Стефану в этой комнате были не рады: стоило ему предпринять попытку разобраться в происходящем, как Аннабель начала ругаться и спешно собирать свои магические принадлежности. Ошарашенный Юлиан стоял столбом, не понимая, почему сестра так взъелась на мужа, ведь они всегда хорошо ладили и жили душа в душу.
Стефан заглянул в глаза Аннабель и обомлел: они потемнели.
Нужно было поступить иначе: не спрашивать, как попугай, в чём дело, а предпринимать какие-то действия. Но какие… Тогда он не знал.
Отлично. Юлиана вылечили ведьминскими методами во второй раз, и во второй раз он, разумеется, понёсся сломя голову на встречу к своему коню, с которым не виделся несколько месяцев.
Но всё оказалось не так радужно: Юлиан больше не мог к нему подойти на физическом уровне. Неведомая сила не подпускала к коню. Воздух будто уплотнялся и вибрировал, Юлиан чувствовал странную дрожь в ногах. А конь и сам не давал хозяину подойти ближе: нервничал, ржал и вставал на дыбы.
Стефан недоумевал насчет слепой любви Юлиана к этому коню. Тот раз скинул Юлиана с себя, и это ещё можно было списать на несчастный случай. Лошади вообще животные строптивые. Так же можно было и закрыть глаза на то, что Юлиан, пусть даже в порыве злости, — а злость появилась бы в любом случае хотя бы на обстоятельства — нисколько не винил в этом коня. Он наоборот извинялся, что из-за перелома позвоночника не уделял достаточного внимания и во время постельного режима, и во время выздоровления, так как уже не мог его седлать. Часы напролёт разговаривал с ним, ласково зовя Buio[1] — так он именовал коня. Никогда подобное слово ещё не звучало так нежно.
Этот случай и поведение Юлиана ещё можно было объяснить страстью к верховой езде и лошадям. Как и то, что, окрепнув после зелья, Юлиан тут же помчался к Buio. И тогда конь снова сыграл злую шутку с наездником, и уже упал наземь вместе с ним. Ну, неужели настолько ноги не держат?
Родители купили коня не с бухты-барахты — его выбрал сам Юлиан. Не впечатленный ни одним из скакунов, он безучастно проходил мимо каждого, но стоило увидеть его, — самого посланца ночи — так Юлиан сразу же был очарован. С первого взгляда. Ему предлагали посмотреть других жеребцов, но тот был непреклонен и настаивал на Buio.
Продавец нахваливал воронового коня, говоря, что он обладает необычайно силой, скоростью и выносливостью. Это был жеребец благородных кровей, и стоил он немало, так что влетел родителям в копеечку, но это же подарок, для сына не жалко.
Однако этот скакун приносил только несчастья.
Только почему-то Юлиан не видел причины своих бед в коне, как и не видел себя без него. А родители только и делали, что потакали. Первое падение, конечно, выглядело как неудачное стечение обстоятельств, и по нему трудно было судить. Именно поэтому конь остался в конюшне, за ним ухаживали слуги и на нём иногда ездили и мать, и отец. И даже после второго падения с конём… Ничего не сделали.
Как будто были одурманены им.
***
А вот Аннабель была другого мнения. Особенно когда Юлиан бросился жаловаться ей на новые ощущения в теле.
— Я не могу… — ошалело шептал Юлиан, будто вросший ногами в землю. Он стоял на месте как каменное изваяние, но все его существо напряглось от непомерных тщетных усилий сдвинуться с места. Парень хотел сделать шаг вперед, но ноги не слушались, а конь бился в неистовстве — ржал, мотал головой, вставал на дыбы.
— Что, что с тобой, братец? Расскажи подробнее! — Аннабель влетела в конюшню по первому зову слуг.
— Я… Не знаю, сестрица… Не знаю, как это описать, — говорил все еще напуганный Юлиан. Сопоставив странное поведение коня и надсадную позу Юлиана, сестра схватила его за локоть и, словно змея, зашипела:
— Говори! — она давила, желая так выбить из брата информацию. Видимо, она посчитала, что иначе перепуганного Юлиана не разговорить.
Стефан, видя это собственными глазами в укромном месте конюшни, потерял дар речи. Его Аннабель — Аннабель, которую он знал — просто не могла применять к людям силу в разговоре.
