— Сегодня ты копаешь на глубине в восемьсот метров.
Торка чуть не вскрикнул от радости. Восемьсот метров — это почти тысяча. А тысяча метров — это почти две тысячи. А две тысячи — это Перевёрнутый лес, в котором часто бывает Лайза, и где живёт её учитель — Озен Недвижимая.
Озен давно была в личном списке торкиных врагов: сначала шла она, как основная помеха их встрече с Лайзой, потом инструктор, бдительно следящий за каждым его шагом, затем преподаватели и лунные свистки из приюта, не дававшие ему ходить в Бездну каждый день, а следом — вездесущая староста Бельчеро и Наири, съевший его пирожное позавчера. Все имена были записаны карандашом, чтобы можно было их стереть — Торка в свои девять был злопамятным, но отходчивым мальчиком.
Инструктор никогда не спускал с него глаз, но Торке было не привыкать вести себя хорошо для отвода глаз. Правда, вести себя хорошо в Бездне было трудно — бегать и собирать артефакты было слишком весело, чтобы просто работать, а не перебегать от камня к камню, ловя мелких жучков и ящерок. Но он сделал над собой усилие и упорно работал целый месяц. Инструктор хвалил его за старания, а Торка, признательно улыбаясь, думал только о том, чтобы эти мучения поскорее кончились. И сегодня инструктор, наконец, отвернулся, чтобы проверить бывших колокольчиков.
Торка подорвался с места, едва успев прихватить с собой кирку. Он бежал, не оборачиваясь, пока не заметил в стороне гондолу, спускающую на следующий слой. И думать нечего было пользоваться ей посреди бела дня, когда там дежурят взрослые, так что Торка отошёл в сторону и, высмотрев неприметный каменистый спуск вниз, осторожно пополз по нему, ища, где можно закрепить верёвку. Мальчик знал, что, даже обнаружив пропажу, инструктор сперва поищет его на участке для раскопок, потом расспросит детей, затем уже спустится вниз, проверяя каждую пещерку, и только потом догадается спросить у дежуривших у гондолы синих свистков, не видели ли они Торку. А они, разумеется, не видели. Искать его после спуска на второй слой никто бы не стал — для красных свистков это считалось равносильным самоубийству. Мальчик слышал это от девочек, мечтавших сбежать в Бездну от несчастной любви. Правда, многих притаскивали обратно синие и чёрные свистки, но Торка и не желал умирать. Его план был в другом…
Несколько дней назад он услышал, как старшие ребята обсуждают крупный артефакт на втором слое. Он был не то чтобы сильно велик или ценен, но синие свистки сокрушались, что им почти не дали времени повыкапывать его. Торка был уверен — если извлечь его, о нём обязательно заговорят. И заговорят, конечно, так, чтобы даже Лайза услышала.
Далеко-далеко над головой виднелся краешек закатного неба. Торка некоторое время смотрел на него, ища на ощупь опору под ногами, но вскоре даже этот краешек скрылся из виду. Ему сложно было поверить, что когда-то он боялся Бездны — здесь было спокойно и уютно, пахло землёй и теплом. Мальчик осторожно сжал кулон с золотой прядью волос — от короля пахло точно также, ведь он был воплощением этих мест. По крайней мере, чем-то Зи и Бездна были похожи.
В Перевёрнутом лесу царили кровавые сумерки. Где-то, шелестя щетинками, пролетал беникучинава*, где-то попискивали какие-то мелкие зверюшки. Торка, исцарапанный и покрытый пылью, тяжело дышал, глядя на ветви исполинских деревьев, смыкающихся над ним. Добрался. Теперь никто ему ничем не помешает. Теперь-то он покажет им…
Смотав верёвку и вынув из кармана карту, мальчик осторожно двинулся по ней, стараясь избегать подозрительных шорохов, — эту карту они с Дони стащили у синих свистков прямо из комнаты, пока те спали, и он не мог ручаться за её точность. Он знал, что на втором слое обитает множество тварей, готовых им поживиться, но отчего-то это пугало куда меньше обожаемых им историй о призраках. Торка решительно шёл вперёд, уверенный, что здесь привидений не будет.
