В покосившейся, хлипкой лачуге было холодно. А в комнате, находящейся прямо под прохудившейся крышей, разверзлась самая настоящая Арктика. Потирая ладони друг о друга в надежде хотя бы начать их чувствовать, Северус оторвал взгляд от книги и устремил его в окно, скованное прерывисто-изящным узором мороза. Пустое пространство внутреннего двора не порадовало промерзлой, слегка запорошенной снегом землёй, погнутым столбом уже лет пять как не работающего фонаря и обледеневшей скамейкой, на которой Снейп, будучи младше, любил сидеть с матерью летними вечерами и читать вместе маггловские сказки, вплетая в них магические составляющие по своему желанию.
Юноша грустно усмехнулся, отворачиваясь от мерно ложащихся на деревянную поверхность снежинок. Перед лицом тут же появилось едва заметное и сразу испарившееся облачко стремительно теряющего теплоту пара. Полутёмные очертания комнаты искажались в прерывистом свете лампы, откопанной где-то на чердаке. В такие моменты Северус жалел, что не мог пока использовать магию вне школы. Парочка Люмосов позволила бы ему без проблем разобрать обложку самой дальней книги на полке. Вздохнув, слизеринец в который раз натянул рукава растянутого свитера на ледяные пальцы, плотнее укутался в сильно потрёпанный временем плед, и продолжил изучение фамильного талмуда по Тёмным искусствам, трогать который ещё летом побаивался.
Не то чтобы описание извращеннейших пыточных заклятий теперь стало приносить ему удовольствие, просто кроме этого фолианта и ещё нескольких изданий, посвященных тёмной магии, в доме ничего, что Северус ещё бы не читал, и не осталось. Были, конечно, на дне сундука какие-то старые пособия по Трансфигурации для старших курсов, но Снейп ещё текущую программу не освоил, да и, откровенно говоря, запутанные формулы надоели ему ещё в школе, чтобы с энтузиазмом изучать их на законных каникулах.
В поезде парень невольно увлекался и начинал мечтать о том, что, останься он в замке, можно было бы почти беспрепятственно полазить по Запретной секции, но каждый раз жёстко одергивал себя: мать не сможет справиться с обезумевшим после грандиозной попойки в честь Рождества Тобиасом. Это стало традицией – возвращаться в Паучий тупик на каникулы ради защиты одного из немногих людей, кто был Северусу небезразличен. Пусть со временем Эйлин заметно охладела к собственному сыну, сосредоточившись на текущих проблемах и затяжной депрессии, Снейп помнил, как лучилась мать заботой и любовью в далёком детстве. Он понимал, что его присутствие здесь мало помогает ей – в остальное то время ничего не мешает отцу ни с чего разозлиться на «непутёвую жену» - даже, возможно, ухудшает ситуацию в доме, ведь Северус лишний раз показывался на глаза Тобиасу, но ничего не мог с собой поделать, беспокоясь за мать и желая пусть всего несколько дней самолично убеждаться в том, что с ней всё в порядке.
Рождество для него прошло, как самый обычный день, если не считать немногочисленных подарков с утра от Лили и парочки приятелей, выражающих свою благодарность за помощь с зельями. Рассматривая потрясающую тёмную кожаную обложку «Сильнейших ядов и противоядий», Северус даже позволил себе улыбнуться на мгновения, представив, с каким лицом, вероятно, выбрала подруга именно эту книгу. Отец отсутствовал весь день и большую часть ночи, поэтому они с матерью сумели почувствовать некую расслабленность. Северус даже посидел в гостиной вместе с Эйлин. Они практически не разговаривали, потому что общие темы для разговоров кончились ещё, кажется, полтора года назад. С тех пор, как отец стал совсем невменяемым, а мать окончательно потеряла всякую надежду выкарабкаться из этой ямы. Слизеринец с образцово-прилежным видом читал учебник по Трансфигурации, за неимением лучшего занятия всё-таки повторяя пройденный материал, женщина же уселась в кресле с вязанием очередного шарфа, который хоть и был тёплым, до конца согреть ни её, ни Северуса не мог.
