— О каком Оливере речь? Я Стефан, — напомнил Стефан, делая скидку на то, что родители Джоба старые, а у старых людей часто в голове все путается.
После возгласа женщины в дверном проёме появился мужчина — точная копия Джоба в более преклонном возрасте: тот же рост, то же телосложения, те же озорные глаза, только вот на макушке залысины, а вся растительность на голове — волосы, усы, брови и борода — были седыми. Мужчина был одет в клетчатую рубашку, ворот которой виднелся из-под свитера горчичного цвета, и темно-синие джинсы.
Родители Джоба выглядели очень прилично. Они не представали как немощные старики, забывающие кто они, где они и как зовут их детей. Сына, если быть точнее. Сложилось положительное первое впечатление. Неизвестный Оливер совсем немного портил картину, хотя Стефан все еще не терял надежды, что это недоразумение.
Отец Джоба, видимо, услышал его слова, потому как пришел на подмогу жене:
— Мы помним, что тебя зовут Стефан, Джоб нам рассказывал. Просто Оливер — это…
— Наш бывший сосед, — встрял Джоб и как-то странно шевельнулся. Его движение Стефан заметил боковым зрением, а когда повернул голову, то тот уже стоял как и прежде.
— Точно, наш сосед, — поддакнула мать и улыбнулась. — Он внешне напоминал тебя. Даже фигура та же. Славный мальчик, жил напротив нас. Только вот…
— Переехал пару лет назад, — дополнил Джоб, и Стефан удивился: у них в семье что, принято договаривать друг за друга?
— Именно. Мы по нему ужасно скучаем, если честно. Естественно, мы знали, что Джоб приедет не с Оливером, но когда я открыла дверь и увидела тебя, на секунду показалось, что это он стоит на пороге. Как и раньше, когда захаживал к нам. — Стефану показалось, что улыбка матери была неестественной, застывшей на лице. Еще чуть-чуть, и задрожала бы, а потом треснула пополам.
— Хорошо, я понял… — кивнул он. — Здравствуйте тогда уж.
Эта сцена была столь странной и неожиданной, что никто друг друга не поприветствовал. Удивительно даже для Стефана — человека, который здороваться толком и не привык.
— Здравствуй, — в унисон произнесли отец и мать Джоба. Они словно опомнились и обнялись с сыном, а затем спросил, как у него дела.
Они зашли в дом. Стефан чувствовал себя не в своей тарелке, но пытался успокоиться тем, что он здесь, в этом городе, в этом жилище, с этими людьми, впервые. Он видит их от силы пять минут, и сконфуженность нормальна в подобной ситуации.
Отец Джоба представился Карлом, а мать — Глорией. Они попросили обращаться к ним по именам, а не как к мистеру и миссис Гордон. Стефан не имел ничего против, ведь так даже проще. Он обменялся рукопожатием с Карлом, а на хрупкой худенькой ладони Глории оставил легкий поцелуй, отчего та засмущалась. Её реакция, как и накрашенные перламутровым лаком аккуратно подстриженные ногти, были милыми.
— Смотри-ка, так Стефан еще и уведет тебя! Уйдешь от меня к молодому, да?! — пошутил Карл, и Стефан понял, что даже чувство юмора Джобу досталось от отца. По закону жанра у Джоба должна была быть сестра, которая как две капли воды с матерью, но он стал единственным ребенком в семье. А было бы очень символично. Стефан не сомневался, что потенциальная сестра Джоба была такой, как он себе представлял.
Ситуация с Оливером как будто бы сошла на нет — или семейство Гордон делало вид, что тема закрыта. Только вот Стефан чувствовал едва уловимую нотку неловкости из-за произошедшего.
Карл объяснил, что разболталась петля платяного шкафа буквально вчера, но ему не под силу работать с маленькими шурупами, вставляя их в такие же маленькие отверстия. Глория запротестовала и сказала, что шкаф подождет, а пока лучше поесть с дороги и набраться сил.
Что ж, пообедать действительно не помешало, тем более что они пробыли в дороге чуть больше четырех часов.
Глория подала говяжьи гамбургеры домашнего приготовления, и это было очень оригинально. Блюдо, приготовленное на домашней кухне — даже такое, фастфудовское, которое никак не ассоциируется с домом — на вкус намного лучше. Было что-то в этих гамбругерах, что отличало их от типичных бургеров из забегаловок. Может, то, что они были приготовлены с душой?
Во время трапезы Карл и Глория принялись расспрашивать Стефана о его жизни и о том, кто он такой. Когда стол только накрывался, Джоб предупредил, что могут начаться подобные вопросы, но из чистого любопытства: родителям же интересно, что за парня привез с собой сын.
— Я рассказал им совсем немного о тебе. Если будут какие-то неудобные вопросы, я постараюсь перевести тему. Ты, если что, лягни меня ногой под столом, когда совсем худо будет, — произнеся это, Джоб подмигнул. Конечно, пинки под столом были шуткой и делать этого Стефан не собирался. На каком-то интуитивном уровне он полагался на Джоба и надеялся, что неловко не будет.