Место, указанное на карте, оказалось не так далеко. Это было небольшое углубление в скале, так что он без труда забрался в него, различая в свете фонарика очертания артефакта. Не долго думая, Торка схватился за кирку.
***
Казалось, прошло несколько часов, прежде чем Торка обессиленно отложил инструмент в сторону и развернул свой дневной паёк. В этот момент над углублением выросла гигантская тень.
— Здравствуй, — тень склонилась к замершему с бутербродом во рту мальчику и схватила его за плечо. — Что это ты тут забыл… маленький красный свисток?
Торка обмер. Он таращился на огромное существо и никак не мог сообразить от ужаса, что это такое перед ним. Бледное лицо с огромными тёмными глазами, похожими на провалы, склонилось к нему… и тут он заметил, что на шее существа болтается белый свисток. Мальчик тут же успокоился и даже обрадовался. Настоящий белый свисток! Значит, это учитель Лайзы, Недвижимый Лорд. Торка поспешно отложил бутерброд, отряхнул ладошки и низко поклонился.
— З-зд-д-д-др-р-а-а-авств-в-вуйт-те! — старательно произнёс он.
Озен некоторое время молчала, склонив голову и будто прислушиваясь. Наконец, она произнесла мягким тягучим голосом:
— Знаешь ли, что красным свисткам нечего делать на Втором слое, а?
Торка отлично это знал. Знал и невероятно гордился собой — первый красный свисток, который принесёт настолько крутой артефакт!
— Д-д-да! — заявил он, кивая.
— Хорошо. В таком случае, что ты тут забыл, а?
— Я х-х-хо-от-тел п-п-прин-нест-т-ти с-са-с-са-с-сам-мый л-луч-ч-ч-ч-чш-чш-ший-й а… ух… а-а-р-р-рт-т-еф-фа-к-кт-т! — от волнения Торка совсем запыхался и почти перестал понимать самого себя.
Озен поморщилась, потом покачала головой и тяжело вздохнула:
— Иными словами, ты нарушил правила и спустился на Второй слой за артефактом. Как только тебя пропустили на гондолу, а?
— А й-я б-без-з г-г-гонд-д-о-ол-лы! — радостно заявил мальчик. — С-сам с-с-сп-п-пус-ст-т-тил-л-л-лс-ся в-в-вниз-з. П-п-пеш-ш-ш-ш-шко-ом.
— Пешком, а?.. Удивительно, — Озен подняла брови. — Но ведь обрыв…
— А я н-на в-вер-р-р…
— На верёвке, а?
— Д-д-да!
Белый свисток выпрямилась во весь свой рост — Торка никогда в жизни не видел таких высоких людей, — так что её голова совсем скрылась за выступом углубления.
— В таком случае, ты отлично знаешь, что понесёшь наказание, — её голос звучал громко и чётко, как у военных. — Ты из «Бельчеро», так?
Мальчик кивнул. Потом, решив, что она его не видит, добавил:
— А-аг-га.
— Хорошо. Кто твой лунный свисток?
— Ег-г-го з-з-з-зов-вут-т…
— Стоп. Не надо. Лучше скажи, как зовут тебя. Только коротко. И сколько тебе лет.
— То-тор-к-ка! — мальчик, выглянул из углубления и радостно показал девять пальцев. Пусть знает, что он самый юный искатель, нашедший такой артефактище.
— Понятно, То-тор-к-ка, которому девять, и он лазает в Бездну за артефактами без спроса. Посиди тут, я сейчас напишу записку твоим воспитателям, и пойдём наверх. Не страшно тут будет пару минут подождать, а?
— В-вс-сё х-хор-р-рош-шо!