Рождество тысяча девятьсот семьдесят пятого года запомнилось ему непривычной успокаивающей тишиной, треском обломков старого стула в камине, запахом старинных книжных страниц и пробирающим душу холодом, осевшем на кончиках пальцев.
Снейп старался проводить как можно меньше времени вне своей комнаты. Он завтракал в самую рань, пока отец храпел в спальне или на диване в гостиной, обед ему приносила мать, смотря при этом так виновато и грустно, что Северус каждый раз заставлял себя говорить, что всё нормально. Она ему совершенно не верила, это было заметно по тому, каким побитым становился её взгляд, но понимала, к чему эта ложь, и потому смиренно кивала, изображала подобие улыбки.
Это было невыносимо – смотреть, как угасает родной человек, как с каждым прожитым днём тускнеют тёмные карие глаза, как покидают измождённое морщинами худое лицо всякие эмоции, как захватывают несопротивляющийся разум безразличие и смирение… Это было невыносимо и длилось, казалось, всю его сознательную жизнь. И каждый чёртов раз, возвращаясь в холодный и будто вымерший дом на каникулы, Северус остро ощущал бессилие. Он ничего не мог. Будучи несовершеннолетним, не мог воспользоваться магией. Не имел и толики той силищи, с которой на него обрушивались кулаки Тобиаса, и не мог дать отпор. Попытался уже однажды – сломанную в нескольких местах руку вылечить вышло только с помощью мадам Помфри уже в школе.
О, да, это было традицией – добровольно возвращаться в свой личный кошмар, чтобы снова почти убедиться в том, что он никого не сможет спасти. До его совершеннолетия оставалось всего чуть больше года, и Снейп не смог бы посчитать, сколько раз представлял, как в этот знаменательный день сожжёт этот чёртов дом, возможно, даже вместе с его главой. В деталях выдумывал, как обоснуются они с матерью в Лондоне, сразу на Косой аллее, подальше от любых магглов, просчитывал возможные расходы, обращал внимание на нередкие объявления о возможной аренде жилья, когда отправлялся за покупками к школе…
Но стоило вернуться в Паучий тупик – его накрывала беспомощность. Опять запершись в ванной комнате второго этажа вместе с дрожащей матерью и слушая, как крушит пьяный отец мебель на кухне, Северус неминуемо начинал думать, что может просто не успеть. Что однажды вернётся на каникулы, будет стучать долго в запертую входную дверь, замёрзнет окончательно к ночи и, снедаемый самыми ужасными предположениями, бесцельно пройдётся по улице, чтобы узнать трагичные новости от кого-нибудь из соседей. Что все накопленные средства пойдут на организацию похорон, что из жизни его пропадёт весь смысл, а выстраиваемый годами мост, ведущий к вожделенной цели, с оглушительным грохотом рухнет…
Он старался отбрасывать подобные мысли прочь, старался изо всех сил цепляться за имеющуюся у него надежду, но это уже давно не работало. Каждый день он позволял тревоге внутри грызть его, каждый день заново верил в то, что всё может быть вот так просто в один момент потеряно, вместо того, чтобы надеяться на то, что всё в один момент станет лучше.
И всё же, он старался по максимуму уменьшать любые возможные риски - как можно реже показывался на глаза отцу, молча слушал все его пустые и надуманные придирки и обвинения, не поднимал глаз с пола, дабы не спровоцировать конфликт, тупо кивал в моменты, когда к нему обращались, и, стиснув зубы, терпел боль, если Тобиас снова нашёл, за что его можно хорошенько поколотить.