— Стефан, ты же итальянец? Джоб рассказывал, что ты хорошо говоришь по-итальянски, — начала разговор Глория.
Как хорошо, что Стефан был к этому морально готов.
— Да, это так.
— А как ты оказался в США? Приехал на учебу? — спросил Карл, и Стефан едва удержался от того, чтобы не засмеяться в голос.
Он никогда бы не подумал, что может выглядеть как студент, приехавший из другой страны ради учебы. Стефан в принципе плохо походил на студента. Он ощущал себя помотанной жизнью помойной крысой, ну, или в лучшем случае облезшим вшивым котом. У него никогда не было много денег, чтобы хватало на хорошую одежду, на комфортабельное жилье, тем более на учебу.
У Стефана не было образования и минимального набора документов, чтобы устраиваться на престижную высокооплачиваемую работу. Он всегда старался жить на отшибе — подальше от чего-то серьезного и хорошо охраняемого. И ему просто повезло встретить такого хорошего человека, как Джоб.
— Нет, я не учусь. После школы я решил, что продолжать учебу не хочу, и пошел работать.
Самое сложное в разговорах с незнакомцами — это выдумывать несуществующие факты своей биографии. Стефан-то и общеобразовательную школу не заканчивал, но сказать-то что-нибудь стоило. Нет, конечно, он не совсем безграмотный — у него в юности были гувернеры, и учили они многому.
— Что ж, желание работать и самостоятельно себя обеспечивать нисколько не зазорно, — эта фраза звучала очень по-родительски — так, как он слышал в сериалах по телевизору. На секунду Стефан и сам почувствовал себя героем, который разговаривает с чьими-то родителями на первом визите в дом друга или подруги. — Каким же тогда способом ты оказался в нашей стране?
Этот вопрос ненадолго поставил в тупик и заставил шестеренки в голове активно крутиться, чтобы сгенерировать очередную чепуху для утоления чужого интереса.
— С родителями переехал. Все сложно было там, — Стефан махнул рукой в сторону, будто бы в том направлении был путь к Италии. — Ничего занятного.
Он бросил взгляд на Джоба, который приложил к губам два пальца, что-то держащих, провел по ним и выбросил невидимый ключик ото рта. Тем самым он обещал молчать и не задавать неуместных вопросов в будущем.
— А чем ты увлекаешься? — продолжила Глория.
Ещё один пункт, который ввел в ступор. Карлу и Глории хотелось поговорить о том, что для Стефана больше всего сложно: о его несуществующих хобби и биографии.
Его не интересовало ничего. Стефан просто не видел смысла в увлечении чем-то. Ведь это несвобода. А Стефан и так уже ощутил мразотный вкус зависимостей — спасибо, что до веществ дело не дошло и он ограничился спиртным — и больше в это болото ступать не желал.
Но ведь для остальных хобби — важная составляющая жизни, порой многое говорящая о человеке. О Стефане же и говорить нечего. Потому что его просто нет.
— Ну… — как бы то ни было, а придумать что-то нужно, — я музыку люблю.
— О, ты играешь её?
— Ты заканчивал музыкальную школу?
Родители Джоба засияли, услышав о таком интересе. Это слегка изумило. Стефан усмехнулся и отрицательно мотнул головой.
— Нет. Я просто слушаю её.
— А что слушаешь? — не успокаивалась Глория. — Мы с мужем часто ходим на симфонические концерты. А еще я люблю слушать органную музыку. Она такая величественная и такая… Необъятная.
Стефану вдруг стало дурно от высокосветской атмосферы. Он ощутил себя даже не крысой из сточной канавы, а навозным жуком. Глория и Карл метили высоко. Если учеба, то в другой стране, и они явно имели в виду не простенький двухлетний колледж, а знаменитые старинные университеты. Если музыка, то сразу же в живом исполнении.
— Мамуль, ну не все же любят подобное. Я вот классической музыке предпочитаю более современную, — встрял Джоб, и Стефан выдохнул с облегчением, ведь теперь не было нужды отвечать.
— Эх, да помню я, как ты скупал кассеты со своими этими… Да со всеми, в общем, — махнула рукой Глория, и Стефана даже позабавило то, что она не смогла вспомнить Майкла Джексона и Элтона Джона. — Не понимаю я, как можно не любить такие глубокие произведения.
— Есть глубокие произведения и другого характера. Ты об этом знаешь.
— Знаю, знаю. Просто, проработав столько лет в консерватории, мне было немного грустно, что мой единственный сын не может разделить со мной мою любовь.
— Все люди разные, — напомнил Джоб, и Стефана посетило ощущение, что этот разговор очень много раз возникал между ним и Глорией. Словно для Глории это до сих пор оставалось больной темой.