— Молодец. Молодец, да…
Женщина развернулась к нему спиной, и мальчик понял, что его сейчас потащат наверх. Без артефакта. Ужаснувшись тому, что из «самого юного добывателя огромных артефактов» он может превратиться в дурачка, сбежавшего на второй слой и чуть не ставшего кормом для местной фауны, Торка замахал киркой как одержимый. К счастью, часы работы дали свои плоды, и совсем скоро он извлёк нечто, похожее на старинную амфору, запечатанную причудливой печатью.
— П-получ-чилось!
Взвалив амфору на себя, Торка осторожно выглянул из ниши. Никого. Перехватив сосуд поудобнее, он направился в сторону ближайшей гондолы.
***
План был прост — сказать дежурным, что он заблудился и попросить поднять его наверх. Те, конечно, будут сердиться, что красный свисток проник на второй слой, но непременно поднимут его. А там уже можно идти в приют, чтобы получить свою долю почестей и наказаний. О последних Торка старался думать поменьше.
Перевёрнутый лес вокруг него становился всё мрачнее. Красно-золотые отблески на деревьях медленно становились багровыми. Синие тени тянулись к мальчику, словно желая обнюхать. Повсюду раздавался мерный стрекот насекомых.
Торка шёл, не понимая, что происходит, пока не добрался до гондолы. Точнее, до места, где она должна была стоять, но там не было ни дежурных, ни гондолы — только пустой подъёмный механизм.
«Наверное, уже ночь. На ночь их всегда поднимают», — решил Торка, высматривая вверху хоть что-то.
В Перевёрнутом лесу ночь наступала медленно. Сумерки всё сгущались, обжигая глаза кровавыми бликами. Красный свисток сел спиной к большому камню и стал ждать утра.
— Эт-то нич-ч-чего, ч-чт-то н-н-н-ноч-чь, — сказал он сам себе. — Т-тут в-вр-рем-мя б-быст-трее ид-дёт… Хот-ть н-нем-мн-н-нож-жечк-к-ко…
Собственный заикающийся голос его совсем не ободрил. Прижав к себе амфору, он закрылся ею от Перевёрнутого леса и закрыл глаза. Становилось голодно и скучно. «Может, костёр развести?».Торка огляделся, но нигде поблизости не увидел палок, а идти к теням, чтобы набрать их, он не решился. Мало ли, куда они могут его утащить. Да и встретиться с каким-нибудь животным ему не хотелось.
Ему хотелось есть. Он доел бутерброд. Захотелось пить. Воду Торка допил ещё наверху, пока ждал, когда отвернётся инструктор. Едва вспомнив об этом, он захотел пить ещё сильнее. «Ничего, — думал он, — скоро уже будет утро, меня вытащат, и я смогу попить воды… Много-много воды…». Он знал, что в Бездне есть целые родники с чистой водой, но совсем не знал, где их искать.
Он прислушался, не слышно ли журчания, но услышал только какое-то большое животное, флегматично протопавшее мимо него. От страха пить на мгновение перехотелось, а потом захотелось ещё сильнее. Так сильно, что Торка прижался губами к холодному камню.
«Теперь ещё и писать хочется…», — чуть не заплакал он. К счастью, Торка хорошо знал, что делать в такой ситуации — спуститься на пятьдесят-сто метров вниз от места, где он остановился, выкопать ямку, а потом хорошенько засыпать её землёй. Только вот куда идти, если вокруг так страшно?
Какое-то время мальчик терпел, но вскоре ему пришлось отставить амфору и, прихватив с собой маленькую лопатку, двинуться вниз по тропинке. Он уходил всё дальше и дальше, пока не оказался в тёмных-тёмных страшных-страшных и непроходимых-непроходимых кустах.