Юлиан же под гнётом требовательного тона сестры, заикаясь от ещё большего испуга, все же выдавил:
— Ноги… Как будто тряслись… Точно сила какая мешала к нему подойти. Не давала совсем. Мы отталкиваемся друг от друга как будто, сестра!
Аннабель перевела взгляд с брата на беснующегося коня, с коня — на брата. И в следующий миг она потащила Юлиана все за тот же бедный локоть к выходу. Там он наконец смог взять тело под контроль.
— Пойдём отсюда. — Девушка повела брата к воротам.
— Куда? А как же Buio?
Аннабель укоризненно взглянула на Юлиана, будто услышала самую большую глупость.
— Прочь из конюшни. Не надо тебе туда идти. Не пускают тебя, вот и не суйся. Неужели не страшно, когда и пальцем на ноге пошевелить не можешь?
— Страшно… — поёжился Юлиан, вспоминая скованность движений. Страшно было от ощущения препятствия, какого-то барьера, мешающего приблизиться к коню.
— Вот и все. Не искушай судьбу, ты и так совсем недавно восстановился.
На мгновение показалось, что вот оно — зерно рациональности, которого не хватало всей семье. И показалось, что Юлиан, находящийся под впечатлением не самым приятным, хоть к сестре прислушается. Но все как об стенку горох: в следующее мгновение он схватил сестру за ладонь и чуть не пал перед ней на колени, да только Аннабель остановила.
— Сестрица, просто скажи мне! Это Buio обиделся на меня, да? Ты же занимаешься магией, знаешь, наверное, как общаться с животными? Скажи, это он меня не пускает к себе? Он гневается на меня?!
Аннабель вызволила руку из хватки Юлиана. Она выглядела так, словно что-то понимала — что-то, что не могла рассказать младшему брату, и потому промолчала.
— Пойдём.
И после этого она стала вести себя ещё страннее.
«Пост сдал — пост принял», — так можно было сказать о брате и сестре. Юлиан не мог физически пройти в конюшню, зато теперь этим занималась Аннабель, проводя по несколько часов рядом с Buio. Каждый раз она оттуда выходила мрачнее тучи. И была очень задумчива, словно в голове раз за разом прокручивала одну и ту же мысль, словно одна и та же неразрешенная проблема не давала покоя.
Она продолжала практиковать черную магию, уходя каждую ночь на кладбище, судя по всему, со своими единомышленниками. Стефан хотел проследить и узнать, в каком направлении Аннабель вообще уйдет, но стоило немного отдалиться от территории усадьбы, как девушка вдруг растворялась в ночи, и её силуэт терялся. Точно не без помощи магии.
Однако спустя пару-тройку дней после Аннабель перестала совершать ночные вылазки. И так же неожиданно она облачилась в черное, что ещё больше напугало Стефана.
Раньше Аннабель всегда носила платья цветов, которые были модны в Италии того времени. Особенно она любила платья с квадратным вырезом, однако теперь носила черные платья с закрытой грудью, что очень насторожило Стефана.
Аннабель в конюшне проводила ритуалы. Никто не понимал, что и зачем она делает. Она не объясняла вообще ничего. Ясно только было, что исполнять практики девушка стала по-иному: там, что застал Стефан, была кровь (судя по мазкам на листах какой-то тетради). Теперь Аннабель перед конем сыпала… Землю.
Сомнений в том, что это была могильная земля, у Стефана не было.
Аннабель шептала заклинания — сбивчиво, быстро, несвойственной ей интонацией. Слышались даже какие-то утробные рыки, точно исходившие прямо из груди Стефана.
Конь бесновался теперь и рядом с Аннабель. Однажды ей чуть не прилетело копытом прямо по голове — благо, что она успела отпрыгнуть в сторону. Но вот некоторые вещи из её магического арсенала Buio знатно потоптал. После этого конюх долго успокаивал жеребца, а Аннабель почти сразу ретировалась, поспешно собрав вещи.
Стефан ненавидел себя за трусость. Он молча наблюдал за ужасом, творящимся с Аннабель на протяжении нескольких месяцев, и не сделал ничего существенного для того, чтобы ей помочь. Он предпринимал лишь жалкие попытки выяснить подробности, но ведь было очевидно, что внятного ответа так легко не добиться.