— А я тебя так и не смог обучить игре на фортепиано, — засмеялся Карл. Для него это, видимо, тоже было непростой темой, но он относился к ней намного легче, чем жена. А еще, видимо, он тоже причастен к музыкальному миру. Небось и познакомился с Глорией из-за этого.
— Пальцы, пап, короткие у меня. И извилины слишком прямые для изучения нот.
— Ага, то-то они настолько прямые, что ты додумался на губной гармони в три часа ночи бренчать, чтобы мы отстали от тебя с фортепиано, — захохотал Карл, а к нему присоединился Джоб, который чуть не подавился от смеха.
— Ох, у меня тогда мигрень три дня не проходила. Это было ужасно, — застонала Глория.
— Зато действенно, мам.
Работа в консерватории — это ведь не хухры-мухры. Карл и Глория источали ауру интеллигенции, которая совсем не клеилась с образом Джоба. Он был словно кукушонок, подброшенный в гнездо благородных птиц. Очень уж Джоб со своими родителями был разным: если на отца хоть немного похож и характером, и внешностью, то с матерью они вообще как будто с других планет. Это даже понятно было по разговору. Карл относился к нелюбви сына смиренно, а вот мать до сих пор с трудом переживала это. Не сказать, что Глория была неприятной женщиной, но Карл по сравнению с ней более легкий на подъем. И к нему, очевидно, Джоб был ближе.
— А вот Оливер так хорошо в детстве играл на фортепиано. Ему это нравилось намного больше, чем тебе.
За столом внезапно повисла гробовая тишина. Настроение упало, даже Стефану стало от этого неуютно. Глория сникла под гнетом вины за собственные слова, а Джоб выглядел глубоко раненым стрелой этих неосторожно брошенных фраз.
Что же это за Оливер такой, который был способен погасить и пламя перепалки, и раскаты смеха? Разве соседей учат с маленького возраста игре на фортепиано?
Стефан вздрогнул от того, что-то мягкое коснулось ноги. Это явно была не нога Джоба, и, нырнув под стол, он увидел…
Кота. Бело-черного пушистого кота с меховым хвостом, который как раз-таки и потревожил покой Стефана. Он выглядел важным, знающим себе цену и не подпускающим к своей шерстке кого попало. Недаром говорят, что животные похожи на своих хозяев. И почему-то Стефан сразу же решил, что этот кот именно Глории.
— Китти-китти-китти, — несмотря на собственные доводы, он решил попытать удачу. Его фокус внимания на коте отвлек и опечаленных членов семьи.
— Банифаций! Проснулся, малыш? — на удивление, произнес Карл, а не Глория, как рассчитывал Стефан.
Кот с не менее помпезной кличкой, как и он сам, отозвался и боднул ногу Карла головой. Стефан продолжил манить его к себе на «Китти-китти», хоть и сомневался, что Банифаций соизволит среагировать на такую банальщину. Однако же после уделенного хозяину внимания он двинулся в сторону Стефана. Стефан кроме зазываний протянул руку к коту, и тот с готовностью ткнулся в нее, чтобы его погладили.
Невзирая на визуальную недоступность, Банифаций оказался очень ласковым и любвеобильным котом. Он позволил Стефану взять себя на руки и уложить на колени. В какой-то момент показалось, что тот собирается сбежать, но нет: Банифаций встал, чтобы покружить на коленях и принять более удобное положении. Он даже замурлыкал, когда Стефан чесал его белую шейку!
— Ты определенно ему понравился, — подмигнул Джоб и встал из-за стола, чтобы тоже погладить Банифация, который не был против.
Мозг Стефана даже не анализировал эту фразу и не относился к ней критически. В голове билось лишь одна мысль: «Вау, на моих коленях мурлычет кот». Ногам было очень тепло, а пальцам — приятно от вибрации под ними. Банифаций закрыл глаза от удовольствия, когда Стефан начал гладить его по голове, переходя за ушко.
— Как очаровательно, — влюбленно вздохнула Глория, наслаждаясь представшей картиной. Она тоже не удержалась и подошла к коту. — Хорошенький мой, как же я тебя люблю!
Она наклонилась и крепко поцеловала Банифация в макушку. Очевидно, он был всеобщим любимцем в доме, и все его холили и лелеяли.
Вот так черный кот с белыми шеей и животом разрядил обстановку.
— Стефан, тебе нравятся коты? — спросил Карл, погладив Банифация. — Вся наша семья их просто обожает.
Стефан затруднялся ответить. В юности он не питал особой любви к животным и был к ним равнодушен. Лошадей, свиней, коров, коз и прочую живность он воспринимал как необходимость хозяйства. Такой страсти, как, например, у Юлиана, он за собой не замечал. Однако он помнил редкие моменты, когда он бросал уличным кошкам куски своей еды. Уж больно несчастно они выглядели. Стефан часто сравнивал себя с ними — такой же драный и никому не нужный, ищущий приюта везде, где есть тепло.