Выкопав ямку, он устроился над ней. Где-то хлопали крыльями большие птицы. Торка сидел и думал, что будет делать, если его схватят и унесут. Кричать и плакать? Бесполезно. Попробовать отбиться? Мальчик дотянулся до ближайшей ветки и принялся обламывать с неё неудобные сучки. Потом подумал, что с сучками бить будет больнее. Потом забыл, зачем вообще поднял палку и швырнул её в кусты, побеспокоив какое-то животное. Оно недовольно всхрапнуло, и красный свисток поспешил вытереться листиками. Натянув штаны, он торопливо засыпал ямку и бросился обратно к камню. По дороге наверх его замутило. Живот скрутило, к горлу подкатила тошнота…
«Если вырвет, ещё больше пить захочется!» — испугался Торка, зажимая себе рот, но это его не спасло. Рвота полилась, обжигая нос и горло. Мальчик поперхнулся и закашлялся, тут же запачкав шортики и рубашку. Он свалился на землю и избавился от остатков пищи. «Зато животные меня такого не станут есть…» — подумал он, слыша, как удаляется в темноту какая-то крупная тварь. Затем его снова вывернуло. До камня Торка дополз на четвереньках, пачкая тропинку кислым желудочным соком. Ему вспомнилось, что старшие советовали друг другу плотно поесть — тошнить будет в любом случае, но хоть не собственным желудком. У него такой возможности не было. Свалившись у камня, мальчик отёр губы рукавом и прижал к себе амфору.
— Пи-и-ить… — простонал он, чувствуя, что вот-вот заплачет. Внезапно ему на лоб легла холодная рука. Это было так хорошо, что Торка некоторое время просто лежал, закрыв глаза и ни о чём не думая.
— Эй, ты как? — ласково обратился к нему звонкий мужской голос. — Живой?
«Дежурный», — догадался мальчик, открывая глаза. Кругом царили глубокие сумерки, но Торка всё равно смог различить очертания молодого мужчины, склонившегося над ним. На мужчине была дорогая рубашка с красивыми длинными манжетами и тёмный жилет, а свистка не было видно вовсе. Торка немного занервничал.
— Зд-д… равств-вуйт-те… А в-вы д-деж-журный?..
— Дежурный-дежурный, — усмехнулся незнакомец. — Я по всему второму слою дежурный.
— М-мне н-нав-верх н-надо… Я… амф-фор-ру… — пробормотал Торка, но мужчина покачал головой и сунул ему в рот флягу.
— Пей.
Торка сделал торопливый глоток и закашлялся, поперхнувшись ледяной водой. Он сел, чувствуя, что его всё ещё мутит и потихоньку, маленькими глоточками опорожнил всю флягу. Он хорошо знал, как пить после рвоты. Стало намного лучше.
— С-спас-с-сиб-бо… А т-ты к-кт-то?
— Киру меня звать. А ты кто? И чего сюда полез?
— П-п… п-пох-хв-васт-таться х-хотел… — всё-таки расплакался Торка. — Я… Т… Т-тор-р-к-ка…
— Кто-кто? Тараторка?
— Т-торк-ка!
— А, Торка… — парень достал ещё одну флягу и отдал мальчику. Торка послушно выпил ещё. — Ну, Торка, крепко ты тут влип. Пешком наверх топать будешь — ещё и не то выблюешь. Придётся нам с тобой утра ждать, да?
— Д-да…
Красный свисток уткнулся в тёплый бок Киру. Тот погладил мальчика по волосам.
— Тогда спать ложись — всё лучше, чем в темноту глаза таращить.
— Н-не сп-сп-п-пится…
— Ну, а ты ляг хотя бы. А я тебе сказку расскажу.
Торка лёг на рюкзак и заинтересованно посмотрел на Киру. В полутьме он мог различить только тёплую улыбку мужчины.
— Ну, слушай. Когда-то давным-давно жил дьявол. Ходил он по миру, ходил и смотрел на то, что Господь делает. И всё-то дьяволу не нравилось: и то, что люди родятся на свет в одиночестве, и то, что они меж собой схожи как капли воды, и то, что ходят они по свету без смысла, пока не лягут в землю, чтобы вернуться к Богу. А более всего дьяволу не нравилась смерть.