Но так было не всегда. Сначала, когда отец только начинал явно демонстрировать своё явное физическое превосходство и указывать на его беспомощность, юный слизеринец реагировал совсем иначе: в душе поразительно быстро и ярко вспыхивала ярость, ненависть впивалась когтистыми пальцами в сердце, хотелось действовать – немедленно, резко и сумасбродно – оттолкнуть, брыкнуться, плюнуть в лицо, зашипеть, ударить в ответ, да даже укусить! Хотелось показать, что он ошибается, что Северус никакое не отродье и сможет постоять за себя, и не только за себя, что столь насквозь отвратительный маггл не стоит и волоса с головы Эйлин. Реакция подобная была объяснима – он из раза в раз оказывался загнанным в угол. Без магии, без каких-либо особых физических сил, но зато с нуждающейся в защите матерью за спиной он был уязвим. Действительно беспомощен. И пока он в полной мере не осознал этого, не подавил удушающее упрямство в намерении доказать что-то самому себе, не признал такой неприятной правды и не скорректировал собственное поведение перед родителем, получить побоев пришлось довольно много.
Теперь же у него имелась не один раз проверенная и вроде как достаточно прилично действующая стратегия в отношении отца, позволяющая свести зарождающийся гнев главы семьи на нет в семи из десяти случаев. Ну, или хотя бы избежать таких уж серьёзных телесных повреждений. Даже своим крошечным умишком Тобиас не мог не понимать, что, прикончи он в один прекрасный день своего собственного сына, об этом незамедлительно узнают соответствующие управляющие структуры, и тогда текущая жизнь покажется ему в будущем раем на земле.
Осталось потерпеть всего чуть больше года. Уже на шестом курсе он сможет выбраться из этой дыры, прихватив с собой мать. Осталось лишь подождать. Не так уж много по сравнению с тем, сколько они уже живут в самом настоящем кошмаре.
***
Двадцать восьмого числа отец вдруг снова ушёл куда-то с утра в неизвестном направлении, поэтому Северус спустился в гостиную, чтобы разбавить свое невесёлое существование в стенах полутёмной холодной комнаты чем-то новым и не таким приевшимся. Он неожиданно увлёкся новой главой в книге о Тёмных искусствах, так что на уведомление матери о том, что она отойдёт к соседке в гости ненадолго, невнятно угукнул, принимая к сведению.
Соседка эта их – уже как три года вдова, содержащая двух детей много младше самого Снейпа. Её муж умер внезапно – во время почасовой работы на стройке – какой-то несчастный случай, то ли техника вышла из строя, то ли простая и довольно распространённая человеческая ошибка. «Какое горе», - думали все, узнавая историю женщины. «Как же повезло», – завидовал тогда Северус, видя, как вновь оживает зашуганная и избиваемая ранее супругом жертва, как всё смелее проявляют различные эмоции на встречах с дворовыми ребятами её дети. Чтобы Тобиаса где-нибудь там, на заводе, удачно прибило какой-нибудь балкой, слизеринец не смел и мечтать – удача в принципе ему нечасто улыбалась, что уж говорить о такой почти манне небесной.
Около получаса в помещении ничего не нарушало покой читателя, и Снейп с интересом вчитывался в замеченный между строк алгоритм построения тёмных заклятий, но внезапно тусклую комнату, освещаемую лишь пасмурно-зимним светом из окна, озарила яркая солнечная вспышка. Северус дёрнулся и мигом оторвался от страниц, немедленно оглядываясь в поисках её источника. Он уже знал, что это так сверкнуло, но желал убедиться окончательно, потому что поверить в это было отчего-то сложно.
Пергамент, вложенный в учебник по Чарам, что мирно лежал на обшарпанном столике около дивана, ярко мигал, сигнализируя о пришедшем «сообщении». Северус взял его с собой просто на всякий случай, не особо надеясь на то, что Блэк вздумает написать ему о чём-то, находясь в компании своих закадычных друзей. Но он написал. И Снейп будто воочию увидел, как обычно постылая гостиная наливалась красками с каждой новой сигнальной вспышкой листка, а в душе его вдруг стало чуть менее тоскливо, чем обычно, так что он даже не стал привычно глушить проскользнувшую в груди тихую радость. Поддавшись мелькнувшему чувству и приподняв уголки губ в полуулыбке, Северус взял пергамент в руки и прочёл написанное знакомым неровным почерком.