Он редко подходил к кошкам, чтобы погладить их. Иногда они сами терлись о ноги, как сейчас Банифаций, и тогда Стефан мимолетно проводил рукой по их спине, после чего животные всегда убегали восвояси, оставив после себя шерсть на штанине.
Иногда Стефан звал котов забавы ради. Какие-то отзывались, какие-то нет.
В общем, даже с котами у Стефана двойственные отношения. Он не мог сказать точно, что любит их.
— Ну… Банифаций ваш прикольный. Мне нравится, что он такой теплый и на коленях сидит. Как грелка.
Сравнение Стефана вызвало у семьи Гордонов смех.
В конце концов, Банифаций ушел по своим кошачьим делам, тоже оставив на черном одеянии Стефана кучу шерсти. Глория предложила ролик для одежды, чтобы снять их. Тогда Стефан вспомнил про пакет с подарками.
Он вручил старикам свои незамысловатые презенты и встретился с таким потоком радости, будто это самое драгоценное из того, что когда-то Карл и Глория получили в дар. Глория потянулась обнимать Стефана, и тому пришлось нагнуться, чтобы быть на одном уровне с ней.
Джоб очень часто обнимал Стефана за плечи, и это уже было привычно, но чтобы обнимали вот так, когда площадь соприкосновения намного больше… Глория даже чмокнула Стефана в щеку, и тот совсем сконфузился. Такого вида взаимодействия пропали из его жизни давно, однако Глории было тяжело в этом отказать. Не хотелось расстраивать. Во время этого легкого прикосновения её накрашенных помадой губ Стефан думал о том, как хорошо, что он побрился утром.
Карл благодарно пожал руку Стефана и хлопнул его по спине, а потом поспешил в спальню за очками. Его очки, с которыми он вернулся, были с прямоугольными линзами в металлической оправе золотистого цвета. Выглядели импозантно, как и все в этом доме.
Чехол Карла хорошо подходил дизайну очков. Они удачно сочетались друг с другом — солидное в солидное, так что Карл был очень доволен подарком.
Глория включила ночник на пробу и восхитилась его милому виду и теплому свету.
— Я поставлю его на тумбочку рядом с кроватью! Он станет прекрасным дополнением нашей спальни.
— Главное, чтобы Банифаций не заревновал, — подтрунил Карл, ведь ночник был в форме кота.
Реакция Глории на эту безделушку была занятной. Стефан был доволен, что они с Аленом вставили батарейки в ночник ещё в магазине.
Далее, поскольку трапеза была закончена, а силы получены, они поднялись на второй этаж в гардеробную родительской спальни, где находился поломанный платяной шкаф. Карл открыл неисправную дверцу, и она сразу же покосилась. Крепеж уже не выполнял свою функцию, а лишь бесполезно болтался в дереве. В закрытом состоянии её поддерживала вторая дверь.
Стоило сказать, спальня очень изысканна. У двуспальной кровати Карла и Глории было резное изголовье белого цвета с золотыми вставками. Тумбочки тоже были резными, а их ручки украшены витиеватыми узорами. В гардеробной мебель была попроще, но тоже белого цвета и такими же необычными ручками на шкафах и выдвижных ящиках.
— Ну, тут работы на пять минут. Нужны только инструменты, бать, — проанализировав масштаб работы, обратился к отцу Джоб. — Поможешь, Стефан? Дверь ровно подержать и все такое.
— Да, помогу.
Карл вызвался принести инструменты, но неожиданно у него зазвонил телефон, и он отвлекся на разговор. Стефан предложил свою помощь. Глория объяснила, где находится кладовая и где именно в ней лежат инструменты, и он спустился на первый этаж под звуки голоса Карла.
Решил помочь он, чтобы отвлечься и вырваться из компании. Произошел переизбыток изысканности и интеллигентности, и захотелось из этого как можно скорее вырваться.
Стефан спускался по лестнице неспешно, и его внимание привлекли фотографии на стене. Вообще в доме было много картин и снимков в рамках, особенно на стене у лестницы. Стефан даже остановился на ступени, чтобы получше изучить каждое фото.
Вот Глория в садовом комбинезоне с грабельками в руках сидит перед цветочной клумбой у дома. Очевидно, эти цветы посадила она сама и попросила сфотографировать себя со своей гордостью.
А вот уже Карл и Глория вместе сидят за пианино и что-то исполняют в дуэте. Интересно, кто их фотографировал? Джоб? А может быть, Лаура?
О Лауре Стефан вспомнил, потому как его взгляд скользнул на следующий снимок, где в той же столовой, в которой треть часа назад сидел Стефан, были запечатлены Глория, Лаура и Джоб. Перед каждым из них стояла тарелка с куском пирога, и они улыбались, глядя в камеру. Наверное, эту фотографию сделал Карл.