Все закрывали глаза на магию Аннабель, и сам Стефан — тоже. Слуги, что лицезрели способности Аннабель, молчали, потому что получили огромную помощь от нее. От родителей сама Аннабель все тщательно скрывала, но те и без того были словно зачарованными и не замечали творящегося у себя под носом. Про Юлиана и говорить не стоило. Родители Стефана тем более не ведали о происходящем — он был с ними в ссоре и некоторое время не посещал их поместье.
Стефан во всем этом кошмаре был совершенно один. Тогда ему казалось, что единственным здравомыслящим и осознающим, что происходящее ненормально, был только он. Однако и сам Стефан был, похоже, под действием чертовщины. Хотя сейчас, по истечении почти пяти веков, Стефан эту чертовщину мог назвать так — глупость.
Было еще много способов решить все иначе. По крайней мере, их можно было найти и попробовать. Но Стефан не придумал ничего лучше, чем сразу срубить дерево счастливой жизни и даже выкорчевать пень, разрыв всю почву корнями.
Ему тогда был уже двадцать один год. Это сейчас в двадцать один у людей только начинается поиск себя и своего призвания, люди только начинают серьёзно задумываться о своей жизни, да и то не всегда, потому что им кажется, что времени ещё много — целая жизнь впереди. В этом возрасте люди только начинают думать по-взрослому, но в эпоху Стефана в двадцать один год ты уже благородный, умудренный опытом муж, проживший немалое количество лет. И раз Стефан по тем меркам был зрелым взрослым и даже считал себя таким, то должен был поступать более рационально. Но совершил самую большую ошибку в жизни.
Если бы он только смог быть напористее и настойчивее, взять инициативу в свои руки, быть настоящим мужчиной, все было бы благополучнее. Если бы он не бежал поджав хвост в поисках поддержки, никто бы не мучился.
Аннабель, примкнув к числу ведьм, недаром упрекала Стефана за его ремесло, будто предчувствовала, что нож в спину прилетит именно от мужа. Стефан тогда и сам считал, что никогда подобное не случится, — он ведь всегда был, есть и будет на стороне любимых. Но именно он стал тем, кто Аннабель и предал.
А происходил Стефан из рода священнослужителей. И был сейчас помощником священника, и все ему пророчили занять почтенное место в духовенстве.
Так что Стефан, у которого не осталось из помощи ничего, кроме веры, обратился в церковь, точно хватался за последнюю соломинку.
Только потом он понял: между верой и религией нет ничего общего.
Религия — это инструмент по управлению людьми. И у нее есть свои намерения и выгоды, которые далеко не всегда совпадают с нуждами людей. По крайней мере, в Европе шестнадцатого века. Искренняя помощь людям — это далеко не всегда о церкви Средневековья.
Стефана обманули, но он и сам был рад обмануться.
Он обратился к священнику, передающему ему свою мудрость, фактически извалялся в его ногах — благо хоть не додумался цепляться за сутану[2].
— Святой отец! Моя жена… раба Божья Аннабель заплутала. Она встала на путь черной ведьминской магии. Прошу вас, Святой отец, помоги вернуться жене моей на путь истинный, вернуться к Богу! Я знаю, что решившихся на это предают огню инквизиции, но, Святой отец, услышьте меня! Всю жизнь до того она начинала и заканчивала день молитвой, но горе в нашей семье — недуг её брата — посеял сумятицу в её душе! Прошу вас, помогите! Моя жена, раба Божья Аннабель… Она очень хороший человек!
Священник слушал Стефана внимательно, ловя каждое слово, и благосклонно изрёк:
— Поднимайся, дитя моё. — После этого Стефан неминуемо подскочил, встав рядом. Он чувствовал, как взгляд святого отца изучающе скользит по его лицу, а затем остановился на глазах, в которых стоял ужас и отблеск надежды. — Жена твоя веровала искренне?
— Конечно! Конечно, Святой отец!
Одно присутствие святого отца успокаивало. Он молчал, еще не дал никакого ответа, но Стефану уже стало легче на душе. Святой отец будто принимал решение, посему и медлил, но уже совсем скоро уверил Стефана:
— Рабе Божьей Аннабель обязательно будет оказана помощь. Бог не оставит в беде тех, кто нуждается в поддержке. Не беспокойся.
— Я прошу вас, только не инквизиция… Аннабель… она замечательна. Просто ошиблась. Я люблю её, мы обручены перед Богом!
