Когда сильные руки обнимают с такой заботой, что шальной блеск глаз совсем не пугает… Когда вторая пара рук невесомо поглаживает, чуть раздвигает ягодицы, облегчая проникновение твердой плоти — аккуратное, неторопливое, — и только подрагивающий голос выдает неуемную жажду большего… Тот, что оказался между — в центре внимания, в эпицентре событий — как может он не желать дойти до конца? Подарить максимальное удовольствие, особую близость. Исполнить то, что давно задумано…
Нет, останавливаться сейчас Минь точно не собирается!
— Всё хорошо, Цао. Я так хочу, — приглушенный голос срывается на лихорадочный выдох: — Я так хочу вас!
Лишь поощряет этим Цао сделать очередной рывок. Выгибает спину в пояснице — так ещё удобнее. Цао совсем несложно соблазнить — он горяч и порывист.
~
Он — ураган в пустыне. Жаждущий, ненасытный. Всегда готов пуститься во все тяжкие. А сейчас… и вовсе запутался в калейдоскопе ощущений, обрушившемся на него из-за этого фантазера!
Нежная податливость Миня всегда привлекала его. Раньше Цао вообще считал, что ему нравятся исключительно женственные, мягкие черты — а Минь одарен ими щедро. Сладкий, как патока, мягкий, как зефир, гладкий… О, это блюдо определенно ему по вкусу! Хотелось вторгаться в него жадно. Хотелось вкусить сполна. И наполнить.
Но… Цао уже известно, что пленяют его не только зефирная мягкость и карамельная сладость. И сейчас они были втроем. Они были втроем настолько близко, что… Его плоть так тесно прижимается к распаленному члену того, кто… Кто открыл для него изысканный вкус медовой горечи, особой остроты… Кто обладал не только желанным телом, но с кем именно через тела они пытались сплавить души. Вдруг сработает?
И теперь оба, одновременно, переживая одинаковые ощущения, касаются друг друга самыми чувствительными органами, средоточием наслаждения, соединенные третьим — желанным, близким, принимающим — и тоже жаждущим этого существом! Да, Цао определенно потерял голову!
Хотя и старается быть аккуратным. Осаждает себя. Войдя почти до конца, застывает. Дает время привыкнуть. И сам привыкает к этой томительной тесноте и этой максимальной близости. Чувствует возбуждение Тана — твердое, жаркое. Ещё одним плавным толчком входит уже так глубоко, что соприкасаются их яички — мягко, как-то совсем доверительно. Цао смотрит в его глаза — и видит лишь разверстую бездну. Хочется нырнуть в нее без остатка, отдаться водовороту чувств — и прижиматься, двигаться, вторгаться вместе в это тугое отверстие…
Но замечает, как напрягся Минь. Тан всё так же бережно обнимает его, гладит спину — свет ламп играет на каменьях. Цао помнит, что перстень с бирюзой — от Миня. Их маленький тихий омут. Связующее звено. Любовник и сводник. С ним никогда не хотелось быть грубым. По крайней мере, Цао…
— Минь, малыш, — шепчет на ухо, склонившись к нему, — больно? Мне прекратить?
Минь приподнимает голову. Тан переводит взгляд на него, отпуская Цао из умопомрачительного плена бездонных глаз. Цао дышит тяжело, но опасный соблазн ринуться в пропасть страсти отступает. Ведь это их милый Минь. Ведь вообще всё это затеяно ради обоюдного… тройного наслаждения, а не каких-то сомнительных испытаний и достижений. Не ради них двоих…
~
— Даже не так больно, как первый раз, — в голосе слышна улыбка, во взгляде, обращенном на Тана, лукавые огоньки. Минь оборачивается в профиль: — Продолжай. Только… — просьба дается с трудом, — не надо сдерживаться слишком долго. А то знаю я вас…
И опускает взгляд, снова приникая к Тану. Старается расслабить мышцы. Делает глубокий вдох и выдох. Тан опять поглаживает его спину. Кожа такая тонкая, мягкая… Но в живот больше не упирается твердая плоть. Эрекция угасла. Их упрямый малыш просто хочет дойти до конца.
