Торке всегда нравились неритантаны. Эти малютки за пару минут могли выкопать длиннющую нору, чтобы сбежать от опасности или запутать хищника, скрывшись в лабиринте тоннелей в корнях растений. Даже если Торка был совсем-совсем не неритантаном, копать он умел хорошо.
Лопата метко прилетала врагам в висок – Торке никогда не хватало ни роста, ни сил, чтобы убить человека, но оглушить, сунуть в рот маленький деревянный кружочек – самодельную молитву, вырезаемую им по ночам, – и прикопать, чтобы тот задохнулся, для него не составляло труда. Он хорошо натренировался, когда помогал Лайзе с Озен строить лагеря в их путешествиях.
Очередной противник свалился на землю – человек, такой же как он сам. Торка никогда не обесценивал своих врагов. Однажды увидев труп и осознав, что внутри каждого находится одно и то же мясо, он убивал с полным пониманием, что убивает живое и подобное себе существо. Разумное, со своей жизнью, своей семьёй, своей историей... Дьявол, живущий на дне Бездны не принял бы его дар в противном случае.
– Пусть моя семья будет в безопасности, – быстро проталкивая в рот противника самодельную молитву, прошептал Торка, принимаясь закапывать того прежде, чем он очнётся. Из-под земли показалась рука, но мужчина не без удовольствия наступил на ту – нечего тянуть свои обрубки к самому дорогому, что у него есть. Совсем скоро рука перестала шевелиться и доставлять Торке неудобство, и он обернулся.
«Самое дорогое» танцевало в центре белоснежного поля цветов Стойкости. Кровавые брызги из-под её кирки окрашивали цветы вокруг в багряный. Лайза улыбалась... улыбалась так свободно, так искренне, так красиво!.. Перепачканная чужой кровью, она ударяла противников спрятанным в перчатке мизерикордом*, а потом разрывала грудную клетку и резко выдернув сердце, отбрасывала то в сторону.
Торка любовался распускающимися на поляне кровавыми цветами будто в странном трансе. Каждый живой человек, оказывавшийся слишком близко к его возлюбленной, мгновенно становился мёртвым... Ему казалось, что так и должно быть. Такие тёплые, такие ценные – они все становились жертвой Бездне, подкреплением его молитв бессонными ночами... И всё же Лайза, забрызганная чужой кровью была прекрасна.
– Алая лилия... – с нежностью прошептал Торка, оглушая другого свистка.
И плевать, что не вражеского – он видел, как он смотрит на его сокровище. Те, кто смотрит на неё так, не имеют права даже дышать рядом с ней... Торка копал, не оборачиваясь. Он знал, что ему и многим другим прикроет спину их чёрная лилия. Озен убивала легко, будто случайно, безучастно отрывая головы от тел и кроша кости ударами тяжёлых сапог. Она подбрасывала людей вверх, и те падали на землю, истекая кровью. Недвижимая с ухмылкой повторяла это снова и снова, снова и снова, пока в теле оставалась жизнь, а по земле начинали струиться целые реки пролитой крови... Она тоже была прекрасна – бесстрастная, в отличие от Лайзы, но такая же азартная и прекрасная в своём стремлении лишить кого-то жизни...
Торка заметил, что и она хорошенько пнула какого-то чёрного свистка из их отряда – значит, было за что. Тот упал и больше не вставал. Мужчина сделал в голове пометку закопать того поглубже, пока остальные не заметили. «Мы убийцы, – думал Торка, точным ударом лопаты отсекая голову врага от тела. – Мы делаем из живых людей удобрение для этой полянки... Мы не заслужим прощения ни перед ними, ни перед их родственниками, ни перед Богом, ни перед дьяволом. Мы такое же мясо, как они, и всё, что мы можем – убивать их, пока они не убили нас. Поставить свои жизни и судьбы выше чьих-то ещё. Мы отвратительны, но... Пусть идущим за нами никогда не придётся марать рук. Пусть мы будем последними...».
Вражеская кирка просвистела в сантиметре от его головы, но Торка, приноровившийся к выпадам Озен, уклонился. Обернувшись, он успел заметить встревоженное лицо Лайзы. «Не бойся, я тебя не покину... ни за что не покину!».
***
Лежать в траве было жёстко, но довольно приятно. Торка положил голову на одно плечо Озен, а Лайза на другое. Их руки переплелись где-то на её груди, а сама Недвижимая молча лежала, вцепившись в их запястья. Очередная стычка была окончена. Мирно колышущиеся цветы скрывали от глаз изуродованные тела и бесконечные каски, разбросанные там и сям – казалось, ничто не может потревожить покой этого места.
– Эй, как думаете, что это? – отвлекая женщин от их размышлений, Торка вытер с губ кровь и указал вверх. – Ну не солнце же, а?
Над ними, вокруг отверстия, ведущего на Третий слой, сворачивалось туманными завихрениями нечто сияющее.
– Силовое поле, наверное, – пожала плечами Лайза. – Чему же ещё там быть?