День добрый, Снейп. Надеюсь, ты там ещё не закопался в книгах. Впрочем, даже если да, на один-то вопрос ты ответить сумеешь. Если заметишь, естественно.
Могут ли взаимодействовать в однородном составе кора волшебной рябины и когти грифона, если их предварительно вымочить в настое валерианы?
Юноша задумался лишь на секунду, фыркнул от невозможно упрямого в своих экспериментах грифа и поспешил подняться в комнату за пером. Взглядом отыскав его в чернильнице на столе, он схватил несчастную письменную принадлежность продрогшими пальцами и нацарапал поспешно:
День не добрый, потому что в него вклинился ты. Вечно тебя тянет сочетать несочетаемое. Взаимодействовать будут, но с таким убогим коэффициентом, что лучше сказать, что нет.
Пергамент молчал несколько мгновений, прежде чем на нем расцвёл целый ворох фраз, выписываемых пером грифа с поразительной скоростью. И корявостью. Снейп не понимал, как можно было вообще умудриться так ужасно исковеркать бедные буквы.
Ну надо же, ты взял листок с собой! А теперь смотри вот что. Я отыскал кое-какой фолиант. И в противовес твоим словам могу сказать, что…
«Вымоченные в свеженастоянной валериане когти грифона обладают эффектом воистину необычным. Даже с корой рябинового дерева, чья сердцевина используется при изготовлении волшебных палочек, взаимодействие окажется не только возможным, но и изумительным в своем последствии – более подходящей основы для любого исцеляющего зелья нельзя и придумать! Только один корешок асфоделя после тринадцати помешиваний по часовой стрелке и состав станет близким по воздействию к самому Рябиновому отвару…»
Что думаешь?
Первая фраза заставила Северуса в непонимании нахмуриться, но чем сильнее он вчитывался, тем более малозначительной она ему казалась. Он пробовал воспроизвести описанные в цитате действия в своей голове, но все известные ему законы и зависимости твердили как один, что ничего путного из этого состава не выйдет. Нахмурившись сильнее, он так и ответил Блэку.
Я знаю. В рамках нашего учебника это невозможно. Но не просто же так автор книги 1457 года утверждает, что получится нечто настолько грандиозное.
Даже не думай.
Что? Ты о том, чтобы попытаться воссоздать этот рецепт. Я и не задумывался об этом. До этого момента.
Блэк, мне казалось, тему о технике безопасности ты усвоил. Как создавать новые, так и проверять ненадежные составы одному слишком опасно.
Признайся, ты тоже хочешь попробовать.
Северус фыркнул снова, но не признать очевидного действительно не мог – конечно, он тоже хотел проверить столь древний рецепт. Будем честны, шанс находки Блэком реально восстановимого состава составлял приблизительно сотую долю процента, но любопытство уже начало медленно съедать юношу. Сожаление о том, что не остался в замке, вдруг остро затопило грудь, однако Снейп снова упрямо отогнал его, так как всё равно считал, что поступил верно.
Парень начал писать язвительный ответ, но не успел закончить фразу – входная дверь с глухим стуком закрылась, и снизу, из гостиной, послышались тяжёлые, знакомые до последнего звука шаги, вселяющие в сердце привычный сковывающий ужас. Северус замер, разом позабыв о переписке, и даже дыхание задержал, напряжённо глядя в щель не до конца прикрытой двери, ведущей из его комнаты в коридор. Он оставил учебники там, на первом этаже, прямо на столике около дивана…
Юноша, никогда не считавший себя верующим человеком, мысленно припомнил всех известных ему богов, безмолвно начав молиться всем сразу о том, чтобы Тобиас ничего не заметил и прошел мимо, на кухню, например, в поисках того, что можно было бы выпить. Приглушённое ворчание послышалось из гостиной, зашуршал мерно старый телевизор, честно добытый главой семьи на свалке, но Северус не смел расслабиться.
