Когда Ален вернулся домой, он ожидал, что его встретит тихий спящий дом. Все оказалось немного иначе.
В каком-то смысле он и был спящим — Стефан видел десятый сон. Но, что удивительно, спал он на диване в гостиной под шум телевизора.
Стефан лежал съежившись. Ноги были укрыты пледом, а вот верхняя часть тела — нет, от того он сжался. В гостиной и правда было прохладно из-за открытого окна. Видимо, Стефан решил проветрить, но забыл об этом, а теперь мёрз.
Ален поддался привычному импульсу и накрыл Стефана. Для него это было обыденностью: он часто укрывал брата и сестру или просто поправлял одеяло, когда то сползало с кровати. Может, и не стоило, но сейчас захотелось сделать так же. Вот есть профдеформация, а тут, видимо, братодеформация…
Он тихо прошел к окну и закрыл его. Старался действовать как можно бесшумнее, чтобы не будить Стефана.
До сих пор шла назойливая реклама, так что Ален выключил телевизор пультом. Дом окутала тьма.
— Включи. Я не сплю.
Ален вздрогнул от неожиданно прозвучавшего за спиной голоса. Причем сонного, поэтому он не поверил в правдивость сказанного. Хотя Стефан мог проснуться от движения пледа. Может, он вообще специально включил телевизор, чтоб под него уснуть? Или действительно не спал…
От последнего предположения тело обдало жаром. Ведь если Стефан действительно не спал, значит, слышал, как Ален бродит вокруг него, и чувствовал, что тот укрыл его.
Только сейчас Ален понял, насколько это было неуместно. Одно дело, когда укрываешь брата и сестру, и совсем другое — постороннего человека. Особенно Стефана. Вдруг он подумает что-то не то, хотя Ален не имел скрытого умысла?
По чужой просьбе Ален включил телевизор и положил пульт обратно на журнальный столик. Стефан спрятал выглядывающую и, очевидно, холодную ногу под плед. Нет, он точно спал, но в какой-то момент проснулся и оказался недовольным внесением коррективов.
— Ты чего спишь в гостиной? — только и спросил Ален. Стефан хоть и положил голову на диванную подушку, а не подлокотник, но все равно ведь неудобно.
— Подниматься по лестнице не было сил. — Ага, значит, все-таки спал! Вот и попался. Бурчал исключительно для виду.
Когда Ален закрывал окно и выключал телевизор, Стефан сильнее закутался плед, но сейчас откинул его и сел.
Предплечья были замотаны свежими повязками — в этот раз Стефану пришлось справляться в одиночку. Ален был на работе. Он помнил, что Стефану становилось хуже после полуночи, но не думал, что настолько, что тот не мог подняться на второй этаж.
Однако… Ален не отрицал, что здесь сыграла свою роль и лень. Стефан в день знакомства сквозь стиснутые зубы шёл к трейлеру и еще ворчать находил силы. Когда приступ подобрался на работе, он быстро вернулся в строй.
Может быть, улучшившиеся условия жизни расслабили его?
Ален сел рядом со Стефаном, подхватив плед и накрыв колени. Этим пледом он накрывался, когда читал книги в гостиной. С последнего раза, наверное, здесь и остался.
— У меня тоже нет сил, — пояснил он, откинув голову на спинку дивана под вопросительный взгляд Стефана.
Тот усмехнулся и отвел взгляд к окну. Должно быть, проверил, закрыто ли.
— Дуркуешь, — коротко отозвался Стефан. Видимо, понял подкол Алена и распознал отзеркаливание собственных слов. Воспринял совершенно спокойно.
— Типа того. Но я правда устал.
Стефан на этот раз не ответил. Он молча сидел, упершись руками в диван, словно вот-вот встанет. Но он этого не делал.
Ален все никак не мог уловить момент, когда их разговоры стали такими. Они все еще не соответствовали понятию нормальных. Было много угловатости, коротких фраз, обрывания на полуслове, но появилась… ровность. Даже не спокойствие. Ровность. Раньше присутствовало достаточно раздражения и неудовлетворенности с обеих сторон. Сейчас, наверно, равнодушие. На первый взгляд это кажется чем-то странным и неприятным, но так стало проще общаться. Больше непосредственности появилось.
По крайней мере, Ален мог заговаривать со Стефаном первым, и тот отвечал. Хоть его слова и не сквозили энтузиазмом.
И сейчас, сидя с закрытыми глазами рядом со Стефаном, Ален ощущал приятное «ничего». Вот тут-то он и ощущал себя спокойно.
Хорошо, что Стефан не заикнулся об укрывании, а то Ален бы сгорел со стыда.
— Того глядишь, и сам уснешь на диване. В позе ещё более неудобной, чем я. Шея закорючкой станет.
Стефан выдернул Алена из дремы. Еще чуть-чуть, и он бы действительно отключился головой в потолок. Потом бы вообще не смог разогнуть шею.
— Иди спи, — продолжил Стефан.
— А ты? — только и смог сказать Ален, протирая глаза.
— Я тоже пойду. На кровати лучше.
***
Стефан проснулся, ощутив, как плед осторожно пополз к плечам. Тело от этого напряглось, однако он открыл глаза, только когда движение прекратилось, и увидел, как Ален опускал створку окна. Вот почему было холодно.
И вот кто это сделал. Стефан закутался в плед, чтобы согреться, сунул под него оголенную ступню — холодная, блин!
Его взволновало укрывание пледом, потому что он поначалу не понял: сон это или реальность? Иногда снилось, как по телу скользит что-то приятное, а потом оно же пронзает болью. Например, рука Аннабель, которая сначала гладит, а потом жалит.