— Все будет хорошо, дитя моё. Ей помогут, и вы будете жить счастливо.
Стефан был слеп, раз не замечал очевидную ложь. Все слова, сказанные его наставником, от и до были пропитаны враньём.
Потому что совсем скоро Аннабель арестовали, обвинив в ведовстве, общении с нечистой силой и распространении ереси. Что было правдой, а что ложью, — доказать было невозможно.
Арестованная Аннабель кричала, пыталась отбрыкиваться, сыпала проклятиями на державших её мужчин:
— Как вы смеете ко мне прикасаться своими грязными руками?! Отпустите! Горите вы все в аду, чертовы праведники! О ваших грязных делишках знают все! Вы лишь губите чужие души — души, которые зачастую стремятся помочь! Кто, кто вам меня сдал, а?!
Один из держащих Аннабель с безучастным выражением лица, явно устав от попыток Аннабель освободиться, кивнул в сторону Стефана. Его не держали, как Аннабель, но преграждали путь, чтобы он не приближался к жене.
Растрепанная от тщетной борьбы и недавнего резкого пробуждения Аннабель повернула голову в сторону мужа и обомлела.
Если в глазах Стефана, когда он протирал коленями полы церкви, ужас был с толикой надежды, то у Аннабель этот ужас мешался с болью, горечью, неверием.
— Ты… Не может быть… — судорожно шептала Аннабель. — Как… Как ты мог?! — Её шепот сорвался на крик.
Сам же Стефан был в замешательстве. Ему обещали, что Аннабель окажут помощь, но то, что происходило сейчас посреди ночи, мало походило на неё. Это же арест, и все люди вокруг твердят о нём, хватая Аннабель самым грубом образом. Никто не был радушно расположен к ней, и ни у одного из присутствующих явно не было добрых намерений по отношению к ней.
Что происходит? Что это значит? Святой отец же гарантировал защиту и освобождение Аннабель. Так почему же все обернулось именно так?
— Аннабель… — растерянно зашептал Стефан, не зная, что думать и говорить.
Лицо девушки исказилось гневом.
— Не произноси моего имени. Ты! Чёртов набожник! Ты знаешь, ради чего, ради кого я на это пошла! Ты знал, что это ради брата! Ты уверял меня, что никому не расскажешь!
В том-то и дело, что Стефан прекрасно знал.
— Я же… Аннабель, послушай меня… Всё не так!
Здесь точно была какая-то ошибка.
Девушка резко отвернулась, безвольной куклой повиснув в руках тех, кто её держал. А затем так же резко вскинулась и воскликнула:
— Я не хочу слушать тебя! Ты предал меня! Я верила тебе, и чем ты мне отплатил?! Черной неблагодарностью! Гори в аду и ты!
Аннабель со всей злобой плюнула, целясь в Стефана, но попала ему лишь на носок сапога.
Стефан ничего не понимал.
***
И снова, снова Стефан падал в ноги Святому отцу, но уже вымаливая объяснения.
— Святой отец! Вы же обещали ей помочь! Почему её арестовали?! Вы же говорили, что всё будет хорошо!
— Так и будет, дитя моё. Просто это обычная процедура. Разве ты думаешь, раба Божья Аннабель предстала бы церкви добровольно? Потому мы и решили привести её внезапно. У неё будут лучшие условия.
Стефан проглотил возмущение и поверил.
***
Вскоре до него дошли слухи о том, что Аннабель находится в тюрьме для еретиков.
Стефану туда вход был воспрещен.
— Почему Аннабель находится в столь ужасных условиях?! Я знаю, что она в темнице! Как все остальные заключенные из-за ереси! Святой отец, что это значит?
— Раба Божья Аннабель привыкла к роскошной жизни, где могла ни в чем себе не отказывать. Переход в другие, более суровые условия жизни, поможет ей осознать истинные ценности жизни. Это временная мера. Вскоре ей представят лучшие условия. Ты же знаешь, дитя моё: лишь через муки можно увидать во всей красе величие жизни. [3]
***
Но Аннабель так и не отпускали. Стефан был сильно обеспокоен этим, рвался в тюрьму, но из-за ещё невысокого положения ему отказывали в проходе. Святой отец объяснял длительное нахождение Аннабель в тюрьме тем, что она «пока не осознала истинные ценности». Короче говоря, как понял Стефан, она была все так же агрессивно настроена против всех причастных к церкви, ругалась, пыталась сбежать.