Несколько минут он стоял около стены, вытянувшись в струнку и с замиранием сердца вслушиваясь в каждый шорох. Поэтому оглушающий рёв отца, в одно мгновение перекрывший все звуки, заставил его присесть от неожиданности.
– Какого чёрта!? Ты, уродец, снова ошивался здесь! – слизеринец, знающий до последних мелочей, что будет дальше, что уже через несколько мгновений ему придется принять своим тщедушным тельцем пару хорошо поставленных ударов, поспешил окинуть комнату сканирующим взглядом на предмет чего раздражающего для отца, убедиться, что вытащенные из-под кровати книги он убрать уже не успеет, и устремился в коридор, чтобы встретить родителя там и не выбешивать его ещё больше видом нагромождённых друг на друга магических фолиантов.
Но он не успел: едва его рука коснулась двери в намерении открыть проход шире, та резко отварилась и на Северуса полетели те две книги, что он забыл в гостиной. Не ожидавший такой прыти от отца, парень едва успел прикрыть руками голову, уголки изданий больно задели шею и грудь. Не сумев толком оценить состояние Тобиаса, Снейп автоматически попятился было назад, и тут же ему придал ускорения резкий удар в солнечное плетение. Доступ к воздуху моментально перекрыло, слизеринец упал назад, приземлившись прямо на пятую точку и задев руками что-то на тумбочке. Грохот свалившейся стопки книг отчасти перекрыл гневные речи отца, в ушах отчего-то начало шуметь, так что Северус мог только, кривясь, смотреть, как открывается и закрывается рот у нависшего над ним мужчины, не в силах разобрать ни одного слова. Боль жгла пострадавшую грудину, едва Снейп смог сделать крошечный пробный хриплый вдох, как родитель неожиданно понял, что его совершенно не слушают, и замахнулся для нового удара, на это раз пришедшегося прямо в лицо.
Слизеринец услышал и почувствовал, как хрустнул, ломаясь, нос. Сильная боль охватила лицо, а поначалу тонкая струйка крови потекла по губам и подбородку, наверняка пачкая свитер. Шум в ушах усилился, в висках бешено застучал пульс, но на этот раз Северус услышал отца неожиданно чётко.
– Ничтожество, ещё раз посмеешь разбрасывать свои ненормальные книжки по дому и обеспечишь себе какую-нибудь степень инвалидности, ясно?
Парень попытался выдавить из себя хотя бы слово, но ожидаемо глухо закашлялся, отчего яростное выражение на лице родителя расцвело новыми красками. Тяжелый ботинок с силой впечатался Северусу прямо в область чуть пониже сердца. Рёбра неприятно треснули, сместившись, а грудь прошила резкая, острая, невыносимая боль, заставив сознание слизеринца сосредоточиться только на ней, позабыв даже о недавней травме носа. Сделать вдох снова казалось невозможным, Снейп беспомощно сипел, хватаясь за горло, но нужного кислорода в лёгкие так и не поступало.
– Ясно тебе, ублюдок, или мне следует сжечь твои книжки, чтоб лучше дошло? – Тобиас потянулся к тёмно-синей обложке фолианта о Тёмных искусствах, и у Северуса всё обмерло внутри от озвученной перспективы. Не помня себя, он из последних сил вскинулся наперекор отцу, пытаясь первым дотянуться до книги, но не смог даже приподняться – настолько сильно заболело в груди от попытки двинуться. Заметив эту его попытку противиться, Тобиас только широко оскалился. Ну как же, Северус ведь уже довольно долгое время молча сносил побои и даже слова против не пытался вякнуть, и вот наконец хоть какая-то реакция.