Стефану к полуночи совсем тяжко стало — он раскис, от того и расползся по дивану. На диване плед лежал скомканным после пребывания здесь Алена, — вот же засранец, принес, но за собой не убрал! Да еще как оставил! — и Стефан накрылся им.
Он включил телевизор, решив отвлечь себя от ощущения слабости в теле, и не заметил, как уснул. А потом пришел Ален и накрыл его.
Если проанализировать его действия, то это было не то чтобы странно, скорее… Необычно? Дико? Когда Стефана в последний раз кто-то накрывал, не считая его самого?
Но что это? Акт заботы? Жалость? Стефан не понимал и не мог спросить — отчего-то неловко. А Ален, видимо, не мог ответить.
Стефан поначалу хотеть оскалиться на Алена, ведь тот застал его беззащитным. Потому он и заворчал, когда выключился телевизор. Хотя повод, конечно, высосан из пальца. Но ощущение, что кто-то видит твою уязвимость, пугало. Однако через несколько минут Ален сам показал себя таковым, почти уснув рядом со Стефаном. Совсем близко к нему.
Стефан не знал, что и сказать. Внутри почему-то разлилось странное тепло.
Наверное, это из-за более теплого, чем плед, одеяла, которым он накрылся и под которым почти моментально отключился.
***
«Билл, помнишь, ты мне предлагал свой старый телефон?»
«Да, было дело, а что?»
«Я хочу его купить. Мне, если честно, уже тяжело без Интернета. Не могу с кнопочным»
«Бери просто так»
«Нет! Я не могу! Я же сказал, что у тебя его куплю»
«Боже, Ален»
«Не знал, что это скажу, что иногда ты бываешь невыносим XD»
Так Ален договорился о покупке у Билла телефона. Сначала он хотел купить его за стопятьдесят-двести долларов, но Билл, являясь продавцом, выторговал за девяносто баксов. Впервые такое было, что продавец сам сбавлял цену. Ален отказывался платить мало, но Билл был непреклонен: либо покупаешь за такую цену, либо не получаешь вообще. Алену пришлось смириться, хоть он и понимал, что это сделано по дружбе.
Он пришел к нему домой, и открыла Эмбер.
— Билла сейчас нет, он ушел на групповую терапию. Но телефон мне оставил. Заходи.
Ален покорно прошел в дом вслед за подругой. Он помнил, что Билл говорил о групповой терапии в ходе реабилитации. Билл сказал, что она продолжается пока что и после лечения.
— Раздевайся, посиди немного. А то Билл ушел на терапию, мне скучно. Эх, на работу скоро.
Что ж, Ален был не против, у него все равно выходной. Он оставил куртку в гардеробе. Эмбер тем временем принесла коробку с телефоном и два чехла. Когда Ален увидел яблочный логотип и марку, он судорожно выдохнул.
В коробке лежал восьмой «Айфон» с наушниками, зарядным устройством. Помимо этого, в качестве подарка от Билла отдельно прилагались два цветных чехла.
— Это смешно, — сурово произнес Ален. — Билл за кого меня принимает? Девяносто долларов за все?
Ален, конечно, уже около месяца не пользовался Интернетом, но он слышал из рекламы по телефизору и от других людей, что компания «Apple» возобновила продажу восстановленных «восьмерок». И стоили они около трехсот шестидесяти долларов. Это в четыре раза выше, чем запрашивал Билл.
Конечно, вряд ли бы Ален смог выплатить полностью стоимость телефона так, чтобы это не ударило по бюджету и не пришлось ограничивать траты. Но ведь девяносто долларов — это… Ну это ни о чем.
Эмбер снисходительно улыбнулась.
— Мы с Биллом предполагали, что ты так отреагируешь. Но телефон ведь не новый. Подержанный. Биллу его купили, когда ему было семнадцать. Четыре года «Айфону», короче говоря. Плюс смотри, тут царапина, — начала успокаивать его Эмбер, но Ален совсем поник.
Было очень и очень неловко, что с ним вот так сюсюкаются. Во всем помогают, подсовывают, подкармливают, дарят, отдают за гроши. Потому что Алена обокрали, потому что он милый, потому что ему нигде жить, потому что у него мало денег, потому что он ещё встает на ноги.
Алену много прощают, во многом идут навстречу, на многое закрывают глаза. Как будто он маленький мальчик, который не может дать что-либо взамен в полной мере. Ален ощущал себя неполноценным от такой заботы.
Он вздохнул и закрыл коробку, затем решительно заявил:
— Двести.
— Ален. Перестань.
— Двести, говорю.
— Ну, Ален… — начала упрашивать его Эмбер, и тот растерял пыл.
Решил пойти на компромисс.
— Сто пятьдесят.
Эмбер скрестила руки на груди.
— Так, все. Хватит, серьезно, — она открыла коробку и вынула из неё телефон. Он был черного цвета. На экране действительно виднелась легкая, но длинная царапина — не трещина, и хорошо. Плюс на левом боку Ален заметил небольшую вмятину. Он стал еще более неуверенным в своих спорах, но из упрямства заявил:
— Сто.
Она покачала головой.
— Я понимаю, что тебе неловко принимать все, что тебе дают последний месяц. Думаешь, я не поняла? — От подруги сложно было что-то утаить. — Ты хочешь быть самостоятельным и тебе стремно, что так много помощи оказывается. Ты привык быть самостоятельным и бороться в одиночку. Но поверь, этот телефон не стоит двухсот или ста пятидесяти долларов. По крайней мере, для Билла.