Так необычно было разглядывать снимки. Будто бы изучаешь стоп-кадры фильма об этой семье. Тут точно есть какая-то хронология, но Стефану как чужому человеку она неизвестна. Хотя фотографии, которые он рассмотрел, были сделаны явно недавно. Никто из их героев не выглядел сильно моложе, чем сейчас. Может быть, они вообще были сделаны в прошлом году? Или в этом.
Стефан спустился на пару ступенек и наткнулся на общее фото, где собрались все члены семьи: Глория, Карл, Джоб, Лаура, еще одна пожилая пара — вероятно, родители Лауры — и какой-то парень. Он стоял между Джобом и Лаурой. Перед Джобом сидели Глория и Карл, а со стороны Лауры расположились её родители, судя по всему. Снимок был сделан на фоне светлой стены, а все они были одеты в белые рубашки и темные брюки.
Взгляд Стефана больше всего приковал парень. У него угловатые черты лица, острые скулы и впалые щеки. Волосы растрепанные и пересушенные, судя по всему, многочисленными покрасками. На фотографии он был светлым, но темные корни выдавали истинный цвет волос. Стефана в его внешности отталкивал серый цвет лица и сильные высыпания на коже.
Интересно, что это за пацан? Это сын Лауры и Джоба, раз он стоит между ними? Да и внешне он достаточно похож на родителей. В каком тогда году было сделано фото? Сколько сейчас этому парню лет? И где он сейчас? Почему тогда Стефан ничего о нем не слышал? Он уехал, разорвав с семьей связи? Но если бы совсем все плохо было, его бы фото не висело в доме бабушки и дедушки.
Стефан поднял голову и заметил снимок карапуза, сидящего в одних штанишках на полу и задумчиво смотревшего куда-то вдаль. Ребенку было года полтора. Темные короткие волосы — такие же, как корни волос у юноши на общем семейном фото — и похожие черты лица выдавали в нем того парнишу. Приглядевшись, Стефан заметил в правом нижнем углу подпись:
«Оливер, 1999»
Едва удалось сдержать порыв снять фотографию со стены, чтобы рассмотреть каждую её деталь и сравнить со снимком, где Оливер уже взрослый. Оливер точно не мог быть очень хорошим соседом, которого фотографировали бы в одних трусах в годик или около того и звали бы на фотосессию чужой ему семьи.
Глория и Карл обмолвились, сказав, что Стефан очень похож на Оливера и теперь… хотелось изучить лицо Оливера и понять, в чем они похожи.
— Стефан! — окликнул его Карл, и Стефан понесся по оставшимся ступеням, перепрыгивая через два и, прежде чем Карл оказался на лестнице, Стефан забежал в кладовую. — Ты чего так долго? Не можешь найти? Давай все-таки я! Отвлек меня друг звонком…
— Нет-нет! — запротестовал Стефан и начал судорожно искать глазами ящик с инструментами, но от ударившего в кровь адреналина глаза будто специально упускали его из виду.
— Давай я сам возьму. Ты же впервые в этом доме, многое непонятно, а запутаться у нас несложно.
Стефан вымученно выдохнул ртом воздух и запустил пальцы одной руки в волосы, чтобы успокоиться. От быстрого бега и волнения сердце все еще учащенно трепыхалось в груди.
Наконец на верхней полке он заметил ящик с инструментами. Точнее, увидел, что из неё торчит кончик ножовки, и поспешил достать коробку. Тут действительно было все: молоток, отвертки разного калибра, ножовка, шуруповерт.
— Я уже нашёл, Карл! Уже иду.
Стефан быстро поднялся в гардеробную, вручил инструменты Джобу, который поделился мыслью, что Стефан уснул в кладовой, и началась починка двери.
Стефан особой роли в этом не играл — только придерживал дверь, а все остальное делал Джоб. Глория предложила поставить пластинки на патефон для поднятия настроения, но Джоб возразил:
— Не, мам, ты пока будешь искать патефон, пластинку и ставить её, я уже все починю.
— Вообще-то он у меня недалеко лежит! Карл, неси! Я пойду выберу подходящую композицию.
И если Карл патефон вытащил в короткие сроки, то вот Глория выбирала музыку настолько скрупулезно, что, когда она определилась с пластинкой, Джоб действительно закончил.
— Принимайте работу! — торжественно произнёс он. Глория оставила пластинки, которые так и не нашли своего слушателя, и открыла-закрыла дверцу. Держалась та ровно, теперь все было хорошо.
— Спасибо, сынок! Хорошо у тебя получается вести хозяйственные дела. Карл бы полчаса ковырялся.
— Я просто человек искусства, и руки у меня приспособлены к другому, — парировал Карл, который между делом в спальне убирал патефон и складывал пластинки на место.
Глория крикнула ему из гардеробной вдогонку:
— Ой, да какое сейчас искусство! Пальцы не разгибаются, за пианино давно не садился.
— К сожалению, — констатировал Карл и скрылся из виду.
Тем временем Джоб собирал инструменты в ящик. Складывал один за одним, поскольку он много что выложил на пол, ища необходимые предметы. И внезапно из-за такой ассоциации Стефана осенило:
— Старик, мы ж пакеты с едой в машине оставили!