«Не так больно, как первый раз». А ведь Тан и был его первым… Но тогда всё прошло хорошо — просто дискомфортные ощущения действительно неизбежны. Но от этих слов веет чем-то холодным, тяжелым… Вспомнил. Как на днях они обсуждали экзекуцию. Как возмущался Минь тем, что Тан сравнил постельные утехи и происходящее на площади… Нежный Минь чувствовал какую-то явную разницу, но так и не смог пояснить. А теперь… устроил им очередной «первый раз».
— Минь, — Тан гладит шелковистые волосы, — ты прелесть. Ради тебя можем и ускориться. Да, Цао?
Вместо ответа чувствует наконец толчок. Сразу накатывает горячая волна. Тан и до этого не прилагал усилий, чтобы сдерживаться. Лежал на постели неподвижно, вытянув ноги, Минь оседлал его сверху, а Цао, расставив пошире колени, пристроился сзади. И вот теперь — движения его размеренны. Он входит снова и снова. Уже глубоко, всё быстрее… Тан чувствует скольжение его твердого упругого члена. Удивительные ощущения: теплая плоть Миня тесно обхватывает со всех сторон, а член Цао, вторгаясь, каждый раз будто ласкает, пускает по всему телу ту жаркую, оглушительную волну.
Да, такими темпами поберечь Миня и достигнуть финала быстрее будет не сложно! Ведь Тан впервые чувствует Цао настолько близко в тот момент, когда он предается плотским утехам в активной роли. Как будто проникает в него самого… И почему раньше Тан считал подобное чем-то невероятным?.. Никогда даже не думал, но сейчас… пожалуй, готов был бы предложить. Цао так горяч… Увлечен. Его красивое лицо искажено алчным удовольствием, животным наслаждением. Цао — стихия. Которая может увлечь. Которой хочется отдаваться.
Тан не может больше оставаться неподвижным. Не может сдержать инстинктивных встречных толчков. Они входят в Миня вместе, синхронно. Раздвигают тугие тесные стенки. Плотно прижимаясь друг к другу. Слышны стоны и тяжелое дыхание всех троих.
~
Двигаясь всё быстрее, всё импульсивнее, в какой-то момент Цао приподнимает Миня к себе. Обнимает, шарит ладонями по груди, впивается поцелуем в шею. Тянется к члену, стараясь разжечь подугасшую страсть. Не вполне безуспешно, но…
— Цао, потом, — тихо говорит Минь и улыбается — терпимо и терпеливо. Вот знал же, что будут тянуть! Будут непременно пытаться и ему вернуть получаемое наслаждение. Ему повезло с партнерами. Но сейчас важно не это! Ищет понимания во взгляде напротив:
— Тан, скажи ему! Я просто хочу, чтобы вам было хорошо.
Цао убирает руку. И снова глубокий толчок. Следующий — уже двойной, одновременный. Они поймали ритм. Дойдут до конца. Не так уж больно: тренировки — полезное дело. Но расслабиться до такой степени, чтобы достигнуть оргазма, вряд ли бы получилось. Зато…
Минь может чувствовать их. Слышать. Обоих. Да, Тан тоже издает что-то вроде утробного рыка. Зажмуривает глаза. Впивается пальцами. И Цао — ощупывает ягодицы, гладит спину — жадно, жаждуще, как всегда. Темп нарастает и вскоре… Минь замечает, как руки их встречаются у него за спиной: ладонь Цао переместилась с бедра, ладонь Тана соскользнула с талии и накрыла смуглую кисть. Их рукопожатие ещё нежнее и невинней того поцелуя… Но в этот момент становится кристально ясно, что финал близок.
Они больше не размыкают рук. Сплетают пальцы. До предела напряженные члены в яростном ритме вторгаются в нежную, уставшую, уже немного саднящую плоть. Но это не важно! Важно, что Минь чувствует: вот, сейчас, они уже тверды, как камень. Уже не могут контролировать движения. Но… им удается синхронизировать свои вспышки. Быть может, помогает рукопожатие. Миню очень повезло с партнерами — опытные. И слышать их стоны — сладостно. Нет ничего слаще, чем быть причиной потери контроля. Минь ощущает содрогания распаленных членов. Пульсацию двойного экстаза. Они растворились в нем с головой. А победителем чувствует себя Минь. Улыбается, тяжело дышит.