— Сто хотя бы стоит, — напирал Ален. Он хотел выиграть просто чтобы что-то доказать себе.
Подруга посмотрела на него с теплотой и легкой улыбкой.
— Ладно, если для тебя это так важно, — сдалась она. — Сто стоит. Но знаешь, почему маленькую цену поставил Билл? Он сделал это даже не столько для того, чтобы уменьшить твои траты.
А вот это уже было интересно. Стало легче на душе от мысли, что дело не только в нем.
— Билл пользовался восьмым «Айфоном» два года. Его купили родители, когда «восьмой» только вышел, то есть, в начале 11 класса, а потом в честь окончания школы подарили одиннадцатую версию.
Ален не понимал, к чему эти предисловия. Да, было интересно слушать, как менялись марки телефонов Билла по мере его взросления. У Алена, конечно, было не так все радужно, но к чему подробности?
Эмбер, кажется, заметила замешательство на его лице, так что поспешила объяснить:
— Вообще я собираюсь рассказать еще одну небольшую тайну Билла. Он объявил мне, что вчера поделился с тобой своей историей. Так что я решила её немного дополнить. Наверное, так делать не стоило, но хочется все равно поделиться с тобой. Ты только не рассказывай ему, что я рассекретила его. А то обидится.
Ален кивнул. В этих делах ему не стоило повторять дважды. Он понимал ценность секретов, и никогда их не разбалтывал.
— В общем… Биллу до сих пор стыдно за это, но он продал одиннадцатую версию, чтобы выручить с неё денег на наркотики. Он родителям в этом даже постеснялся признаться, ведь это был их подарок на окончание школы. Он наврал, что разбил телефон вдребезги и стал пользоваться шестой версией. Родители не могли позволить покупку еще одного одиннадцатого «Айфона», потому что приобрели машину. Ты, наверное, спросишь, почему не восьмерка? Ответ прост: Биллу она слишком напоминала о признании. Восьмерка «пылилась» два года в ящике. По возвращении из реабилитационного центра родители купили ему двенадцатый «Айфон». Билл принял его со скрипом. Пообещал себе, что это последнее, что он возьмет от них. Ему стыдно. Мама и отец так и не узнали о судьбе прошлой версии, хах.
— Воу… — изумленно произнес Ален. Вот настолько все было запутано. Ален решил выдвинуть предположение, посетившее его: — А сейчас он все равно хочет расстаться в «восьмеркой» из-за воспоминаний, поэтому продает её мне?
— Ну… Отчасти так, — согласилась Эмбер. — Но не совсем. Билл, честно говоря, уже забыть успел, что прятал от себя «восьмёрку», и нашел её, когда собирал вещи для переезда. Сейчас ему все равно. Он бы и дальше пользовался им, но родители уже одарили новинкой. И он щеголяет с двенадцатым «Айфоном» чисто из уважения к родителям. Для него прежний телефон не представляет ценности. Он ему надоел. Поэтому так дешево просит. Так что возьми уж и, ладно, за сто баксов. Я передам, что тебя не устроила цена.
— Да, скажи.
Ален и Эмбер синхронно засмеялись. Эмбер положила телефон обратно в коробку, а Ален отдал деньги и рассмотрел чехлы: оба однотонных цветов — темно-фиолетовый и серый. Никаких излишеств. Просто и со вкусом.
Честно говоря, он был рад такому приобретению. Ален морально готовил себя к совсем развалюхе. При предложении Билла подарить телефон не спрашивалось, какой тот вообще марки. Ален просто сразу отказался.
Да и когда уже сам написал с просьбой купить, тоже забыл уточнить. В принципе было без разницы — нужен был любой, даже такой, как у Стефана. Однако Ален получил телефон с неплохими характеристиками. По сравнению с более свежими версиями, конечно, «восьмерка» не столь крута, но это уже детали. Главное, что не кнопочный, торжественно врученный Джобом. Надо будет, кстати, ему вернуть.
— Не хочешь чаю? — предложила Эмбер.
— Не откажусь.
***
— Как ты отнеслась к тому, что Билл поделился со мной? — хрустя печеньем, которое Эмбер испекла сама, спросил Ален.
Девушка поддела ногтем цветное драже и отправила его в рот.
— Положительно. Молодец, что сделал это. Он вообще долго думал о том, чтобы рассказать тебе.
Это немало поразило Алена.
— Правда? Почему?
— Ну, это после ночевки было. После того, как ты поведал о своих родителях. Мы умывались, и он выдал: «Теперь хочу Алену рассказать о себе. Он ведь набрался смелости. Мне тоже надо».
Эти слова коснулись самых тонких струн души Алена. Он был невероятно тронут тем, что поспособствовал открытию Билла. И тому, что тот решил откровенничать с ним.
Приятно понимать, что человек готов довериться тебе. Считает тебя человеком, которому можно доверять.
Эмбер вздохнула и бросила в свою тарелку печенье, из которого выковыряла уже три разноцветных драже. Она постучала по столешницами острыми ноготками с обновленным маникюром бордового цвета.
— Что такое? — не понял Ален. Он грыз уже пятое печенье, а Эмбер все никак не могла расправиться с одним. Дело было не во вкусе, — печенье получилось восхитительным — а в нежелании Эмбер есть.
— Около трех месяцев прошло с тех пор, как мы с Биллом помирились. Не сказать, что много, но не так уж и мало. До этого был еще год, когда мы оказались порознь. Почти полтора года назад история непосредственно с наркотиками подошла к концу. Но… У меня ощущение, что это произошло вчера.