И пошёл он к Богу, чтобы разузнать, для чего же так устроено в мире, что люди одни-одинёшеньки, похожи как рыбёшеньки, родятся, чтобы есть-пить, а потом приходит им срок в землю ложиться и к Богу возвратиться? И ответил ему Бог, что люди одни родятся, ибо в одном теле есть одна лишь душа, данная Им и к Нему же возвращающаяся. И что схожи они для того, чтобы не было в мире войн и зависти — то, что создано по образу Его, не может впасть в грех. И что жизнь они свою живут, Его славя, а после — ложатся в землю, чтобы напитать ту своим телом, а душу возвращают тому, кто её создал. И сказал Бог, что только так и возможен порядок.
Не понравился дьяволу ответ. Создал он тогда любовь и отправил людям на землю, зародив семя той в каждой душе, до которой только смог дотянуться. И научились люди любить, и захотели быть не с Богом, а друг с другом — с самого рождения они искали того, кто утешит их жажду тепла, изводили себя днями и ночами, не пили, не ели, пока не находили того, кто был люб им. И прожив вместе всю жизнь, не желали более расставаться и в землю ложиться, ропща на Бога. Бог терпел.
А потом у людей родились дети. И с детства ещё жаднее были они, ища любви родительской, а не одной лишь любви к себе подобным. И жизнь была им не мила, пока не находили они того, кто может утешить их в их одиноком пути. И прожив свою жизнь с любимыми, не желали они идти к Богу, злясь и грозясь на него. Бог терпел.
И народились от детей дети. И того хуже были они — от каждого они требовали внимания и тепла, даже от Бога. И жизнь была им не в радость, пока хоть кто-то из их окружения не любил их. И находили они снова и снова себе любимых, ревнуя, теряя и воюя за тех. И прожив жизнь, желали вновь увидеться на земле с родными, которые их покинули, и проклинали Бога за то, что не даёт он этому быть во веки веков. Бог терпел.
И пошли от детей детей дети. И были они все разными, искажёнными настолько, что потерялись в них божественные черты. И мало им любви было от ближних и от дальних. И жизнь свою они жили себе и другим в тягость, о любви тоскуя, да дарить её разучившись. И впали они в грех, зверям уподобившись в поисках тех, кто сможет их полюбить. И жизнь свою завершая, истово в ненависти своей к Богу и делам его расписывались, не желая идти к нему, а желая продолжать свой скорбный путь в поисках крох той самой любви, что подарил людям дьявол. И разгневался Бог.
Отвернулся он от детей своих, детей их, детей детей их и детей детей детей их. Забрал их души бессмертные и дал взамен смертные, звериные, ибо они иных и не заслужили. Наводнил мир болезнями и смертями, чтобы истинно страдали те, кому жизнь кажется тягостью. А дьявола скинул с небес в глубокую пропасть, да так, чтобы тот никогда и подумать не смел возвратиться.
— И?.. — сонно спросил Торка. — Д-дьяв-вол ост-тал-ся-ся т-там?
— Остался, — кивнул Киру. — Забрал с собой всю любовь, которую не успел рассеять по миру, опустился на дно Бездны и… горько заплакал, ведь и сам он теперь любил тех, кто ходил там, по миру, страдая от гнева Господня. И дал он обещание, что всякому, кто придёт к нему, даст он бессмертную душу, чтобы могла она перерождаться во веки веков и быть с теми, кого любит. А тех же, кто отвернётся от него, пообещал он проклясть, чтобы наказание Бога казалось им благодатью в сравнении с его обидой. С тех пор в Бездне появилось Проклятие. Тебя им и приложило.
Торка некоторое время лежал тихо, о чём-то раздумывая.