– Оно даёт свет, – заметил Торка. – Сильное, наверное... Может, это дракон? Залетел давным-давно в Бездну и остался тут жить!
– Так бы и сказал, что хочешь пофантазировать! – усмехнулась Лайза. – Озу, а ты как думаешь?
Озен безучастно посмотрела на силовое поле, потом ухмыльнулась.
– Как это что? Благословение Божие, заблудшим душам посылаемое, чтобы и во чреве Врага Его не забывали они о милости Его. А вы как думали, а?
– Откуда ты это взяла вообще?.. – растерялась Лайза. – Неисправимая.
– Да так... Вспомнилось, как мой далёкий предок читал проповедь на корабле попавшим в шторм матросам. Подумала – вдруг тоже чего-то такого завернуть смогу.
– Может, и смогла – я-то не знаю, как правильно проповеди читаются, – пожала плечами Лайза. – Торка, а ты как думаешь? Это проповедь или нет?
– Я на секунду поверил, – кивнул Торка. – Будем считать, что проповедь.
– Класс! Настоящая проповедь!
– Лайза... Я тут сердечко целое подобрал – подарить?
– Не, оно ж стухнет!
– Жаль... Торка легко рассмеялся и улёгся обратно на плечо Озен. – А ещё жаль, что суп из человека нормально не сваришь. Такой расход ингредиентов.
– Да-да-да! – закивала Лайза. – Тогда в охоте был бы смысл!
– А знаешь, почему они – ингредиенты?
– Почему?
– Потому что иностранцы. Ин-гредиенты!
– Аха-ха! Как жаль, что Озен не попробует из них деликатесное рагу... Иностранное!
Озен хихикнула.
– Ничего, я иностранных пайков на год вперёд набрала. Так что сегодня на ужин у нас будет ассорти.
– Интересно, их лучше кормят, чем нас? – спросила Лайза. – Хотя наших замечательных батончиков без вкуса у них нет. Значит, они лохи!
– Да, тебя ведь только от таких не тошнит, – заметила Озен, поглаживая живот любимой.
– Не только в этом дело! От них ещё и поноса нет!
– Ну Лайза! О, а знаешь, их и вправду кормят хуже чем нас. Знаешь, почему?
– Почему?
– У них Торки нет.
Мужчина зарделся.
– Ну девочки...
– Так здорово же, – крепко сжимая его руку, ответила Лайза. – Лучший повар – на нашей стороне! Мы точно в этой войне победим!
– Обязательно победим, – кивнула Озен.
– Точно-точно победим, – согласился Торка. – Иначе и быть не может, а?
Женщины рассмеялись. Тёплый осенний вечер на Четвёртом слое был спокойным как никогда.
***
Торке нравилось беречь сон лилий. Он тихонько убирал спутавшиеся прядки с лица Лайзы, вытирал струйку слюны с губ Озен и укрывал их одеялом, когда те, ворочаясь в беспокойстве, сбрасывали его с себя.
Сам Торка во сне будто бы и не нуждался. Он укладывался на час-другой и снова подскакивал, совершая маленький ночной обход. Последние два дня он вовсе не спал и совершенно не чувствовал себя утомлённым. Иногда мужчина молился, продолжая тайком резать пальцы, иногда бродил неподалёку, а иногда ложился к Лайзе и подолгу гладил её живот, вполголоса рассказывая малышу самодельные сказки. Сказки были не очень длинные и не слишком интересные, но он обещал придумать получше к его рождению.
– И буду тебе перед сном рассказывать, вот так-то, – обещал он. – А теперь спи и не слишком толкай маму.
Где-то вдали бродили сонные и недовольные тамагути, но к искателям они особо не приближались. Цучибаши кружились над трупами, выискивая кусочки повкуснее и вещички поинтереснее, чтобы утащить и то и другое себе в гнездо. В эту ночь Торка не спал и смотрел в темноту над их головами. Лайза и Озен спали в палатке, а он сторожил снаружи, размышляя о том, что Бездна хороша и без всяких звёзд.
– Наромантизируют себе всякое... – проворчал он и вдруг почувствовал, как что-то коснулось его руки.
Торка опустил взгляд и увидел насекомое – его брюшко напоминало листик. Насекомое сложило четыре прозрачных крылышка, и, поползав по руке Торки, приижалось всеми шестью лапками к его запястью.
– Ты, должно быть, спутал меня с цветком?.. Херовенько маскируешься, брат, – Торка осторожно поднял руку, чтобы не потревожить насекомое. – Красивый какой! А ну иди сюда!
Он бережно взял зелёного засранца в руки и легонько помял мягкое брюшко. Инсект попытался уползти – сонно, неуверенно, будто не желая покидать Торку. Должно быть, он готовился к спячке.
– А через четыре года уже зима... Представляешь? Снова встретить зиму в Бездне! – Торка помял пузико нового знакомца снова. –Какой ты мягенький! А ты вкусный, а? Я бы скормил тебя Озен.