Ален тоже отложил печенье и перестал жевать. Он затих, чувствуя, как интонация Эмбер легла тяжестью на его плечи.
Она ведь тоже много пережила за тот период. На неё навалилось сразу все: и отстранение лучшего друга, и отчуждение родителей из-за отчисления, и кража, и тяжелые жизненные условия без поддержки. Потом, как понял Ален, сопоставив рассказы Билла и Эмбер, её предала близкая подруга Грейси, которая ранее защищала её перед Биллом.
Одним словом: кошмар. Никому такого не пожелаешь.
— Это сейчас я говорю, какой Билл молодец. Это в ноябре я радушно приветствовала его и готова была встретиться с ним. И радовалась, что он вылечился. Но как же я была зла на него! Я не всёпринимающая святоша. И мне тоже было больно. Ох, извини, — Эмбер снова взяла свое измученное печенье. — Прости, наверное, не стоило говорить об этом. Просто я хочу сразу разрушить образ праведницы. Я никогда не была такой.
— Я никогда тебя такой не считал, — согласился Ален в качестве поддержки.
Эмбер разломала печенье напополам.
— Но вот Билл имел тенденцию меня идеализировать. И сам же споткнулся об мой придуманный образ.
Она наконец-то откусила кусочек от одной из половин.
Эмбер и подумать не могла, что Билл влюбился в неё по-настоящему. Настолько сильно, что это обернулось в историю, которая получила логическое завершение только в ноябре прошлого года.
Ей было очень больно, когда Билл сбежал с выпускного. Она старалась говорить с ним как можно мягче, но он резко сбежал. Она проплакала весь оставшийся вечер и так и не станцевала вальс, к которому готовилась с Биллом несколько месяцев. К чему тогда было дурацкое синие платье, такого же цвета, как костюм у Билла, если в итоге он оставил её?
Эмбер обивала все пороги, чтобы достучаться до Билла. Обзванивала десятки раз и его, и родителей, строчила сообщения сотнями. Она приходила несколько раз к Биллу, инициировала встречи, но встречалась с агрессией и равнодушием. Она стучалась в закрытые двери. И чужая глухость не могла не злить.
«Я выбрала море, чтоб с тобою остаться,
До тебя достучаться, до тебя докричаться
Нет!»[1]
В какой-то момент она бросила попытки помириться с Биллом, решив, что её нервы дороже истерик, которые устроит ему бывший лучший друг. Билл — бывший лучший друг. Как же дико это звучало.
Эмбер молча уехала на учебу в Стэнфорд, надеясь, что там станет легче. Но все было только хуже. Во-первых, из-за того, что она не могла забыть Билла. Во-вторых, из-за того, что учеба вызывала отвращение.
Она терпела. Думала, что все обойдется. И в учебе, и в отношениях с Биллом. Не обошлось нигде.
Каникулы стали передышкой. Эмбер надеялась, что четыре месяца без неё для Билла тоже стали передышкой, и она позвонила его маме.
Они разговорились. За час успели обсудить все и даже больше. Так Эмбер узнала, что еще летом Билл устроился в кофейню и работал там до сих пор. А еще поступил в Community colleges, как и хотел. Её утешили слова о том, что Билл немного успокоился и больше стал общаться с родителями. Была надежда, что и к Эмбер он отнесется лояльнее.
Эмбер ошиблась.
И не знала, что спокойствие Билла — напускное. Точнее, надымленное марихуаной.
Когда он выставил Эмбер за дверь, хотелось открыть её и выкричать все, что Эмбер тогда думала.
Да почему он такой?! Почему так обращается с ней? Чем она заслужила это? Да ничем! Разве Эмбер поступила неправильно?..
Почему за полгода ничего не поменялось?
Она шла домой со сжатыми кулаками, полная решимости выкинуть Билла из головы. И никогда не возвращаться к нему. Забыть о нем, раз он так легко вычеркнул её из своей жизни! Идти с высоко поднятой головой, перелистнув страницу жизни под названием «Дружба с Биллом длиною в пятнадцать лет»
Она обещала себе быть выше всего этого. Хватит с неё. Хватит слез.
«Я не буду кричать или плакать
Я не буду скулить, словно пёс,
Что под дверью твоею заперт
Без сомнения жми на курок»[2]
Билл строил из себя самого несчастного человека, обделенного судьбой. Но что насчет Эмбер? У неё тоже были проблемы. Например, то, что ей претила учеба, за которую родители отвалили несколько десятков тысяч долларов, и их старания не окупались.
Например, то, что она потеряла нечто очень важное в своей жизни — нечто, именующееся Биллом Картером. И без него жизнь была не той, что прежде.
«Моря притворяются талыми
А я разбиваюсь о скалы и
Повторяю вновь»[1]
— Сволочь! — воскликнула Эмбер на пороге дома, скинув с себя куртку. К горлу подступила обжигающая ярость. И её было сложно сдерживать. К счастью, родителей дома не было, они работали. — Как можно быть такой тварью!
Она злобно протопала в свою комнату. Но, когда рухнула на кровать, обессиленно разрыдалась в подушку.
Однако Эмбер сдержала обещание: она впредь вообще никак не контактировала ни с Биллом, ни с его родителями. У неё была другая проблема.
Университет.
И если она еще смогла «на отлично» закрыть зимнюю сессию, то вот летняя казалась горой, на которую взобраться было непосильной задачей.