Позднее Стефан узнал, что Аннабель связывали, чтобы она не могла ничего делать своими колдовскими руками, пытали, чтобы выбить из неё показания, но она упорно молчала и лишь ругалась.
Стефан ненавидел себя за то, что пришлось пережить Аннабель, а он лишь бессмысленно метался вместо того, чтобы разработать план её вызволения и вытащить оттуда. Он лишь слепо верил церкви и кормился неправдоподобными байками об очищении.
Он поступал очень и очень… Конченно. И сам прекрасно понимал этого. Будто бы мозгов не было совсем. Неужели нельзя было отбросить панику, охладить ум?! Как можно быть настолько беспросветно тупым!
И тогда, может, ещё можно было что-то исправить. Да, все зашло слишком далеко, да, много испорчено, но тогда был ещё шанс.
Последний шанс, который Стефан, как бы это иронично ни звучало, безбожно проебал.
Аннабель на суде была приговорена к казни через сожжение на костре.
Стефан и это проглотил. Ему феерично промыли мозги, а он был и рад.
— Дитя моё, рабе Божьей Аннабель уже нельзя помочь, понимаешь? Мы денно и нощно боролись за её душу, но она настолько поддалась тьме, что вернуть на истинный путь уже невозможно. Единственный шанс помочь твоей жене — это придать её праведному огню, который помог бы освободиться от грехов. И… раз ты стал тем, кто обнаружил осквернение её души, я предлагаю тебе помочь ей очиститься.
— Вы… что вы имеете в виду?
А предложили Стефану участвовать в инквизиции. В сожжении Аннабель. Быть одним из главных действующих лиц в казни над ней.
Абсолютно потерянного и напрочь запутавшегося Стефана настолько сильно заболтали и обработали, что он поверил и в то, что совершит благое дело для Аннабель. Поверил, что ей и правда уже не помочь и остается только сожжение. Ведь священнослужители столько бились над тем, чтобы помочь ей, столько дней на это потратили и, очевидно, сил! Видимо, бессилен даже Бог.
Немыслимо!
Был назначен день казни над Аннабель.
И меж тем в её семье случился раскол.
Сдох любимый конь Юлиана, из-за чего мальчишка был безутешен. У родителей Юлиана и Аннабель тотчас же открылись на происходящее глаза. Они обрадовались смерти коня, внезапно осознав, сколько несчастий из-за него упало на семью Сальви, но вот Юлиан слушать их не хотел и сильно рассорился с родителями. Он бился в истерике по ночам и горько-горько оплакивал утрату любимого жеребца.
Когда разнеслась весть о том, что Аннабель — чёрная ведьма и её арестовали, отправили в трюму для еретиков, а затем по суду назначили ей смертную казнь через сожжение, родители были в ужасе. Они не могли поверить и посчитали это ошибкой и несправедливым обвинением. Однако конюх нашел в стойле у Buio какой-то магический амулет, явно принадлежавший Аннабель, из-за чего все убедились, что это её рук дело. Обработанный церковью Стефан подтвердил причастность Аннабель к магии.
Родители отреклись от Аннабель, больше не желая иметь с ней ничего общего. Они даже решились на переезд, чтобы быть подальше от всех событий. Ко всему прочему они опасались, что Аннабель могла оставить подклады в их огромном доме.
Горюющий Юлиан переключил внимание со смерти коня на известие о казни сестры.
Точнее, на Стефана, мигом обрушив на него шквал ненависти.
— Не могу в это поверить! Ты же её любимый и обожаемый ей муженёк! И так ты поступил с ней?! Сестрица тебя очень любила, а ты вонзил ей нож в спину! Она же помогала мне много раз! Она же половину слуг нашего поместья вылечила! Ты, паскуда! Мразь! Чтоб тебя черти варили в адском котле на протяжении тысячелетий!
Стефан не понимал, как он еще оставался непоколебим в своем решении помочь Аннабель очиститься огнём. Как он собственными руками так легко разрушил жизнь собственной семьи, семьи Сальви… Просто немыслимо.
(Если бы все ограничивалось этим…)
Итак, в день казни именно благодаря руке Стефана вспыхнул огонь, охвативший хрупкое тело Аннабель. Стефан просто бросил горящий факел в дрова, «заботливо» подложенные под ноги любимой.