Внимание родителя вновь сосредоточилось на юноше, он свысока окинул отпрыска безумным в своём гневе и каким-то нездоровым довольным взглядом. В следующее же мгновение парень был откинут в стену мощным пинком, пришедшимся прямо в левый бок. Прямо туда, где уже причиняли нестерпимую, странно-острую боль сломанные кости рёбер. Проблемы с дыханием не дали Снейпу закричать – из горла вырвался протяжный хрип, а на глаза навернулись слёзы. Но отец приближался к нему снова и инстинкт самосохранения требовал сделать хоть что-нибудь, только не лежать, смиренно ожидая опасности. С трудом и почти предсмертными хрипами, опираясь о невысокую тумбу, вовремя оказавшуюся поблизости, юноша сумел перебраться в сидячее положение. Боль будто стала множиться, ещё несколько мгновений назад болело там, где ударяли – около сердца и в боку, теперь же огнём пожирало всё левое лёгкое.
Грубым рывком его резко подняли вверх, ткань свитера аж затрещала от напряжения, и бросили куда-то в сторону стола. Своим телом Снейп повалил с него почти всё: чернильницу, перья, несколько книг и пергаментов, а столешница больно ударила по пояснице, обещая оставить там внушительно размера синяк. Не удержавшись на ногах, слизеринец, цепляясь за ножку стола, задыхаясь и надрывно кашляя кровью, медленно сполз на пол. Увидевший это Тобиас, видимо, очухался наконец и посчитал свою миссию выполненной, потому что, в последний раз пнув ненавидимого отпрыска, он развернулся неспешно и покинул комнату Северуса, прорычав напоследок:
– Чтоб я ещё раз увидел твои жалкие книжонки, чудовище!
Оказавшись в комнате один, Снейп попытался приподняться, но со стоном вновь прислонился к ледяной стене. Болело так сильно и так… повсюду, что он даже не мог разобрать, где находятся повреждения серьёзнее прочих. Дыхание было неровным и весьма поверхностным, выдохи сопровождались хрипом, телом всё сильнее овладевала слабость напополам со страхом. Давненько он не доводил Тобиаса до такой бесконтрольной слепой ярости. А нужно было всего ничего – оставить на виду несчастные книжки. Вот ведь придурок, отвлёкся всего на мгновение и непозволительно расслабился…
Разбитый нос пульсировал тупой ноющей болью, Северус едва чувствовал, как часто капает с него ярко-алая жидкость, всё сильнее пачкая свитер, но это не сопоставимо было тому, что происходило в груди. «Сломано похоже, очень неудачно», - неутешительно подумал он, ощущая, что нужные кости больше не зафиксированы в одном положении, а елозят где-то около, причиняя этим адскую боль. Нужно было что-то делать, пока не стало хуже. Осколки сломанных костей могли повредить внутренние органы, если уже не повредили, а переломы рёбер обычно сопровождаются пнемвотораксом, который, судя по кашлю и проблемам с дыханием, ему точно заработать удалось.
Судорожно вспоминая, куда он положил свою сумку с аптечкой, слизеринец вновь попытался подняться, одной рукой опершись на край стола, но опять потерпел неудачу. Усиленная вспышка боли заставила его сорваться с опоры, резким движением руки смахнув на пол ворох каких-то листков. Высланная сознанием установка действовать явно не была оценена телом – ему моментом стало хуже. Северус закашлялся, выхаркивая кровавые сгустки и борясь за каждый вдох, в голове сильнее зашумело, картинка перед глазами на секунду померкла, так что юноша преисполнился новой волной страха: терять сознание было ни в коем случае нельзя! Надеясь зацепиться мыслями хоть за что-то вокруг, он потянулся к одному из упавших листков пергамента ладонью, перевернул и попытался прочесть написанное, но зрение продолжало подводить его: линии расплывались, буквы делались нечёткими и двоящимися, наводя только больше паники. Тогда Северус поднёс пергамент к самому лицу, стараясь сосредоточиться на словах и не отключаться. Только не отключаться. Совсем скоро придёт мать. Нужно только дотерпеть.