К началу второго семестра Эмбер подошла заранее выгоревшей и уставшей. И не видела для себя никакого иного выхода, кроме как написать заявление об отчислении.
Еще на каникулах Эмбер сказала маме и папе, что сессия закончится в середине июня, потом будет практика. Но у неё не было сил продолжать новый семестр. Так что в феврале она подала заявление и вернулась домой даже до начала карантинных мер по всей стране.
Родители удивились возвращению дочери, но, узнав правду, вылили на неё ушат грязи:
— Как ты посмела?! Мы же столько вложили в тебя! Столько денег в грохали, чтобы ты училась и в люди выбилась! А ты что?! Ответила нам черной неблагодарностью!
Честно говоря, Эмбер не ожидала, что они так отреагируют. Между ней и родителями всегда были теплые отношения, но во что они превратились после отчисления…
Родители буквально отказались от неё. Так и сказали: «Мы отказываемся от такой дочери, которая даже не хочет считаться с нами». Все попытки объяснить, что это не родителей она не уважает, а учиться там не хочет, были тщетны. Эмбер снова разговаривала как будто с глухой стеной.
Она не понимала, что стало с людьми, окружающими её. Все точно с цепи сорвались, скаля зубы.
Из-за введенных по стране карантинных мер Эмбер была заточена в одном доме с родителями. Это было непростое для её психики время: родители насаждали, напирали, ругались. И Эмбер приходилось выслушивать их крики двадцать четыре часа в сутки. С перерывом разве что на сон.
Работать она никуда пойти не могла, потому что все закрыто. Лишь в мае удалось устроиться на работу. Денег было немного. Поэтому она решила копить все лето, чтобы зажить самостоятельно, снять квартиру, иметь финансовую подушку.
Но эту финансовую подушку в августе, когда Эмбер уже рассматривала варианты квартир, распотрошил Билл. Буквально. Повезло, что он прошманал не все тайники, точнее, знал не о всех — она завела новые. Но у Эмбер почти опустились руки. Почему она не открыла счёт раньше? Хотела же, но все тянула.
У неё осталось меньше половины из накопленных денег. Что-то она накопила за учебу в Стэнфорде со стипендий, что-то еще осталось со школьных подработок. Она решила взять себя в руки и все же снять квартиру.
Миссис Уайт любезно поделилась тем, кто стал её грабителем. Эмбер тогда подумала, что пригрела змею на груди.
И впервые сделала то, чего никогда себе не позволяла.
— Пошел нахуй, моральный урод, — с жаром произнесла она и исключила Билла из беседы после его обращения к классу.
Она впервые послала лучшего друга. Бывшего лучшего друга. Пусть и заочно.
У Эмбер накипело. Сначала этот конченный бросает её на выпускном, потом блокирует её во всех соцсетях, прогоняет из дома, отказывается с ней встретиться, говорит Грейси гадости. Да, Грейси делилась с Эмбер всем, что писал Билл. И Эмбер было очень стыдно за то, во что превратился Билл. Так называется испанский стыд?
Она тогда думала: может, Билл всегда был таким? Может, в нем всегда сидело то ядовитое и отвратительное, просто он хорошо шифровался?
«Я не видела всех твоих граней,
Прячась в омут бессмысленных слов
Восхищалась твоими глазами
И не знала, какой ждёт итог»[2]
Эмбер пересмотрела видеообращение не раз и не два. И чем чаще она просматривала его, тем больше убеждалась в странности поведения Билла. Тот сильно заговаривался, говорил не в свойственной ему манере, запинался, отвлекался, очень странно смеялся. Его хохот был дерганным, переходящим на писк.
После восьмого просмотра она поняла, что Билл был в неадекватном состоянии. К сожалению, качество видео оставляло желать лучшего, свет очень плохой. А то так можно было бы посмотреть, расширены ли у него зрачки.
Эмбер в этом даже не сомневалась.
Тогда она настолько обозлилась на Билла, что впервые сделала еще кое-что, чего никогда не позволяла себе: пожелала смерти. Она пожелала Биллу сдохнуть от передозировки. За все, что он сделал.
— Мразь, чтоб ты захлебнулся пеной изо рта после очередной дозы, — выпалила она. Стало ясно, почему вдруг Билл обворовал её на столь крупную сумму. Ему нужны были деньги на наркотики.
Ей даже жалко стало Билла. Как жалеют тех, кто уже не выплывет. Она оправдывала себя тем, что не хотела марать руки об него и писать на него в полицию. Не хотела вообще видеть лица родителей Билла и как-то связываться с семьёй Картеров.
Да, действительно, не хотелось канители с полицией. Эмбер и так была измотана постоянными ссорами с родителями, которые начали прессовать её по новой, теперь уже предлагая перепоступить в сентябре. Эмбер этого не хотела, она планировала продолжить учебу в следующем году. Это ускорило разрушение отношений с семьей.
Эмбер решила, что Билла рано или поздно накажет жизнь. Когда-то произойдет то, что станет расплатой.
Она переехала-таки, чтобы покончить с выслушиванием претензий. Исполнила свою цель. И именно тогда родители сказали, что она им не нужна. Было больно, но Эмбер старалась держаться. Она была готова к подобному.
Эмбер чувствовала себя победительницей. Она смогла пережить все жизненные невзгоды: уход Билла, университет, отчисление из университета, отвержение родителей, ограбление. Она не сломалась и зажила наконец нормально. Задышала полной грудью.
И чувствовала, что выиграла эту войну. Ей уже ничего не страшно.