Та выглядела совсем уж жалко: в спутанных грязных волосах (поскольку она много дней провела в грязной сырой темнице) уже было не узнать роскошные белокурые локоны; на лице и всем теле багровели кровоподтеки, а одежда порвана и испачкана (конечно же, не от того, что Аннабель много раз неудачно падала). В глазах девушки мерцали отблески огня, больно лизавшие её плоть. Сама же она была туго привязана к деревянному столбу.
Стефан наблюдал за тем, как кричит сгорая её любимая, как корчится от боли. Он чувствовал кожей жар от костра, стоя неподалеку.
В последние минуты жизни Аннабель выцепила в толпе взглядом лицо Стефана и, превозмогая боль, из последних сил крикнула:
— Я проклинаю тебя, Стефан! Мучайся до скончания веков в этом мире да пусть моя ненависть пропитает тебя насквозь ядом отравляющим! — Она вопила что есть мочи, срывая голос, и была так зла, что многие люди, наблюдающие за инквизицией, начали креститься. — Познай все несчастья этого мира, лицезри их собственными глазам на протяжении тысячелетий! Ты обрёк меня на гибель, я обрекаю тебя на бессмертие во страданиях! Пусть никогда у тебя не будет человека близкого, а кто будет рядом, тот сгинет! Ты не заслуживаешь любви и счастья! Да запустится проклятие твое при свете полной луны!
И после этих колких проклятий туман в голове Стефана будто бы прояснился. Он посмотрел на происходящее другими глазами, точно проснулся от долгого сна.
Последнее, что он помнил на казни, — это горькие слезы своей любимой Аннабель, которая плакала совершенно искренне. На протяжении многих месяцев Стефан не узнавал её, видя перед собой кого-то другого, но не ту Аннабель, что знал.
Однако она всегда была рядом. Но понял он это слишком поздно.
***
Стефан сбежал с инквизиции, не в силах смотреть до конца. Он сбежал, как трус, потому что больше не мог выносить муки любимой. Это не было похоже на очищение.
Это была жестокая расправа. Издевательство. Убийство.
Именно. Стефан только что убил любовь всей жизни. Сам приложил руку к этому. Сам бросил факел в костёр.
Он лишил жизни ту, кто этого не заслуживает. На его душе теперь висит грех, во стократ больший, чем на Аннабель. Аннабель наоборот своей магией хотела помочь! Она вылечила Юлиана целых два раза! Юлиан был прав… Стефан мразь.
Его самобичевание прервал столб густого черного дыма вдалеке на западе. Стефан удивился, не поняв, что еще там могло гореть.
Неожиданное осознание прострелило голову: на западе находилось родовое поместье Стефана, где жили его родители.
Пока Стефан нашёл лошадь и доскакал на ней до усадьбы, уже смерклось, а от дома живого места не осталось. Он сгорел дотла, а слуги с ведрами в руках плакали навзрыд.
— Господи, за что же горе-то такое обрушилось на на-а-а-с! — причитали женщины, размазывая по лицам слезы и сажу. Мужчины печально молчали, а дети подвывали матерям от испуга.
— Что случилось?! — спрыгнув с коня, Стефан бросился к уцелевшим слугам. Те, завидев сына своих хозяев, просияли, но тут же сникли.
— Сеньор Ди Анджело! — воскликнули слуги, гурьбой сбежавшись к Стефану. — Горе, ох, горе!
Стефан шокировано смотрел на то, что осталось от отчего дома: на обугленные бревна, пепелище, дымящуюся крышу — и не мог поверить глазам. Что стало причиной такого ужасного пожара? Хоть бы, хоть бы родители были живы…
Только их почему-то не было видно среди толпы слуг. Может, они успели сбежать?
— Отчего сгорел дом? Случайность или кто поджег? Вы видели? Все ли в порядке с отцом и матушкой?
От последнего вопроса чумазые слуги померкли пуще прежнего.
— Сеньор и сеньора… — начал кто-то из мужиков, и у Стефана потяжелело в груди. — Они остались в доме… Они почему-то не могли выбраться! Мы не смогли им помочь: пламя обуяло дом слишком быстро, и в дыму мы не смогли найти, из какой комнаты они кричали!