Тан притягивает его для поцелуя. Цао сразу же извлекает член. Минь, отвечая на поцелуй, приподнимается сам, и второй половой орган также покидает натруженное отверстие. Все трое падают на постель рядом. На этот раз посередине Тан — просто остается лежать на месте, а Минь и Цао припадают к нему с боков, будто бы в поисках ласки. Улыбка Миня усиливается до смеха. Он всё-таки сделал это!
Тан приобнимает обоих за плечи. Тоже смеется:
— Ты золото, Минь! — целует в растрепанные пряди.
Цао также тянется к нему, нависая над Таном. Зарывает руку в волосах и нежно целует в лоб. Всегда любил этот отеческий жест — что с ним поделаешь?
— Это было слишком хорошо, чтобы ругать тебя за необдуманную выходку, радость моя.
Они ещё не отдышались, слова Цао звучат горячо и словно значат что-то совсем другое. Благодарность, принятие, заботу. Да даже извинения прекрасно слышны Миню за обычной веселостью! Ну нет, извиняться им точно не за что!
— Всё было очень даже обдуманно! — возмущается он. — И подготовлено. За кого вы меня вообще принимаете? — самодовольно хмыкает.
— За самое невообразимое, неутомимое и просто невероятное создание! — Тан прижимает его к себе. — Кто бы мог подумать, что нам настолько повезет! Да, Цао?
Цао смотрит хитро. Переводит взгляд с Миня на Тана. Приближается к нему, словно для поцелуя, и шепчет:
— Да, Тан. Вот только я никак не смирюсь, что тебе он достался первому. Но раз уж наш Минь такой выдумщик, то и у меня появилась идея, как это можно поправить.
Прищуренный взгляд смеется. Лицо Тана скрывает непонимание. Минь тоже в замешательстве. Цао придвигается ещё ближе — губы к губам — и спрашивает очень тихо:
— Ты же не будешь ревновать?
Минь прекрасно знает, как раздражают Тана вопросы о ревности. Да что там — раздражает само существование этого явления! Поэтому ничуть не удивительно, что в ответ он резко, почти грубо привлекает Цао к себе, стягивая рукой волнистые пряди, и впивается в улыбающиеся губы поцелуем. Жадным, требовательным — как он умеет. Таким горячим, что едва выровнявшееся дыхание снова становится глубже и шумнее. Миню всегда нравилось наблюдать их страсть.
Но, кажется, в этот раз что-то пойдет не так…
Это становится ясно, когда Цао через некоторое время всё-таки отрывается от мраморного тела. До того он лежал, закинув на него ногу, положив руку на грудь — обвивался, как лиана, как цветущая глициния. А теперь — снова переключает свое хищное обаяние на Миня. Бархат взгляда ещё мягче, вкрадчивее, чем обычно. Будто заранее отыгрывает непривычную роль. Кажется, Минь уже догадывается, что значили те намеки…
Ну да… Цао плавным толчком откидывает его на спину. Хорошо иметь большую кровать. Хорошо не болтать в постели. Но нет, увы, на этот раз Цао считает, что он нуждается в подсказке:
— Ты же хотел что-то там в меня упихнуть? Я так и не понял, о чем ты. Покажешь?
Минь уверен, что его не так-то просто смутить, но чувствует, как запылали щеки. Вот же похабный рот! И ведь и так уже всё было ясно!
Но кровь приливает не только к щекам. А руки Цао уже скользят по всему телу. И самым ошибочным — нет, самым верным! — решением было взглянуть в этот момент на Тана. Обсидиановый взгляд обжигает, подстегивает, зарождает уже неостановимую приливную волну. Он всегда так смотрит на них. Но теперь — особенно внимательно. Немного отодвигается, но не слишком далеко. Только освободить простор. Для очередного сражения.
~
Столько раз вот так ласкать эту трепетную плоть — щекотать поцелуями шею, прижиматься всем телом — и прежде не задумываться даже, что, вообще-то, этим существом можно не только обладать, но и доставить удовольствие совсем иначе! Отдаваясь. Непростительно! Славно, что всё можно исправить.