Она окончательно забыла Билла. Ну, так ей казалось. По крайней мере, вспоминался он значительно реже, чем в предшествующий год. Боже. Год назад их отношения пошли под откос. Даже чуть больше.
И только после переезда она могла сказать, что исключила из жизни любые напоминания о нем.
Сейчас Эмбер начинала новую жизнь и восстанавливала себя после всех жизненных потрясений.
«Мы в один гроб с тобою не ляжем
Я не дам себя вновь обмануть
Упиваясь тем райственным садом,
Что уже никогда не вернуть
Ты опять ничего ведь не понял
Я одна средь обломков стою,
Собирая себя по осколкам
И уже ничего не боюсь»[2]
Жизнь в «нормальном жилье» кончилась в октябре вместе со звонком от Билла. Она ответила машинально, даже не посмотрев на имя. Удивительно, что так и не удалила номер Билла.
— Алло, скорая! Тут человеку плохо! Умирает!
Это был голос не Билла. Кто-то чужой. Но почему он звонит с его телефона.
Неужели это…
— Передоз! — воскликнул парень на том конце провода, будто вспомнив, что нужно добавить эту деталь.
Сердце Эмбер ухнуло вниз. Тело прошибло от тревоги, как от удара электричеством.
Она желала Биллу подобного два месяца назад на эмоциях. Но даже не рассчитывала, что, услышав об осуществлении собственного желания, придет в ужас.
Её охватил первородный страх. Она совсем не была рада, что это воплотилось реальность.
— Я… я не врач, — только и смогла выдавить Эмбер из себя. Мозг отключился от паники.
— А? Чего? — заорал в трубку парень. Хотелось из-за его крика отнять телефон от уха, однако Эмбер этого не сделала, окаменев.
— Я не врач! — повторила она.
— Фу ты бля!
Парень резко отключился, и Эмбер не сразу поняла, что случилось. Слезы самопроизвольно и бесшумно покатились по щекам, и она зажала рот рукой, чтобы не взвыть.
В голове набатом била мысль: «У Билла передозировка»
«У Билла передозировка»
«У Билла передозировка»
«Билл умирает»
«Билл умирает! Очнись же ты, сделай что-нибудь!»
Захлебываясь рыданиями, Эмбер позвонила маме Билла. Почему-то и её номер она тоже так и не удалила.
***
— Я стала той, от кого родители Билла узнали, что у него передозировка. И что он в принципе наркоман.
За время рассказа Эмбер превратила в крошево вторую половину печенья. Первую она съела, но потом сказала, что остальное ей в горло не лезет.
— Я чувствовала себя так паршиво. Иногда мне казалось, что это я виновата в передозировке Билла, потому что пожелала ему этого. Глупо, но это так. Это мои чувства.
Алену тоже кусок в горло не лез после такого.
— Билл, к счастью, выжил, правда… — Эмбер прервалась на полуслове, потому что глаза наполнились слезами. Она посидела так с минутку, пытаясь прийти в себя, чтобы голос не дрожал. — Сердце остановилось. У меня самой оно чуть не остановилось, когда мне об этом сказали.
Ален осознал: несмотря на то что Эмбер была зла на Билла, она все равно очень беспокоилась за него. И совсем не хотела, чтобы он умирал. Мысль о том, что Билл покинет её по-настоящему, пугала подругу. Она совсем не желала подобного исхода.
— Я тогда поняла, что не написала заявление в полицию, потому что надеялась, что однажды Биллу станет лучше, он вылечится и вернется. Ну, я правда хотела на него подать, но когда посмотрела видео, то решила… Что это не он сам. Он ведь очень-очень хороший. В здравом уме он бы так не сделал. Он рассказал, что курить травку начал спустя месяц после нашей ссоры. То есть, он уже тогда на наркотиках сидел… Родители Билла это мне передали. Я все неосознанно скинула на его состояние. Хотела все вернуть. А когда он чуть не умер, так стыдно стало за мысли о его смерти…
— Это же всего лишь мысли, — подметил Ален и взял подругу за руки. Они были маслеными от печенья, но было все равно. — Твои мысли никак не повлияли на исход дела.
— Знаю. Даже если бы я полностью соединилась с космосом и мой посыл во Вселенную дошел куда надо… Это никак бы не повлияло. Я это обсуждала с психологом.
Эмбер тоже обращалась за психологической помощью…
— Я дала родителям Билла все, что у меня было, чтобы он лечился и проходил реабилитацию. Они отказывались, хотя объективно не могли потянуть. Хотели занимать или брать кредит, но я настояла. Они не хотели брать от меня деньги, мол, их сын и так много всякого мне сделал. Конечно, это так, но… Я так хотела увидеть его снова здоровым.
Конечно, это аукнулось Эмбер, потому что она отдала последние деньги.
Неожиданно её попросили выселиться из квартиры — хозяин решил её срочно продать. Эмбер поселилась у Грейси и из-за нехватки денег попала в порочный круг из работы сутки напролет. Потом и Грейси выставила Эмбер за порог. Видимо, она ей надоела.
Эмбер чувствовала себя всеми покинутой. Совершенно одинокой в этом огромном мире, где нет места для неё. Мир действительно казался огромным из-за полупустых улиц и заведений. Но единственное, что согревало душу — это знание, что она помогла Биллу. Сейчас он лечится. С ним скоро все будет в порядке.
Родители Билла звонили всегда после того, как навещали сына. Он не знал, что Эмбер покрыла внушительную часть стоимости лечения.
