24 апреля 1982
Квартира Сириуса Блэка
— Ты же понимаешь, что она не хотела расстроить пацана, — сказал Сириус, стоило Джеймсу выйти из Норы и заметить, что Гермиона ушла.
— Понимаю, — сказал он. — Просто… Она знает о моем сыне больше, чем я, и… так быть не должно. На ее месте должна быть Лили. Лили должна всё это знать.
— Честно сказать, друг, — заметил Ремус, — технически, ни ты, ни Лили не должны были ничего знать о Гарри. И именно благодаря Гермионе ты сейчас с ним.
Он послал ей письмо с извинениями, как только пришел домой, но она ответила лишь короткой запиской, в которой говорилось, что, возможно, им стоит какое-то время не пересекаться. По-видимому, она рассталась и с Ангусом, решив отдалиться от как можно большего числа людей.
Я защищу Гарри, написала она. Он — важнее всего, и мне нужно сосредоточиться на моем задании.
Но она не появлялась в их квартире несколько недель, и Джеймс основательно забеспокоился. Она не связалась с ними в полнолуние, и Гарри пришлось остаться на ночь с Лонгботтомами, чтобы Сохатый мог побыть с Лунатиком и Бродягой. Всякий раз, как Джеймс спрашивал о ведьме Ремуса, тот отвечал, что она забегает в книжный, только когда его нужно подменить, а в остальное время либо тренируется с Грюмом, либо ищет крестражи с Дамблдором.
— Как думаешь, она в норме? — как-то утром спросил Джеймс у Сириуса, когда Гарри нарисовал рыжего кота на обратной стороне письма, которое пришло из Мунго. В нем у Джеймса спрашивали разрешение на какой-то сбор средств для магловской медицины в честь Лили.
— Она дни напролет проводит с Аластором Грюмом. Нормой я бы это не назвал, — ответил Сириус. — Она прошла войну, вероятно, даже худшую, чем наша, и осталась в рассудке. Перестань так за нее трястись. Всё с ней будет в порядке.
Джеймс кивнул.
— Знаю, просто… Гарри по ней скучает.
Сириус понимающе улыбнулся и покачал головой.
— Сходи уже, передерни.
________________
Это случилось не в первый раз.
Первый раз произошел на следующий день после его дня рождения; после стычки с Гермионой.
Проснувшись в привычно дурном настроении, Джеймс покормил Гарри и уложил его вздремнуть, а затем залез в душ и подставил спину под горячую воду. Пена стекала по его загорелой коже, задевая шрамы, заработанные во время квиддича и войны, и смывала запах простыней, на которых он спал. Простыней, которые с каждым днем всё меньше и меньше пахли Лили.
Прижавшись лбом к холодной плитке, Джеймс смыл с себя пену, проходясь ладонями по плечам, груди, животу и, наконец, касаясь члена. Закрыв глаза, он обхватил его и задвигал рукой в хорошо знакомом ритме, тяжело выдыхая из-за нарастающего внутри жара.
________________
— Джеймс, как думаешь, может, заменим в бутоньерках для женихов лилии на розы? — сказала Лили, открывая дверь. — Знаю, это очень мило и тебе нравится игра слов, но, серьезно, я терпеть не могу, когда проводят аналогию между мной и цветком, и если уж — о, боги! Ты что делаешь?!
Он рассмеялся и повернулся к ней, лишь частично скрытый стеклянной дверью душа, радуясь, что поставил ее, а не повесил ту глупую цветочную занавеску, которую хотела Лили. Он быстро полюбил приходить к невесте, когда та принимала душ.
— А ты как думаешь?
— Тебе что, четырнадцать? Джеймс! Прекрати немедленно! — крикнула она, прикрывая ладонью глаза.
— Лили, ты же видела меня голым.
— Я не видела, чтобы ты… делал это!
— Хочешь присоединиться?
Она рассмеялась.
— Нет, нет, воздержусь. Тебе, похоже, и одному нормально.
— Потому что я думаю о тебе, — сказал он, подмигнув ей.
— Ты смешон, — она покачала головой и с красными щеками вышла из ванной.
— Но мне вообще-то нравятся лилии! — крикнул он ей вслед.
________________
Его разум заполняет видение рыжих волос и ярких изумрудных глаз. Воспоминания о диване в их общей гостиной старост в Хогвартсе, о различных местах в их первой квартире, которую они купили сразу после свадьбы, о спальне, которую они делили в маленьком доме в Годриковой Впадине. Он пытался вспомнить выражение ее лица, когда она кончала — когда он доводил ее до оргазма. Как она хватала ртом воздух, тянула его за волосы и шептала его имя.
Он изо всех сил пытался вспомнить звук ее голоса.