— Их заперли, сеньор Ди Анджело! — поддакнула женщина с обгоревшим рукавом.
Стефан почувствовал, как что-то внутри оборвалось и больно ухнуло вниз. Это что-то, кажется, называлось… сердцем?
Сначала смерть Аннабель, теперь гибель родителей. И все это в один день.
— Кто это сделал?! Кто-то из вас?! Сознавайтесь! Я убью каждого причастного к их смерти! — заорал Стефан, вцепившись в горло первого попавшегося мужика — того самого, кто сказал, что родителей заперли. — Это сделал ты, да? Ты?! Сознавайся немедленно! Откуда тебе знать, что их заперли, если это сделал не ты, а?! Убью! Всех до единого!
От уже посиневшего бедного слуги Стефана пришлось оттаскивать вчетвером. Пока слуга откашливался и отчаянно наполнял легкие воздухом, Стефан зашелся в рыданиях, беспомощно уткнувшись головой в колени, как маленький ребенок. Накрыло.
Какой же он жалкий.
После того, как Стефан проревелся и его успокоили, был произведен обход останков дома.
В ходе него выяснилось, что отца и мать Стефана кто-то запер в самой дальней кладовой дома. Их обугленные тела были связаны друг с другом спина к спине, ноги к ногам, так что сбежать они просто не могли. Не было сомнений, что это поджог, но Стефан не мог понять, чьих это рук дело. Если кто-то из слуг, то зачем? Сколько Стефан себя помнил, они уважали своих хозяев и всегда лестно о них отзывались. Что могло послужить причиной столь жестокого поджога?
Но неожиданная находка расставила все по своим местам.
В доме был как главный вход, так и дополнительный с противоположной стороны дома, ведущий к пруду. Он был, разумеется, менее грандиозным и заметным, чем центральный, на него обращали меньше внимание.
И у дверей, ведущих к входу у пруда, лежало такое же обугленное тело. Мужчина. Ниже, чем Стефан, более щуплый, чем он. И почему-то он находился в неестественной позе — не то упал, не то полз, да еще и рука протянута к выходу. Его фигура кого-то очень напоминало Стефану…
Юлиана.
Поначалу в это было трудно поверить, но потом стало довольно логичным: Юлиан отомстил за сестру. Очень жестоким образом.
По факту Стефан разрушил его семью: убил сестру, заставил родителей возненавидеть её. Юлиан отплатил той же монетой.
Только почему он сам не выбрался? Что стало причиной того, что Юлиан так и не дополз до дверей? Неужто задохнулся? Точно нет, он мог убежать в самом начале, но что ему помешало?
Вишенка на торте этого дня ждала Стефана в полночь.
К слову, казнь Аннабель пришлась на 15 августа — за день до её дня рождения. 16 августа Аннабель бы исполнилось 20 лет. Она не дожила до этой круглой цифры меньше суток.
И как раз-таки в полночь, 16 августа 1537 года, при полной луне активизировалось проклятие, которое на Стефана наслала Аннабель.
Тогда он еще не знал, как с ним обращаться. Ему казалось, что боль, разорвавшая предплечья, — это предсмертная агония. Все тело трясло, лоб покрыла испарина, в глазах помутнело. Кожа побледнела, хоть до того была слегка загорелой. Тогда правда показалось, что наступает смерть, а кровь покидает тело.
Но Стефан выжил.
Совсем скоро он обнаружил, что изменился не только цвет его кожи, но и… цвет волос и глаз. Он испугался собственного отражения в зеркале и по привычке пустился креститься, но такому грешнику, как он, это бы уже не помогло.
Крик разнесся по всему поместью, в котором после смерти хозяйки стояла густая тишина.
От собственного отражения волосы встали дыбом.
«Да пусть моя ненависть пропитает тебя насквозь ядом отравляющим!»
Такова была на цвет ненависть Аннабель. Черна, как ночь, как уголь, как сажа.
С этого момента и началось бессмертие Стефана.
***
Это все, что помнил Стефан о тех временах. Конечно, он мог кое-что призабыть за столько лет. Его не покидало ощущение, что он что-то упустил. Но рано или поздно это вспомнится параллельно истории о том, что с ним стало после получения бессмертия.
Это рассказ не этого и не одного вечера. Но точно Стефан мог сказать одно:
— Страшно от того, чем стал, — мерзко от того, чем был. [4]