— Ж-жалко ег-го, — наконец, произнёс он. — Х-хоть и д-д-дьяв-вол, а ж-жалк-ко…
— Ну, он же не виноват, что его так назвали. Говорят, он когда-то был прекраснейшим ангелом, сверкавшим, как утренняя заря, а едва стал сомневаться в Боге — потерял весь свой сияющий облик и превратился в тень. Так его и не замечали, пока он любовь не придумал.
— Г-говорят, т-те, к-кт-то м-мног-го в Б-безд-дну сп-спу-спук-кает-тся, т-тер-ряют ч-челов-веч-ческий об-блик…
— Ага, — кивнул Киру. — Тоже тенями становятся. И никто их не видит и не замечает. А они, знай себе, идут дальше, глубже, за любовью и возможностью встретиться с любимыми.
Мальчик сонно засопел. Глаза закрывались сами собой, а рядом с мужчиной было тепло и уютно. Тот ласково гладил красного свистка по волосам. Последнее, что Торка слышал от него:
— Торка-Торка, береги волосы моего мужа…
***
–И о-он д-дал м-мне п-п-поп-пит-ть!
— В-в-вр-рёш-шь?!..
Никто не поверил Торке, когда он вернулся на следующий день. Директриса и лунные свистки были в бешенстве — они забрали у несчастного Торки амфору, отвели за ухо в комнату для наказаний и много-много часов раскручивали его, голого и голодного. Потом дали полдник и прогнали в спальню.
Братья и Дони очень сердились на Торку: они переволновались за него и не спали всю ночь, а виновник этого и не думал извиняться. Когда же мальчик заикнулся про Киру, они начали наперебой говорить, что у него случилась галлюцинация от обезвоживания.
— Ну не мог с тобой говорить мёртвый основатель, — утешал зарёванного от обиды Торку Симон. — И уж точно он не мог дать тебе воды.
— Н-но он-н д-дал! Д-две ф-фляж-жк-к-к…
— Ага, а в карцере с тобой король говорил, — фыркнул Дони. — Ну хватит, ты и так молодец, что не сдох там. Чего выдумывать?
— Я н-не в-в-в-вы… в-вы ур-род-ды!!! — крикнул Торка, выскакивая из спальни.
Но к кому бы он ни обращался, никто не желал слушать его историю. Ребята постарше смеялись. Колокольчики испуганно косились на заикающегося красного свистка и ничего не понимали. Девочки пообещали ему показать ещё и не такого, если он не уберётся из их комнаты. Торка в отчаянии сел на подоконник.
— А… а й-я т-теб-бе в-вер-рю… Тихий мальчик постарше указал на место рядом с Торкой.
— М-мож-жн-но с-сесть?.. Торка обиженно засопел.
— Н-не п-перед-драз-з-зн-нив-вай!
— Я и н-не п-перед-драз-з-знив-ваю… — мальчик смутился. — Д-деф-фект р-реч-чи…
— С-сад-дись, — разрешил Торка.
Некоторое время они сидели молча. Наконец, набравшись смелости, Торка заявил:
— Й-я л-лаз-зал н-на в-вт-тор-рой с-слой и… и… и т-там б-была с-сама О… Оз… Оз-зен! — он перевёл дыхание, заодно проверяя, слушает ли его мальчик. Тот внимательно слушал. — И п-пот-том я в-вык-коп-пал б-больш-шой ар-ртеф-факт… Уф… И п-понёс н-нав-верх… И ст-темнел-ло, а к-ко м-мне п-приш-шёл К-к-кир-ру, ос-с-снов-ват-тель. Он д-дал м-мне в-вод-ды и р-рас-сказ-зал с-сказ-зку! В-вер-риш-шь?
Мальчик немного подумал.
— В-вер-рю. А. а… а о ч-чём б-был-ла с-сказк-ка?
— О д-дьяв-вол-ле! О т-том, к-как он п-прид-дум-мал люб-бовь.
