяцев им никак не удавалось встретиться.
– Да, – не поднимая взгляд, подтвердила Валери. – Что-то хотел?..
– Да. Зайти к тебе хотел, поговорить, – он был тих и серьёзен.
– Садись, говори, – она махнула рукой на кресло для гостей, которое наблюдатель перенёс ближе к окну. Он снял с себя верхнюю одежду, повесил её на батарею.
Сев, откинувшись на спинку, расслабившись, посмотрел на лицо Валери. Такое строгое, поникшее, увидел зарождающиеся синяки под глазами. И на глаза – они были совершенно не такими, как у Войда. Смотрели на мир под другим углом. И в них он заметил радугу. Резко юноша перевёл взгляд в ту же сторону, куда смотрела девушка.
И правда, над двумя небоскрёбами возвышалась большая и яркая радуга.
Однако после того, как девушка моргнула, весь свет из глаз ушёл, радуга больше не отражалась на её фиолетовой радужке. Сглотнув, Кавински начал:
– Очень жаль, что после произошедшего мы так и не поговорили, – ещё глухо, неуверенно, – и, спасибо, что попросила как можно быстрее сделать все документы и что Оливер смог сменить алгоритм... Тебе пришлось просить разрешения Главного Секретаря?
– Да. Он не был против, без слов подписал запрос, в положение войти было не трудно.
– Понятно... А Инспектор что, он как отреагировал на всю эту ситуацию?
– Он немного выпил, – она вздохнула. – Мы были на похоронах, отцу было трудно осознавать то, что Вернона больше нет, да и Калебу тоже. – Девушка смотрела внимательно, прямо на собеседника.
– А тебе?
– К чему такой вопрос? – но она знала, почему Винс его задал, лишь делала вид.
– Что ж... Я думаю, что нам пора отпустить эту ситуацию, то есть... – развитие мысли шло долго и мучительно, наблюдатель хотел как-то плавно подвести к тому, что хотел сказать.
– Скажи прямо, – она посмотрела на него полузакрытыми глазами, наклон голову набок.
– Почему ты сказала, что это ты виновата в смерти Вернона? – серьёзно спросил Винс, перебирая свои пальцы. – Ты же не глупая, ты не такая... Чтобы думать так. Это оправдание крайне нелогично.
– Я прекрасно понимаю, что моей вины в том нет, но я решила, что это должным образом подействует на Лаванду и Оливера. Они бы не смогли переехать из Альт-Сити, атмосфера давила бы на них – постоянные встречи с друзьями Вернона, воспоминания квартиры, Оливер бы не смог даже ездить по тому району, где умер отец. Их семья всегда была чувствительной. Кроме того, упрямой. Нужно было, чтобы они уехали, для их же блага.
– Зачем ты сделала это таким способом?! – Кавински не до конца понимал, к чему были её слова и как они были связаны с его вопросом.
– Потому что самое сильное человеческое чувство – ненависть. Не любовь, не радость, не грусть, не апатия – ничего из этого. Это не я придумала, это результаты исследований, – говорила Валери сухим, уставшим голосом. – Я нашла то, что заставило бы их отвернуться от всего, что есть в этом городе – ненависть ко мне. Мне от этого хуже не стало, а им легче будет думать, что Вернон погиб не из-за вовремя не приехавший скорой, не из-за пули, не из-за... Ещё одного очень важного фактора. А из-за меня. – Её голос становился громче, чётче, увереннее.
– Что за фактор такой?
– Если я скажу, ты обязан будешь молчать, – серьёзный взгляд.
– Значит, я буду молчать, но я должен понять.
– Болезнь сердца. Он скрывал её.
– Какая ещё болезнь сердца? – юноша распахнул глаза, чуть ли не вскочив со своего места.
– Ещё когда я не умела стрелять, чтобы самой защитить себя, он присматривал за мной, в один день мы попали в перестрелку, он закрыл меня собой, и ему на грудную клетку свалилось несколько кирпичей, повредились сосуды – это могло привести к образованию тромбов. И они образовались. Один из них оторвался, потому что Вернон был в возбуждённом состоянии, боялся не успеть сказать свои последние слова. Я видела его жизненные показатели, они очень походили на предынфарктные. Это значительно ускорило процесс, – Прокурор сглотнула.
– Почему тогда он работал наблюдателем, если был такой риск?.. – Кавински сидел в шоке от полученной информации, заламывая пальцы. Он впервые слышал о том, что его наставник что-то скрывал.
– Кавински, почему я работаю Прокурором? Почему мой отец работает Инспектором? Почему нам дана такая работа? Распределение на алгоритм – не пустой тест, как многие считают. Есть желание, есть предрасположенность – иди и работай, никто не будет тебя ограничивать... Какое желание? – риторический вопрос. – Желание сделать из государства безопасное место – да, это полностью невозможно, утопия, но при полной отдаче угроза становится меньше. Вернон хотел безопасной жизни для жены и сына, и ему было плевать на своё здоровье. Я не могла его убедить сменить алгоритм, хотя пыталась несколько раз, использовала разные способы.
– Но у него же было медицинское противопоказание, почему нельзя было принудить? – Валери резко встала из-за стола, прошла к высокому шкафу с документами, убрала из него двойную стенку – за ней показался железный сейф – прокрутив его, девушка достала одну из лежавших там папок. Развернувшись к Винсу, вынула из файла один лист, протянула ему, а потом ещё один.
– Ты видишь, что тут написано? – требовательно спросила.
– Он написал отказ. – Наблюдатель своими собственными глазами прочитал заглавие документа.