Джоб аж замер, так и не положив шуруповерт обратно в ящик. Кажется, он тоже забыл про продукты.
— Ба! Как хорошо, что ты вспомнил! Так, Стефан, ну-ка пойдем разберемся!
Стефан подхватил ящик с инструментами и направился вместе с Джобом. Их остановила Глория:
— Сынок, спину не нагружай!
— Все нормально, мам, я батю возьму на подмогу, если что!
— Да какого батю? У бати твоего пальцы болят! — напомнила она, крича со второго этажа.
— Не волнуйтесь, Глория, я и сам справлюсь! — заворачивая в кладовую, заверил её Стефан и услышав в ответ тихое: «Ох, ох, все гость будет тягать…»
Стефан был очень рад выйти из дома на улицу. Сначала он спускался на первый этаж, чтобы освежиться, а теперь стало так душно, что необходимо было провериться на улице.
Все время, пока Джоб колдовал над дверными петлями, Стефан размышлял об Оливере: если ему около года было в 1999, то сколько лет сейчас? Где-то двадцать четыре, пожалуй. Он будет даже старше Эмбер и Билла.
Он не переставал фантазировать на тему того, где и с кем сейчас Оливер. Почему такая странная реакция на каждое его упоминание? Ладно бы еще ситуация у входных дверей — её неловкость можно было объяснить тем, что не хотелось сравнивать гостя с близким, но вот во второй раз… Все так затихли, когда Глория заикнулась об обучении Оливера игре на пианино, что у любого бы мурашки пошла по коже.
Стефан смотрел на Джоба и его родителей и дивился тому, насколько они разные. Это было не просто различие — возникало ощущение, будто эти люди из параллельных вселенных. Джоб слишком приземленный для таких родителей, как Глория и Карл. Удивительно, что он, живя в среде возвышенности и искусства, вырос таким незамысловатым. Как же так получилось, что он оказался их полной противоположностью? Притом, что он о них тепло отзывается и очень их любит.
— Давай постоим. Курить хочу, — доставая пачку из кармана куртку, произнес Стефан. Он вытянул одну сигарету, зажег её и затянулся. Делал он это, лишь бы как можно дольше избегать момента очередной встречи с родителями Джоба.
— Как тебе мои мать и отец? Хороши же люди, да? — подмигнув, спросил Джоб и встал так, чтобы дым не попадал прямо на него. Он прислушался к просьбе Стефана и пока не разблокировал двери машины, даже не подошел к ней.
Стефан не знал, что и ответить. Они действительно неплохие люди. Но было что-то, что отталкивало. Такое неприятное чувство, которое шевелилось в груди, подобно паразитическому червю, сгрызало плоть, оставляя после себя зияющую пустоту. Было тягостно слышать, как Глория с некоторым сожалением вспоминала, что Джоб не смог познать мир классической музыки так, как познала его она.
По сравнению с ними он прост, как три копейки. Это точно не устраивало родителей, и Глория отчасти до сих пор это переживала. Наверняка было много конфликтов — тому подтверждение губная гармошка. Что-то в стиле Джоба. Пожалуй, это очень подходящий ему инструмент.
Стефана отталкивало еще и то, что предки Джоба точно строили из себя «нитакусь». Не сказать, что они всех, кроме себя, считали челядью, но было что-то малость высокомерное в их словах… Хотя все одинаково буду гнить и тогда уже будет неважно, что ты слушал при жизни: Майкла Джексона или Вивальди.
— Да, хорошие, — Стефан старался говорить тактично. — Только… Я не понимаю, почему вы…
— Как небо и земля? — закончил его мысль Джоб. — Меня никогда не тянуло к творчеству. Мама хотела отдать меня в музыкальную школу, на скрипку! А я сбегал с уроков с мальчишками со двора мяч погонять. Стрелял из рогаток в окна школы, учился плохо, пакостничал. Иногда даже делала что-то назло родителям, чтобы они от меня отстали. Они со мной сильно мучились. Маме очень жалко было, что я не пошел в неё — она плакала, когда преподаватели в музыкальной школе сказали, что из меня ничего дельного в музыке не выйдет и я нисколько не мотивирован ей заниматься.
— Видимо, они от тебя все-таки с музыкой отстали, раз ты теперь владеешь кафе, а не собственный пианино в доме.
Джоб засмеялся.
— Это точно. Я даже на барабанах не сумею бить — максимум по батарее. Мне нравится руками работать, но не вот так, как мама с папой. Я чинить всякое люблю. Лаура никогда е вызывает сантехников или кого-то еще, когда в доме что-то сломается, я всем занимаюсь. Мне еще нравится управлять кафе.
Джоб, видимо, уже давно не придавал большого значения повернутости родителей на музыке и его принуждению заниматься тем же, что и они. Однако вот у Стефана это вызывало противоречивые чувства. Невероятно сильно хотелось закатывать глаза при виде и упоминании искусства.