Давление продолжало нарастать, а потом, прямо перед желанным облегчением, изумруд сменился янтарем, а прямые рыжие волосы — кудрявыми и каштановыми, и в его голове возник образ вымокшей и смеющейся Гермионы, вылезающей из пруда рядом с Норой и пытающейся отжать волосы, не замечая, как блузка облепила ее грудь.
К тому времени, как Джеймс перестал рыдать, вода стала ледяной; его тошнило от смущения и ненужного чувства вины. Он признался во всем Ремусу — но не Сириусу — и оборотень вздохнул и положил ладонь ему на плечо.
— Я словно изменяю ей, Лунатик, — признался он.
— Это не так, — сказал Ремус. — Ты логически понимаешь, что это не так. Это просто этап, через который тебе нужно пройти.
— Она была любовью всей моей жизни.
Ремус кивнул.
— Я знаю, друг. Но твоя жизнь еще не окончена.
________________
6 июля 1982
Квартира Гермионы Грейнджер
Минус один, говорилось в письмах, которые Дамблдор направил проверенным членам Ордена.
Гермиона месяцами тренировалась до седьмого пота под надзором Грюма, пытаясь научиться колдовать Адское пламя и управлять им, чтобы избавиться от дневника. В середине апреля, когда эмоции взяли верх и она чуть не заработала ожоги третьей степени, она решила взять себя в руки и перестать горевать из-за того, что случилось на дне рождения Джеймса.
— Ты же знаешь, что ему совестно, да? — спросил у нее на работе Ремус. Она лишь вздохнула.
— Он не обязан винить себя. Да, он на меня накричал, но… Будь я на его месте… Я понимаю, почему он так поступил. Я перешла черту. Гарри не мой сын.
Не ее сын. Об этом говорил Ангус, следуя за ней из Норы; его немало обеспокоило, что она разрыдалась, стоило ей добраться до края защитных чар и трансгрессировать домой. «Я понимаю, что ты хочешь помочь Поттеру. То, что с ними произошло, ужасно, — сказал он тогда. — Но, Гермиона… Гарри не твой сын».
Она же ответила ему новой ложью и секретами, а потом пространно извинилась за то, что не может посвятить себя отношениям. Не сейчас, во всяком случае. Ангус тяжко это воспринял, но не стал ее переубеждать, поцеловал в щеку и ушел, пообещав, что не пропадет, в одиночку выслеживая Кэрроу.
— Ты готова, — сказал ей в начале июля Грюм, и вскоре они перенеслись в старую зацементированную хижину. Дамблдор и Грюм встали по обе стороны от Гермионы, и она прошептала:
— Адское пламя.
К ее ужасу и изумлению волшебное пламя тут же превратилось в живого, дышащего дракона, созданного из огня. Он проглотил дневник целиком, и у нее перехватило дыхание, когда крестраж завыл и закричал. Когда от него остался только пепел, дракон повернулся к Гермионе и взревел. Даже Дамблдору пришлось приложить усилия, чтобы сдержать и изгнать зверя. После него осталась лишь одна маленькая огневица, отложившая несколько яиц — единственное доказательство, что у Тома Реддла когда-то был дневник.
— Это было тяжелее, чем я думала, — призналась она. Грюм кивнул.
— Возможно, нам стоит задуматься о василиске.
Вернувшись домой, она до скрипа терла мочалкой кожу, пытаясь смыть запах дыма и огня и воспоминания о предсмертных криках Волдеморта. Ее приводила в ужас мысль, что же тогда испытали Гарри и Джинни. Но теперь они были спасены. Джинни наверняка спала в кроватке в Норе; она уже никогда не попадет под власть дневника и не выпустит по его указке чудовище. Гарри, вероятно, спит в квартире Сириуса; ему уже не придется убивать это чудовище, чтобы спасти ее.
— Гермиона?
Завернувшись в полотенце, она вышла в гостиную, где из камина высовывалась голова Элли.
— Всё в порядке? — спросила она, вытирая волосы. Элли вздохнула.
— Нет. Фрэнка ранили на работе, и мне нужно бежать в Мунго.
— О боги, надеюсь, ничего серьезного?
— Нет, не особо. Он неделю или две не сможет ходить на работу, но сейчас он без сознания, так что с бумажками разбираться придется мне. Я закинула Невилла маме Фрэнка, но со мной ещё и Гарри, поскольку сегодня полнолуние, и я пыталась оставить ей и его, но бедняжка разревелся, как только ее увидел.
Гермиона нахмурилась.
— Элли, я бы с радостью помогла, но не думаю, что Джеймс…
— Джеймс возражать не будет, и ты это знаешь. Ты по-прежнему можешь попасть в их квартиру. Пожалуйста, Гермиона, можешь с ним посидеть? Больше мне просить некого.
Она вздохнула.
— Сейчас буду.