Снейп? Ты занят? Куда пропал? – удалось выхватить почти уже уплывающему сознанию. Паника постепенно отступала, а перспектива оказаться в небытие и наконец не ощущать ничего – привлекала с каждым мгновением всё сильнее. Слизеринец, чувствуя неумолимо захватывающую тело слабость, безучастно смотрел, как капли крови, срывающиеся с подбородка, расплываются на поверхности листа, накрепко впитываясь в него и образуя уродливые алые кляксы. Юноша нахмурился. Не в состоянии уже адекватно осознать, что происходит, но чётко уловив посыл отключающегося мозга о том, что капли следует стереть, он не придумал ничего лучше, чем провести по ним пальцем, окончательно размазывая кровь. Из горла вдруг вырвался удушающий кашель, и, хотя слизеринец постарался отвернуться, пара рубиновых брызг всё равно попала на пергамент, совершенно отвратительно растёкшись по нему.
Это кровь? Снейп, что происходит?
Следующую фразу, появившуюся на листке, Северус прочитать не успел: зрение неожиданно наконец выключилось, будто кто-то потушил давно светивший Люмос, боль разом отступила, тело стало каким-то мягким и лёгким, а сознание рывком исчезло, погружая его в спасительную темноту.
***
В родовой библиотеке Блэков было мертвенно тихо. Не то чтобы обычно в этом месте происходило что-то оживлённое, просто даже характерный шелест страниц, ставший привычным за последние дни, затих, уступая помещение тишине. Около дальнего стеллажа с затёртым пыльным обозначением «Лекарственные зелья» на полу расположился юноша с взъерошенными чёрными волосами, криво убранными в низкий хвост. Он, подёргивая нетерпеливо пером в руке, сверлил взглядом синих глаз, отливающих холодом в тусклом дневном свете, листок пергамента, лежащий посреди беспорядочно расположенных рядом книг, нагромождённых неровными стопками. За ним с картин безмолвно наблюдали несколько волшебников, стараясь не выдать своего присутствия на раме нечаянным резким движением.
Спустя несколько минут парень, вероятно, не выдержал тишины, подскочил нетерпеливо на ноги и принялся нервно расхаживать из стороны в сторону, в отчаянном жесте прикусив большой палец правой руки. Пройдя туда-сюда ровно тридцать четыре раза (великие сэры на картинах врать не будут), он снова уселся на пол перед пергаментом, вытащил волшебную палочку из браслета (на этом моменте кто-то из портретов восхищённо и шумно выдохнул, грозясь спугнуть затаённый момент, но юный маг, слишком погруженный в свои мысли, ничего не заметил) и начал тихо шептать что-то, медленно водя над листом концентратором.
Около семи минут ничего не происходило, но потом единственный в своем многочисленном роду гриффиндорец радостно воскликнул «Есть!», рывком выбрасывая руку вверх. Мигом поднявшись с насиженного места, парень кинулся к выходу из комнаты, совершенно позабыв об оставленном на полу беспорядке и ловко лавируя между книжными полками, уходящими сводами под потолок. Маги на портретах забеспокоились, что не успеют за ним, и потому, плюнув на всякую конспирацию, страшной толчеей поспешили перебегать из одной картины в другую, пытаясь не упустить ни одной детали.
Вбежав в малую гостиную, обставленную в тёмно-зелёных тонах, юноша, не раздумывая, подскочил к чаше с летучим порохом, взял в руку горсть, стремительно метнулся в камин, придирчиво оглядел свой чёрный свитер и темно-синие джинсы и исчез в зелёных языках пламени, успев громко и чётко крикнуть всего два слова.
– Малфой мэнор!