— И не знает до сих пор. И лучше ему об этом не знать. Я не давала Биллу о себе знать, начиная с того звонка. Впервые мы заговорили с ним, когда он закончил реабилитацию и написал мне письмо с извинениями. Я… Очень этого ждала.
Эмбер закончила, и Ален смог расслабиться и выдохнуть.
— Треш, — только и смог произнести он.
— Согласна. Мой психолог тоже говорил подобное, — она засмеялась.
Теперь Ален хранил секреты о нескольких гранях одной истории. Причем это грани, которые в некоторых местах не должны пересекаться, чтобы не ранить друг друга.
И он обязательно сохранит эти тайны.
***
Ален возвращался, разбухший от информации. Голова немного гудела от обилия слов, прошедших через неё за последние два дня. Так что по прибытию домой он сразу же открыл тетрадь и записал все, что было на душе после исповедей друзей.
Ален писал в гостиной. Здесь почему-то нравилось писать больше, чем в комнате. Журнальный столик, конечно, не очень-то подходил для нужд Алена и он писал на коленях, но это пустяки. Читал Ален, к слову, тоже чаще всего в гостиной.
Когда он вернулся домой, Стефан что-то усердно кашеварил, а потом это что-то поставил в духовку. Судя по запаху, выпечку.
На журнальном столике лежал телефон Стефана с подключенными к нему проводными наушниками. Рядом стояла недопитая кружка кофе.
Ален закончил изливать душу на бумагу и взял в руки коробку со своим новым телефоном именно в тот момент, когда Стефан пришел забирать кружку.
— О, — вытерев руки о полотенце и перекинув его через плечо, произнес он, — новый телефон купил?
Ален вытащил «Айфон» из коробки, а за ним и зарядное устройство. Он подсоединил телефон к сети, чтобы тот немного зарядился.
— Да. Купил у Билла.
Стефан взял верхнюю часть коробки от телефона и покрутил её, изучая.
— «Айфон», — прочитал он. — Не тринадцатый?
— Нет, восьмой.
Стефан положил коробку обратно на стол.
— А мне предлагали его купить.
— Купил бы? — улыбнулся Ален.
Стефан недовольно посмотрел на Алена, будто тот задал очень глупый вопрос, и скрестил руки на груди.
— Да, и едва б сводил концы с концами, зато с кирпичом за косарь.
Ну, тут и не поспоришь.
Стефан застопорился, взяв свой телефон. Он отсоединил наушники, смотал их, положил обратно на столик, завис на некоторое время, что-то читая в телефоне. Между тем Ален проверил, подзарядился ли «Айфон», и включил его.
Ален выполнил первые пункты настройки, выбрал язык. На экране при включении вывелось красивым почерком приветственное «Hello» от IOS 15.
— Ого, — сбоку подал голос Стефан, разглядывая градиентный фон. — А на итальянском он так сможет сделать?
Ален повернул голову в сторону Стефана, на лице которого отобразилось немалое изумление.
— Это зависит от выбранного языка.
— А.
Он продолжал разглядывать Стефана, лицо которого после быстрой смены эмоций снова стало нечитаемо равнодушным. Он взял-таки кружку с кофе и понёс её на кухню. Телефон опять положил на журнальный столик.
— Что печешь? — вдогонку крикнул Ален.
— Яблочный пирог.
Вау.
Странно, конечно, дивиться такому, но… Они снова разговаривали, как нормальные люди? И Стефан даже поинтересовался тем, что Ален притащил домой. И даже… пошутил. Ну, или Ален расценил это как шутку.
Ален настроил Apple ID и скачал все необходимые приложения. Он вошёл в аккаунт WhatsApp и даже написал там Эмбер. Так же он добавил Facebook, Instagram и почувствовал себя на секунду пещерным человеком, только-только вышедшим к цивилизации.
Окунувшись в мир соцсетей, Ален удивился: как он без всего этого жил целый месяц? Как обходился кнопочным телефоном? По правде говоря, не было времени и сил погружаться в это. Очень тревожно было из-за шаткого положения. Нужно было обжиться, привыкнуть к работе, новым условиям, новым людям. А когда все стабилизировалось, Ален понял, что готов.
Вообще Ален и до этого был нечастым посетителем соцсетей. У приемных родителей был пунктик на отбирание телефонов. Алену тоже, как и сейчас Пахите, приходилось искать свой телефон во всех укромных местах дома и втайне проверять уведомления.
Ален сделал пометку по этому поводу в тетради. Он услышал, как Стефан достает из духовки пирог, и почему-то захотелось пойти на кухню. Словно маленький ребенок побежал на вкусняшку, которую приготовил родитель.
Стефан посыпал пирог сахарной пудрой, а Ален стоял рядом, завороженно глядя на это произведение кулинарного искусства. Нет, он вовсе не претендовал на кусочек пирога (хотя был бы не против, да). Больше восхищали запах и внешний вид.
— У тебя отлично получилось. Пахнет очень вкусно, — похвалил он Стефана. Руки того остановились, прекратив сыпать пудру на пирог.
— Попробовать не дам, — после секундного замешательства холодно ответил Стефан и продолжил выполнять то, чем занимался ранее.
Ален раздосадованно надул губы, но вовсе не от того, что ему не досталось еды на халяву.
— Ты что, думаешь, что я подлизываюсь?
Стефан не ответил. Он закончил с посыпкой пудры и принялся убирать за собой.
Ален был в шоке.
— Стефан, — позвал он. Чужое имя на языке ощущал необычно. — Ты серьезно так решил?
Стефан уложил грязную посуду в мойку, выпрямился и посмотрел со светлой невинностью в чёрных глазах.