— В-вер-рю, — серьёзно кивнул мальчик. — Ос-снов-ват-тель, г-гов-вор-рят, люб-бил с-сказ-зки. И эт-то… н-ну… в д-дяв-вол-ла в-верил… и м-мол-лился ем-му…
— А м-мож-жно м-молиться д-дьяв-волу? — заинтересовался Торка.
— К-кон-неч-чно! Т-тольк-ко… н-ну… эт-то п-плох-хо…
— П-плох-хо — з-зап-прещ-щать люб-бить!
— Эт-то т-тоже п-правд-да…
Торка протянул мальчику руку.
— Я Т-тор-рк-ка. Д-давай д-друж-жить?
— Я П-пэр-ро! — мальчик счастливо улыбнулся. — Д-дав-ва…
— Эй, Пэрро!
Пэрро вжал голову в плечи и сжался. К нему быстрым шагом подходили двое. Хмурый рыжеволосый мальчик с синим свистком на шее шёл, ссутулясь и запустив руки в карманы. Рядом с ним шёл симпатичный белокурый мальчик пониже него. Он приветливо улыбался, а на шее у него был красный свисток.
— Эй, Пэрро, — грубо повторил рыжий. — Ты куда девался?
— П-п-пр-рос-ст-то к с-себ-бе ш-шёл…
— Пэрро, — блондин улыбнулся ещё приветливее, но у Торки почему-то побежали по спине мурашки, — я же говорил, что ты теперь живёшь в нашей комнате.
Что-то в этом мальчике, не смотря на ласковый голос, было не так. Ярко-зелёные глаза смотрели холодно. Он решительно взял Пэрро за руку и потянул за собой. Пэрро виновато обернулся.
— Н-но я р-раз-зг-гова…
— С кем ты там разговаривал? –фыркнул рыжий. — Наплюй и забудь.
— Римидэ… Разве можно так говорить? Пэрро не закончил разговор. Нужно закончить его и идти в комнату.
— Я к-к с-себ-бе х-хоч-чу… — запротестовал Пэрро.
— Ты не можешь пойти к себе. Ты ведь уже живёшь с нами, — спокойно возразил блондин.
— Н-но я н-не х-хоч-чу…
— И что? Это совсем не важно, — всё с той же непроницаемой улыбкой ответил мальчик.
— Бондрюд! — окликнул его с другой стороны коридора темноволосый мальчик, перепачканный в чём-то чёрном. — Я клянусь, я ни-че-го не делал, а он вскипел и взорвался!.. Ты чего тут забыл с… этими?
Он неприязненно покосился на Римидэ и Пэрро. Потом, на всякий случай, неприязненно покосился на Торку.
— А тебе тут что, дрянь чумазая? — вскинулся Римидэ. — Иди отсюда, пока…
Похоже, это было ошибкой. Белокурый мальчик, не меняясь в лице, с силой дёрнул Римидэ за руку и вцепился зубами в его предплечье. Рыжий завизжал, подскочив на месте и попытался стряхнуть друга. Темноволосый мальчик побледнел и попытался оттащить Бондрюда.
— Х-хватит!.. — Пэрро сжал кулаки и ударил блондина.
Удар пришёлся в шею. Бондрюд разжал зубы и радостно улыбнулся. Или не радостно — скорее уж, безумно. Торка подумал, что стоило бы оттащить Пэрро в сторону, пока его не загрызли на смерть, но оторваться от улыбки мальчишки почему-то не мог. Она ему что-то напоминала. Что-то очень знакомое, что-то, что он мог бы назвать красивым…
— Пэрро, так ты закончил разговор, мы можем идти? — абсолютно спокойно спросил Бондрюд, склоняя голову на бок и улыбаясь. Римидэ стоял, держась за руку и обиженно всхлипывал. Пэрро обеспокоенно погладил того по руке, но синий свисток отскочил от него.
— Катись-ка ты… Я с вами больше жить не буду!
Он развернулся и убежал. Бондрюд непонимающе моргнул.
— Куда это он?..
— Подальше от тебя, — фыркнул темнооволосый. — Шея болит?