Цао замечает, как сбилось дыхание Миня, чувствует, как отвердел его член. В ясных серых глазах нет неуверенности. Только, может быть, немного неверия. Ничего, сейчас поверит… Цао спускается ниже — по шелку гладкой кожи, целуя по пути сахарные ключицы, зефирный живот, подбираясь к основному угощению. Пожалуй, можно сравнить с леденцом…
Становится на четвереньки и бросает на Тана самый развратный из доступных ему взглядов. Переводит его на баночку со смазкой. Пускай подключается! Займется делом. А для Цао сейчас дело тоже найдется. Вот этот, такой знакомый, такой аккуратный член… Он знает, как обращаться с ним, чтобы не разрядить слишком рано, но раздразнить до предела. Такому совсем не страшно позволить проникнуть в себя вторым… И быть у него первым!
Тан чу́ток к намекам. Темные глаза сияют, когда он подходит ближе. Но вскоре Цао не видит больше этого безумного взгляда. Только чувствует, как одной рукой Тан крепко сжимает его бедро, а другой — привычно, заботливо — подготавливает нежное отверстие. Впервые — не для себя. Смазанные лубрикантом пальцы уверены и умелы. Очень скоро Цао уже не может сдерживать порывистых выдохов. Хотя это вовсе не обязательно, но даже простую подготовку Тан считает нужным превратить в возбуждающее испытание. Всякий раз массирует простату, а на выходе немного раздвигает пальцы, растягивая чувствительную плоть.
Цао выпускает изо рта член Миня, прижимается к нему щекой, пытаясь отдышаться. Вдруг чувствует, как окольцованная рука касается его собственного возбужденного члена. Ох, пожалуй, это пока лишнее! Но всё же не пытается отстранить её сразу. Тан ведь тоже понимает, что сейчас собрались не для этого… Просто не хочет отказывать себе в этой малости — доставить ещё больше удовольствия. А Цао не хочет отказывать ему — ни в чем.
Впрочем, как и себе. Если уж вбил это в голову… Раз уж никто не против…
— Минь, радость моя, не против, если я буду сверху? — встречается с ошалелым взглядом Миня, пытается сбить с толку.
~
— Что?.. А… нет, не против, — качает головой Минь.
Он уже почти не здесь и не возражал бы, если бы всё закончилось как обычно. Если Тан овладеет Цао, а Цао просто закончит свои изнурительные ласки ртом. Или даже если Цао снова возьмет его — на этот раз Минь точно достигнет пика! Он уже балансирует на грани, хочет отдаться потоку. Но на краю сознания всё-таки теплится понимание того, что вряд ли всё будет так просто. Не почудились же ему, в самом деле, все те непристойные иносказания!
Всё верно. Цао взбирается верхом. В той же позе, что недавно Минь. Ловко, как будто делал это всегда. Ну да… Делал, конечно. Вот только не с ним. Раньше Миню лишь со стороны удавалось оценить эту способность Цао вот так грациозно изгибаться и, будто играя, аккуратно придерживая член, дразняще медленно на него насаживаться. А теперь… Он уже не мог любоваться ни его растрепавшейся прической — ниспадающими по плечам прядями с неизбежной косичкой, — ни подрагивающими жилками на напряженной шее, ни возбужденным, возбуждающим членом… Мог только чувствовать — совершенно новое для себя.
Как член медленно погружается в горячую, тугую, увлажненную плоть. Постепенно. Всё глубже. Это слишком! Минь закусывает губу от нахлынувшей мучительной сладости. Сам становится средоточием чувств. Кажется, что стоит Цао начать двигаться, и он сразу…
Но на деле только перехватывает дыхание. Вот. Почти дойдя до конца, Цао приподнимается — и опускается вновь. Первый полноценный толчок. А Минь всё ещё не рассыпался на осколки. И — невероятно — наслаждение стало только острей. Сколько ещё он способен выдержать?
Теперь чувствует, что вошел до конца. Так глубоко, как только возможно. Невозможно!