— У тебя это неплохо получается, — специально сделал комплимент Стефан просто чтобы польстить. Он внимательно слушал старика, и за время рассказа докурил сигарету. Джоба же, кажется, тронули слова Стефана до глубины души. — Ты хороший руководитель.
Джоб слегка изумленно посмотрел на Стефана, а потом расплылся в такой широкой улыбке, словно его сердце растаяло. Он засмущался.
— Спасибо, — поблагодарил он и похлопал Стефана по плечу. — Мне важно это услышать от тебя.
Джоб еще несколько секунд не убирал руку с его плеча и намеренно встретился взглядом. Его глаза излучали благосклонность и радость.
Стефан не понял, почему эти слова так значимы именно от него. Еще хотелось спросить про то, кто такой Оливер, но он не осмелился, вспомнив напряженное молчание и сгустившуюся атмосферу за столом, которую смог разбавить только кот.
Джоб пошел к машине, решив, что диалог окончен, и Стефану ничего не оставалось, кроме как поплестись за ним. Он в одиночку стаскал все три пакета, подумав, что тут бы помощь Алена не помешала. Все же не очень хотелось ходить туда-сюда, но Ален был занят другим, так что, увы. Все самому.
Когда все пакеты были донесены до пункта назначения, Стефан помог и с тем, чтобы разгрузить их. У ног терся Банифаций, чувствуя запах вкусненького и надеясь, что ему что-то перепадет. Стефан пару раз почесал его за ушком, отвлекаясь от тяжелых дум мурлыканьем. Когда с продуктами было окончено, Глория предложила:
— Стефан, а хочешь, я сыграю тебе на пианино?
Пианино из красного дерева стояло в гостиной на видном месте, словно оно было главным атрибутом дома. Стефан вспомнил фразу Глории о том, как она учила Оливера игре на пианино — наверняка, на том же, что стоит в гостиной сейчас — и его замутило.
Это стало последней каплей.
— Я даже не знаю… — замялся Стефан, надеясь, что удастся отвертеться.
— А что так? — не поняла Глория.
— Мам, дело в том, что Стефан такой же человек, как и я, — принялся защищать Стефана Джоб.
— Это я поняла, — подметила Глория, и Стефан надеялся, что это она сказала не из-за того, что он обронил «Старик» при обращении к Джобу. Глория произнесла это с беззлобной интонацией, но Стефан все равно почувствовал горечь на языке, словно получил оскорбление и себя, и Джоба.
Джоб же продолжил вещать как ни в чем не бывало.
— Мы любим всякое современное послушать. Вот скажи, Стефан, как та группа называется итальянская, которую ты любишь…?
— Maneskin… — выдавил Стефан.
— Вот, Maneskin!
— Так давайте Глория сыграет музыку какой-нибудь их песни на пианино! — предложил Карл, и Стефану стало совсем тошно.
— Я могу сыграть что-то из репертуара итальянских композиторов. Как насчет Паганини? Или Вивальди? Я очень люблю его «Времена года». Особенно «Зиму».
Он не хотел ничего. Совсем ничего. Даже уже не было смешно с упоминания Вивальди, о котором Стефан думал во время курения. Сейчас все мысли были заняты только карапузом Оливером, который сидел за пианино и глазел на бабушку с полным непониманием, а она вещала ему о прекрасном.
Стефан не выдержал и вытащил телефон. Он сделал вид, словно прочитал очень важное сообщение.
— Извините, мне нужно отойти позвонить.
Он ушел в кладовую, чтобы разговор не смогли услышать.
Телефонные гудки тянулись, как патока, и будто испытывали терпение Стефана. Он мысленно взывал ответить на звонок как можно быстрее, иначе станет совсем невыносимо.
— Алло-алло, — зазвучал бодрый голос Алена на том конце провода. — Стефан, как дела? Как посиделки у родителей босса?
Стефан тяжело вздохнул и устало потер переносицу.
— Слушай, я могу еще присоединиться к вашему празднику жизни? Или помешаю?
Он, видимо, огорошил Алена вопросом, задав его без подготовки, потому как Ален несколько секунд молчал.
— Да нет… Мы только хотели уйти из кафе и планировали пойти в кино. А что, что-то не так?
— Да. Не спрашивай. Я могу приехать?
— Конечно. Мартин, Пахита, вы не против, если мой друг присоединится к нам?
— Только если привезет Мартину подарок! У нас же день рождения как-никак! — послышался девичий голос вдали.
— Пусть приходит! — радостно воскликнул Мартин. Сначала его слышно было не очень хорошо, но потом он похоже приблизился к Алену, так как теперь голос звучал сильнее. — А ты с ним хорошо дружишь?! Он твой самый-самый лучший друг?
— Э-э, ну… Типа того, — ответил Ален, и сердце Стефана ухнуло вниз. Конечно, он понимал, что это сказано лишь для того, чтобы не расстроить Мартина.