Инсект ничего не ответил, сонно шевеля усиками. Он попытался уползти в рукав Торки – туда где потеплее, но мужчина снова поймал его.
– Мя-я-ягенький! – Торка чувствовал себя счастливым, как ребёнок. – Ну до чего же мягенький и милый! А может, со мной пойдёшь? Нет? Спать будешь? Ну, пока тогда, нян!
Он швырнул насекомое куда-то через плечо. Этот зелёненький засранец чем-то напомнил ему его самого.
– Ну ладно, может, я и не неритантан, – хмыкнул он, заползая обратно в тёплую палатку. – Зато у меня мягкое брюшко, и я люблю цветочки...
***
Война затягивалась. Даже если Торка и Лайза почти не обращали на это внимания, Озен ворчала, что нет ничего хуже позиционной войны, и без спроса выбиралась из лагеря вместе с Лайзой, доводя Торку до истерики.
– И где я вас искать буду?! – восклицал он каждый раз, когда они возвращались, перемазанные вражеской кровью. – Тьфу на вас... Есть идите, суп стынет.
Лилии покорно шли ужинать, а Торке оставалось только вздыхать, глядя на них. Животик Лайзы давно округлился, и он благодарил дьявола, что они взяли с собой Колыбель. Даже если рожать в Бездне было безумием, им, похоже, не оставалось ничего другого.
Но чаще выдавались спокойные вечера, похожие на этот. Лагерь спал, выставив пару-тройку дозорных, а Торка, убрав со столов посуду, шёл мыть её, коротая очередную бессонную ночь. Закончив с этим или попросту устав, он возвращался к семье, прижимаясь к Лайзе и согревая её с противоположного от Озен бока.
Этот вечер был таким же. Может быть, даже чуть более тихим, чем обычно – поэтому ли Торка расслышал шаги, несмотря на бульканье воды в чане и грохот посуды? Или потому что теперь всегда прислушивался к происходящему вокруг? В любом случае, на то, чтобы сделать хоть что-то времени у него было немного. Шаги приближались. Трое? Четверо? Больше. Торка, стиснув зубы, продолжал мыть посуду, уже зная, что его заметили – оставалось только делать вид, что не заметил он. Нужно было возвращаться в лагерь – будить остальных, поднимать Лайзу и Озен и держаться как можно дальше от основной заварушки... Но он всё никак не мог заставить себя сдвинуться с места.
Если поднять шум прямо сейчас и попробовать отбить нападение? Торка не был уверен, что это хорошая идея. Остальные просто не успели бы прийти ему на выручку, а он, даже с лопатой, которая удобно лежала в шаге от него, вряд ли смог бы оглушить больше одного-двух противников. Нужно было бежать. Бежать и кричать, чтобы все просыпались...
Торка почувствовал себя жалким. Маленьким, жалким, вечно прячущимся за спины других, сонным осенним насекомым, которому нужна была просто тёплая норка, чтобы переждать зиму. Просто переждать войну...
Но даже этого он не смог. Он не придумал ничего, чтобы его семья была в безопасности. Он не настоял на том, чтобы попроситься на Идофронт хотя бы и в отсутствие Лорда Рассвета. Он не настоял на том, чтобы уйти на слой поглубже, испугавшись слов Лайзы. Он не сделал ровным счётом ни-че-го. И даже все его жертвы, принесённые дьяволу из Бездны, были маленькими и жалкими – легко отнимать жизнь у других, не жертвуя ничем ценным взамен. Но у Торки не было ничего ценного, что он готов был бы отдать. Ни Лайзу, ни Озен, ни их ребёнка – единственные его ценности, которые он старательно оберегал. Больше в его маленькой жалкой жизни повара-врунишки ценного и не было.
Шаги послышались ближе. Торка задумался слишком глубоко – теперь, если что, даже взять лопату было бы большой удачей. Он стиснул чашку. И всё-таки, он боялся. Боялся, что, развернувшись, немедленно получит удар в спину. Боялся, что его убьют прежде, чем он успеет крикнуть хоть что-то. Боялся, что не сможет хоть пару часиков подремать рядом с Лайзой...
Последняя ценность, которая у него была, была его же жизнью. «Бездна Великий, Бездна Глубокий... – руки Торки дрожали, но он уверенно схватился за древко лопаты и с грохотом перевернул таз с водой и стопками посуды. – Защити мою семью! Прими мою жертву! Возьми единственное, что я готов Тебе отдать...».
«Хоть одного-то с собой заберу?..» – спросил себя Торка, взмахивая лопатой и тут же получая тяжёлый удар в висок.
Перед глазами на мгновение вспыхнул светлый образ – грустные сиреневые глаза, вьющиеся волосы и мягкие ушки, беспокойно дрогнувшие, когда Торка упал на землю.
– Ты останешься со мной. Мы будем ждать вместе.
Торка уже не знал, слышал ли он мягкий звенящий голос или только представил его себе – мир стремительно погружался в непроглядную черноту, а рот заполнялся солёным привкусом крови...