Минь никогда не предложил бы подобного. Но, почему-то, отказаться — и в мыслях не было. А ведь его устраивало распределение ролей. Казалось достаточно получаемого наслаждения. Более чем! К тому же… Минь предпочитал делать то, в чем точно уверен. А в своей способности вот так пронзать чужую плоть… вот так смотреть в глаза того, кто готов, кто хочет тебе отдаться… Да, Миню удается наконец воспринять что-то кроме разливающейся по телу пронзительной сладости. Удается посмотреть Цао в лицо. Конечно же, тот улыбается. Улыбка ничуть не мешает ему совершать плавные покачивающиеся движения. Он не спешит. Действует уверенно.
Ну что ж, теперь и Минь уверен, что ему это точно под силу. Почему нет? Кладет руки на талию. Цао гибок, тонок. Бронзовая кожа упруга, как атлас.
Минь не двигается. Даже в активной роли отдается во власть ведущего партнера. Цао лучше знает, что делать. Минь вверяет ему свое тело, свое наслаждение, себя… Своими касаниями не пытается руководить, хотя и чувствует нарастающее неизведанное желание. Оно накатывает откуда-то из глубины. Стиснуть покрепче, прижать к себе, насадить поплотнее… Перехватить инициативу.
Да, вот что самое новое… Ощущения от самого проникновения ещё можно сравнить, например, с ласками ртом. Они бывали и поизощреннее! Хотя, конечно, плотность, полнота, естественность это обхвата — особенные. Полноценные. Но Миню уже недостаточно. Недостаточно бережного темпа этих неспешных движений, улыбчивой невозмутимости Цао. Переполняющее желание требует активных действий. Требует жадности.
Но ведь… Минь чувствует на себе ещё один взгляд. Чувствует его всегда. Но уверен, что сейчас он особенно внимателен. Скашивает взгляд. Так и есть. Темные глаза пылают вожделением. Чувственные губы приоткрыты, но тоже улыбаются. Криво, конечно же. Тан всегда алчно любуется их ласками. А сейчас… Миню немного не по себе. Неужели этот человек действительно настолько не знает ревности? Ведь он пользуется телом его возлюбленного… Пользуется? Какое-то неправильное слово.
Увы, Минь, как всегда, слишком много думает! Не время!
Самое время сейчас — отдаться процессу. Но, если сосредоточиться на собственных ощущениях, процесс подойдет к концу слишком скоро. Поэтому кажется, что лучше отвлечься на заботу об удовольствии партнера. Минь точно знает, что в нем — половина собственного. Вот только того, что есть, и так уже хватает с лихвой… Но всё же тянется к возбужденному члену — он так заманчиво маячил перед ним всё это время. Нежно сжимает в ладони. Замечает содрогание. Судорожный выдох Цао:
— Минь, не сейчас… Сейчас — только ты, — голос прерывист.
Цао склоняется к нему. Ниже. Ближе. Минь убирает руку, жадно впивается пальцами в ягодицы, а губами в губы. Вдруг Цао замирает, и Миню, будто воздуха, не хватает ритмичных толчков. Нет. Они не должны прерываться!
И он впервые совершает пронзающее движение сам. И снова — ощущения бесконечно знакомые — но абсолютно другие! Как раздвигаются стенки упругой плоти. По его воле. От его действий. Ещё раз. Как Цао вздрагивает в его объятьях и стонет, не прерывая поцелуй. И ещё. Только теперь темп гораздо быстрее. Миню нужно больше. Нужно. До конца.
Он почти задыхается. Забывает дышать. Только стук сердца и стремительный ритм. Неумолимый. Приближающий к финалу. Но… Будущего нет. Есть только это жаркое тело — полностью его. Этот обжигающий взгляд со стороны — тоже для него. И неистовое, ничем не ограничиваемое, всепоглощающее наслаждение. Это и есть его настоящее. Раствориться в нем навсегда. И больше не о чем жалеть, нечего желать… А ведь раньше Минь и не подозревал, что это нужно ему настолько! Даже не думал…
Толчок за толчком. Волна за волной. Жгучая сладость, раскаленная патока. Он весь внутри. Бессознательно гладит спину Цао. Не слышит собственных стонов. Прижать крепче. Войти глубже. Контроль потерян. Теперь только… Осколки. Сияющая бездна. Мгновения небытия.
Минь замирает, судорожно прижимая Цао к себе. Забывает о поцелуе. Вспоминает, как дышать. Не сразу.