— А?.. Не знаю… Должна? Пэрро, приходи в комнату, когда закончишь, ладно?
И блондин неторопливо направился туда, куда убежал Римидэ.
— П-псих… — пробормотал Пэрро.
— Будешь так говорить — наподдам, — пообещал черноволосый, хмурясь на двух красных свистков. — А тебе чего надо?
— Нич-чег-го… — смутился Торка.
— Разговор окончен?
— Д-да…
— Пэрро?
— Д… д… да!
— Тогда живо в комнату. Надоели… — мальчик надулся и утопал следом за Бондрюдом. Торка подёргал Пэрро за рукав.
— Н-не х-ход-ди, а?..
— Г-гуэй-йр-ра р-раст-троится… Б-буд-дет оп-пять п-плак-кать, ч-что ег-го н-не с-слуш-шаютс-ся…
— Д-да н-ну ег-го, т-там эт-ти п-псих-хи…
— М-мен-ня в-веч-чер-ром Х-х-хок-ко з-заб-бер-рёт, — с уверенностью заявил Пэрро. — Он об-бещал п-поб-бить Р-р-рим-мид-дэ.
Торка тяжело вздохнул и развёл руками, показывая, что ничего с этим сделать не может. Пэрро улыбнулся ему.
— Н-не г-грус-сти, я т-теб-бе в-всё ещ-щё в-вер-рю.
— Уг-гу…
Мальчик уже не думал о произошедшем. Он прокручивал в памяти тот радостный оскал на лице Бондрюда и пытался вспомнить, где он мог видеть это прежде. «Зелёные глаза, светлые мягкие волосы, острые зубы… Да он же почти как Она!..».
***
Спустя несколько дней после инцидента с амфорой, Торку вызвали к директрисе. Мальчик догадывался, что подвешиванием и раскручиванием не отделается, так что удивился только тому, что ему дали такую отсрочку. В кабинете, к его удивлению, были не только директор и его Лунный свисток Хабо, но и строгий мужчина в костюме. До этого момента Торка не думал, насколько его проступок может быть серьёзным, но теперь он по-настоящему испугался.
Может, его хотят исключить? Он ничего не слышал о таких случаях, но видел во время экскурсий достаточно грязных и оборванных детей. Торка очень боялся стать одним из них: другие ребята рассказывали, что бездомные живут в холоде и голоде, ночуют где придётся и частенько замерзают зимой насмерть.
Мужчина в костюме ободряюще улыбнулся ему, и Торка совсем растерялся. Может, его хотят похвалить за полезную находку? Но тогда отчего директриса выглядит такой бледной и почти напуганной, а Хабо так встревожен? Похоже, спокойно себя чувствовал только незнакомец.
— Здравствуй, Торка, — обратился он к мальчику. «Главнее директора», — подумал красный свисток, настороженно глядя на мужчину.
— З-зд-д-дравст-твуйт-те…
Директриса прикрыла лицо рукой.
— Здравствуй, Торка, садись. Это господин Биду, он здесь по поводу тебя. Извините, у него сильный дефект речи, мы никак не можем это исправить…
Торка сел на стул. Тот был мягким и удобным, но мальчик никак не мог на нём устроиться, беспокойно ёрзая. Господин Биду поправил очки и доброжелательно улыбнулся.
— Среди искателей это часто случается. Сказываются постоянные нагрузки, близость силового поля… А у детей это не редкость после сильного стресса.
— Да-да, шесть лет назад… Ужасно, конечно, — вздохнула директор, отводя взгляд.
— Это и для взрослого было бы «стрессом»… — пробормотал Хабо.
Торка не понимал, о чём они говорят, но предпочитал помалкивать. Он всё ещё хотел знать, зачем его сюда позвали, но спрашивать не решился.
— Торка, как ты смотришь на то, чтобы сдавать экзамены на синего свистка в этом году? — обратился к нему господин Биду.