— А что, разве не так?
Ален возмущенно набрал в легкие воздуха, но только вот не нашелся, что сказать.
— Стефан, ну ты дурачок, — беззлобно произнес он. Специально обратился к нему по имени. Стефан выглядел совершенно спокойно, и рядом с ним не ощущалась аура враждебности, так что… Алену трудно было на это обидеться. — Я же просто сделал комплимент твоим кулинарным навыкам. И все. Ну правда, пирог выглядит очень классно! Ты молодец.
Брови Стефана взметнулись вверх. Кажется, тот и правда не ожидал, что это искренне.
— Ладно… Спасибо.
***
Стефан поймал себя на мысли, что теперь тоже хочет «Айфон», чтобы тот приветствовал его на итальянском.
Это, конечно, импульсивное желание, дурацкая хотелка, которую Стефан не исполнит. Из-за четырех букв на экране он не станет разоряться на еще один гаджет, когда уже есть один рабочий.
Но красиво же было!
Когда Ален прискакал на кухню и начал глазеть на пирог, Стефан почувствовал себя неуютно. Было ощущение, что на его творение, к которому другой не приложил собственной руки, беспардонно покушаются. А когда Ален сделал комплимент, то это вообще перешло все границы. Стефан действительно решил, что Ален подлизывается, чтоб заработать порцию пирога.
Но это было сказано просто так, и Стефан оказался выбит из колеи. Когда его хвалили в последний раз? Тем более за стряпню. Стефану нравилось готовить, в последнее время он прям увлекся. Это он делал для себя, но даже не думал, что его готовка найдет отклик.
Ален не выглядел расстроенным подозрительностью Стефана. Еще какое-то время тот посидел в гостиной, а потом ушел в комнату с новоприобретенным телефоном.
Стефан убрался на кухне. Пирог немного остыл. Стефан подумал-подумал, взвешивая, насколько правильным будет делать это после того, как отказал, но…
— Да-да!
Стефан неуверенно открыл дверь после стука. Он задержался в дверном проеме на пару мгновений и вошел. Казалось, что, перейдя за порог чужой комнаты, Стефан будто бы пересек определенную черту.
Он никогда не бывал в комнате Алена. Она выглядела более обжитой и уютной, чем комната Стефана. Тут были и всякие милые безделушки, которые придавали помещению уюта и ощущение, что здесь живут. На полке сидели плюшевые кенгуру и пингвин, а на светильнике висел странного вида круглый кулон но толстой нити. Это первое, за что зацепился взгляд Стефана.
— Это… Тебе, — Стефан неловко протянул сидящему на кровати Алену тарелку с куском пирога.
Ален лежал на кровати с телефоном в руках, когда Стефан зашел. Сейчас он принял сидячее положение.
— Ой… Да ладно тебе, не стоило, — начал отбрыкиваться Ален, но Стефан был непреклонен и буквально всунул тарелку в руки.
Вот опять начал Ален включать хорошенького и бескорыстного!
— Нет, стоило. Ешь, пока дают. Это я сделал не для того, чтобы загладить вину или типа того. Ты попробуешь и скажешь, как тебе. Понял?
Ален держал тарелку, как драгоценность, и выглядел очень смущенным. Он глупо так улыбался, но это не выглядело отталкивающе.
— Понял. Спасибо.
Выйдя из комнаты, Стефан закрыл дверь и выдохнул. Сразу стало легче на душе.
Ну захотелось ему угостить Алена. Что теперь? Да, он сначала подумал всякое, но люди ведь способны менять мнение. Пусть Ален попробует и скажет, вкусно ли. А то только Стефан пробовал свою еду. Другие — нет.
Стефан спустился в гостиную, чтобы забрать телефон. Он чувствовал себя уставшим после заморочек с пирогом. Что ж, на работу еду приготовил, теперь можно отдохнуть немного перед вечерней сменой.
Забирая телефон, Стефан даже не думал заглядывать в раскрытую тетрадь Алена. В прошлый раз он этого не сделал.
Однако взгляд сам по себе зацепился за строки:
«Наркомания Билла принесла много боли и неприятностей всем. Самому Биллу, Эмбер, родителям Билла, его одноклассникам. Это так страшно звучало, а как ощущалось участниками событий…»
Глаза Стефана шокировано расширились. Что? Наркомания Билла? Он употреблял? Это доставило проблем стольким людям?
Охренеть.
Ну, по Биллу, между прочим, это видно. Он всегда был… Странный такой… Теперь ясно, чем обусловлены эти странности.
Стефан быстро схватил с журнального столика наушники и телефон и поднялся к себе. Он пожалел, что вообще прочитал эти строки. Не хотел же!
Стефан — человек, который любит совать нос в чужие дела. Ему всегда было интересно слушать о других людях, потому что собственная жизнь скучна и неинтересна. Однако сейчас стало противно. И совсем не было желания копаться в чужом грязном бельем — настолько грязном.
Он не приемлел наркотики. Даже для наглухо отбитого человека как Стефан подобное — табу. Достаточно было алкогольного опьянения и запоев, когда терялась связь с реальностью. Но от наркотики… Это за гранью.
Стефан вытер руки об шорты, словно замарал их об тетрадь Алена, хотя даже не касался её. От строк о наркотиках и Билле как будто несло смрадом. Нет, дело не в том, кому принадлежала тетрадь и кто это писал. Дело было в содержании.
Билл и до этого Стефану не нравился, но сейчас он ощущал к нему еще большую неприязнь.