Цао не спешит освободиться. Не отстраняется. Когда через некоторое время Миню удается открыть глаза, он видит внимательный мягкий взгляд карих глаз. Заботливо-насмешливую улыбку, приподнимающую милую родинку:
— Ты был невероятен, Минь! Такая страсть в таком нежном теле. Потрясающе!
Минь снова устало закрывает глаза. Лесть для Цао — особый жанр. А с Минем — один из любимых. Но убеждать, что он в ней не нуждается, сейчас выше его сил. Впрочем, довольно мило, что Цао считает нужным поощрить. Но Минь и сам думает, что справился неплохо.
Только вот… В его живот по-прежнему упирается твердая плоть. Так чем же он так уж его потряс? Не важно! Эти двое всё равно всегда говорят что угодно, кроме того, что у них действительно на уме. А Минь и так знает. Знает, для кого приберегает свое возбуждение Цао. Знает, что сейчас у него есть шанс ускользнуть и оставить их наконец вдвоем. Таких же влюбленных. На новый лад окрыленных. Своеобразно…
— Цао… — шепчет Минь, выпутываясь из вороха мыслей — они атаковали сразу же, стоило померкнуть вспышкам экстаза. — Мне было очень хорошо. Я…
Нет, всё же «спасибо» говорить не следует. Это он помнит.
Чувствует, как со лба откидывают прядь. Приоткрыв глаза, замечает сверкание камней. И улыбку — заинтересованную, как всегда слишком чувственную. О да, он ведь наблюдал!..
— Поздравляю, Минь! Теперь мы с тобой стали ещё кое в чем ближе. Или кое в ком…
Кажется, наедине с Минем Тан не позволяет себе такого уровня похабностей. Всё ещё красуется перед Цао. Так мило. Но, что́ им говорить, Минь действительно не знает. Цао тем временем плавно приподнимается, перекидывает ногу и падает на постель рядом.
— Тан, ну что ты болтаешь! Не смущай человека, — Цао ворчит утомленно, но не способен до конца изображать недовольство. — Лучше подай вина жаждущему.
— Жаждущему продолжения, полагаю? — хмыкает Тан и без малейшей поспешности, но с максимальной галантностью исполняет его прихоть.
Бронзовую чашу обхватывают подрагивающие смуглые пальцы. Четко очерченные губы отпивают всего полглотка. Сердце Цао и правда полнится другим.
— Вы меня отпустите сегодня? — голос Миня, неожиданно для него самого, звучит искренне жалобно. Но он в самом деле устал. Улыбается вдогонку: — Мне нужно прийти в себя. И привести в порядок. На большее я уже не способен.
Цао снова фыркает:
— Радость моя, ты не должен у нас отпрашиваться, — тянется к столику, чтобы вернуть туда чашу.
Тан не остается равнодушным к принятой позе: Цао вновь на четвереньках, а его член всё ещё почти в полной боевой готовности. Грех не воспользоваться — не обхватить со спины, не прижать к груди. Резко. Крепко. А рука… Окольцованная рука уже знает, чем ей заняться…
Пожалуй, лучший момент для того, чтобы ускользнуть. Миню.
Они, конечно, прекрасны, и сложно оторвать взгляд. А они не стали бы смущаться его присутствием — показали бы высший класс. И неизбежно снова нахлынуло бы желание. Но с Миня действительно хватит. Он не собирается до конца пользоваться плодами своих затей. Они сегодня и так превзошли все его ожидания!
~
Минь уходит и не увидит, каким особенным, почти яростным блеском будут светиться обсидиановые глаза. Не увидит, как легко и податливо в этот раз будет льнуть к мраморному телу Цао. Совсем без борьбы, без сопротивления. Будто принимая наказание. Но всё-таки понарошку. Только эти игры будут почти правдой. Только то, что оба не назвали бы ревностью, окажется ещё более пикантной приправой, чем дозволенное причинение боли.