Они ведь со Стефаном стали друзьями совсем недавно. Какой тут самый-самый лучший друг?
— Я скину тебе адрес, где мы будем находиться, хорошо? Ты прямо сейчас собираешься приехать?
— Да. Что-нибудь придумаю. Надеюсь, это не займет много времени, так что ждать долго не придется. Ну, я постараюсь, чтобы так было.
— Окей. Мы пока не спеша пойдем к кинотеатру. Пешком. Хотели поехать, но чтоб время скоротать, пойдем.
— Ну-у-у, опять телепать целый час… Мартин заноет посередине дороги, что устал, и заснет на ближайшей лавке, — недовольно встряла Пахита, что ознаменовало начала мелкой перепалки между младшими.
— А вот и нет! Не буду я ныть! Вот если Ален купит мне мороженое, точно не буду.
— А ты меня разводишь на сладкое опять, да? — игриво и несерьезно возмутился Ален. Стефан поймал себя на мысли, что это слушать было гораздо занимательнее, чем Вивальди или Паганини.
— Да, давайте, — вернул Алена с небес на землю Стефан. — До связи. Я напишу, когда выдвигаться буду.
— Окей. Пока-пока.
Стефан отключился и только тогда понял, что опять забыл поздороваться и попрощаться. Лучистое «алло-алло» и «пока-пока» вселяли веру, что можно сбежать из этого душного дома культурных людей.
Раньше он сбегал просто так, а теперь к конкретному человеку. Уже второй раз.
***
— Очень жаль, что ты уходишь, — с досадой вымолвил Джоб, поворачивая ключ зажигания в машине.
«А мне нисколько не жаль», — хотел съязвить Стефан, но придержал язык за зубами. Он попросил заехать сначала в супермаркет, а затем в кинотеатр, в котором договаривался встретиться с Аленом. Он отправил сообщение, что едет, через пятнадцать минут после разговора, и Ален ответил смайликом с поднятым вверх пальцем.
— Да там Ален попросил приехать. Не могу ж я отказать другу.
— Да-да, конечно, — согласился Джоб. — Я рад, что вы с Аленом сдружились. Как только он пришел к нам работать, ты отрицал дружбу с ним. А сейчас вон летишь ему на подмогу.
Стефан решил оставить это без комментариев.
Глория и Карл тоже отпускали Стефана с сожалением. Они надеялись, что он вернется к ужину, Глория даже обещала приготовить что-нибудь вкусненькое. Стефан же понимал, что в этом месте у него кусок в горло не полезет.
Он попрощался с родителями Джоба, терпя объятия и поцелуи в щеку, проговаривая про себя, как мантру: «Сейчас я отсюда свалю»
Все же визит к Лауре проходил намного приятнее, чем к родителям Джоба. В компании Лауры Стефан провел, наверное, часа четыре, а тут два часа только прошло, а он уже измучился.
Думы об Оливере, с которым его сравнили, все не давали покоя. Стефан решил: либо сейчас, либо никогда. Точнее, пока Джоб не поехал. В дороге лучше, наверное, такое не спрашивать. Опять же судя по реакциям членов семьи.
— Слушай, а кто такой Оливер?
Джоб почти начал движение, почти надавил на газ, но его стопа так и осталась стоять на пятке, не опустившись на педаль. Он сжал руль покрепче.
— Почему тебе это так интересно? — не своим голос вымолвил он, и Стефан поразился такой резкой перемене.
Очевидно, Джоб занервничал: безмятежность с лица пропала, он весь напрягся. Ох, и щепетильная тема…
— Хочу узнать, почему меня Глория с ним сравнила. И почему, когда вы говорили про пианино, вдруг резко замолчали. А еще я, когда шёл в кладовую, увидел его фотку, когда он мелкий был. Он ведь не сосед вам, правда? Соседей не фоткают почти голышом.
Джоб шумно сглотнул, а затем прочистил горло, словно ему невероятно трудно говорить об этом. Он продолжал хранить молчание, а Стефан был рад, что не спросил во время езды, иначе бы они врезались в ближайший столб или, того хуже, угодили в кювет.
— Давай отъедем для начала, — только и сказал Джоб. Стефан возражать не стал.
Они уехали прочь с этой улицы, видимо, чтобы родители Джоба не заподозрили неладное, когда захотели бы посмотреть в окно.
Джоб припарковался рядом с «Safeway».
— Знаешь, я, наверное, давно должен был тебе об этом сказать. Очень неправильно было хранить эту тайну от тебя, но для нашей семьи это до сих пор не затянувшаяся рана…
Стефан вытянулся на сидении струной и обратился в слух. Он чувствовал: начинается душещипательная история о трагедии семейства Гордонов, связанная с Оливером. Сыном Джоба по имени Оливер.
— Ты прав. Оливер вовсе не сосед, он — мой сын. Он умер, и летом будет два года со дня его смерти.