Ведь Цао теперь позволяет ему многое. Почти всё. Понимает его лучше всех на свете. Знает, что когда Тан вот так тесно прижимает к себе, что сразу появляются красные отметины на коже, а завтра появятся синяки — этим он метит, разукрашивает знаками страсти, присваивает вожделенное тело. А Цао так важно чувствовать себя необходимым! Знает, что когда Тан тянет за волосы, откидывая назад голову, и впивается болезненным поцелуем в шею — он просто хочет прикоснуться к пульсу, к кипящей крови, что для него дороже своей. А Цао до сих пор невдомек — что проку в его собственной жизни? Когда заламывает руку и входит глубоко и остервенело, словно стремясь навсегда заполнить и изгнать прочь даже воспоминания о проникновении другого — просто боится его потерять. В этот раз из-за такой малости! Ну, подумаешь, член Миня сегодня был немного в другом месте, чем обычно! Это даже трогательно. Цао знает, что Тан не признался бы в этих глупых мыслях даже себе. Но с удовольствием, с небывалой покорностью принимает всю его несуразную реакцию. Живые чувства. Острые. Яркие. Только чуть тронутые туманной дымкой ревнивого смятения, будто замутненный светло-зеленый нефрит. И все — из-за него. Для него. Ему.
Тан и сам не ожидал от себя, что увиденное так его заденет. Подумаешь, смена ролей! Всё те же близкие люди, те же тела… Не раз они уже сплетались в экстазе у него на глазах. Но это проклятое собственничество!.. Словно то, что он был первым и единственным у Цао, давало ему какое-то неотъемлемое право на пожизненное владение! Бред! Словно Минь отобрал у него что-то, принадлежащее ему, побывав в собственноручно Таном подготовленном отверстии. О, Тан прекрасно понимал, что нельзя давать волю этим нелепым чувствам! Но… Сейчас они стали лишь специей, острым оттенком. Аметистовым.
Он будет владеть им и растворяться в нем. Упиваться стоном. Ароматом волос. Дрожью тела. Наслаждением, что просвечивает, пробивается сквозь боль. Страданием, утопающим в вихре удовольствия. Властью беспомощности. Победой уязвимости.
Тан считает, что Цао всегда побеждает его своей внезапной, коварной уступчивостью.
Цао сегодня тоже так кажется.
~
Минь уходит. Наполняет ванну. Погружается в теплую воду. Погружается в раздумья. В купальной комнате теплится лишь один светильник. Из-за стены слышатся тихие стоны. Пока тихие… Минь чувствует обманчивую легкость в теле. Знает, что завтра будет ныть каждый мускул. Но это не важно…
Подумать только, он ведь собирался соединить их — ещё плотнее, ближе. А в результате… Нет, пожалуй, не стоит беспокоиться о возможной ревности. Разберутся.
Лучше бы самому освоиться с полученным новым опытом. Так вот, что значит брать, а не отдаваться… Ну, Минь так и предполагал… Нет в этом никакого унижения, никакого презрения к партнеру — лишь восхищение, лишь жажда…
Стоны за стеной и собственные воспоминания о недавней яркости снова волнуют плоть. Минь усмехается. Поглаживает член. Приятно. Просто приятно! Никакого порока. Никаких сложностей. Даже взаимные чувства Цао и Тана не мешают им с головой бросаться в водоворот плотских наслаждений.
Тем более непонятно, зачем это всё?! Зачем запрещать утолять естественные потребности? Зачем выставлять их чем-то настолько грязным и ужасным? Зачем побуждать этим других, несдержанных в своей похоти мужчин относиться к тем, кто может удовлетворить их, как к блудливой дряни, дешевой подстилке? Минь помнит, что об этом рассказывал Нин…
Возбуждение угасает. Душу вновь наполняет знакомое холодное отчаянье. Надолго от него не избавиться. Ни в их объятьях, ни в домашнем уюте, ни в служебном счете… Тем более в служебном счете! Это слишком. И Минь не может ничего с этим сделать. Уже не смог — отправил Юя на смерть. Никогда не сможет — их власть и наведенный морок ничем не перешибить. Но Минь может предпринять кое-что другое. Всегда остается власть над собственным телом. Сегодня он отдавал его двоим. Сегодня он наполнял им другого. А однажды сможет… Но это ещё нужно обдумать.
Минь слишком много думает. А ещё, к сожалению, Минь решителен. И предприимчив.