— Ауч! — Торка быстро отдёрнул окровавленный палец от ножа и сунул его в рот.
Нарезать полусонным скользкое мокрое мясо танигуку было плохой идеей, но молодой человек специально встал пораньше, чтобы порадовать Лайзу вкусным омлетом. Он уже раскрошил гинтоко и смешал в чашке яйцо с молоком и ароматной кашицей из амагири.
Оставалось только нарезать мяса для начинки...
От тёплой солёной крови во рту появился гадкий привкус. Торка поморщился, быстро зализывая язычком ранку. Лайзе, отчего-то нравился вкус его крови — она частенько облизывала его пальцы после ритуалов, и молодой человек иногда радовал любимую, в качестве прелюдии делая острым ножом царапины на груди или руках. Ему совсем не было сложно — он слишком привык кормить своей кровью дьявола со дна Бездны.
Это началось так давно, что он едва помнил, когда именно это было. Помнил только, что тёплый погожий денёк в безлюдной части Первого слоя был прекрасен. Парень сидел под деревом, грыз сорванный по пути хегуи и размышлял о том, что Бездна живая.
Живая и живущая своей жизнью. Подобно дьяволу на дне, она была изуродована и искорёжена силовым полем, но всё равно удивительна. Торке даже думалось, порой, что это "уродство" местным зверям очень подходит. Тогда, наблюдая, как маленькая рогатая самочка хитоджараши укрывается огромным пушистым хвостом и кокетливо смотрит из своей шубки на скачущего перед ней кавалера, как слаженно движутся сильные мышцы лениво греющейся на солнышке беникутинавы, когда он деликатно откусывает от скалы кусочек торчащего из камня артефакта, как ловко гарцуют друг перед другом взбешённые самцы цунонаки, разбегаясь и сталкиваясь лбами, он был уверен: это уродство называется "красота".
И в этой красоте было место всему: ласковому солнцу, милой пушистой самочке, сладкому фрукту, пачкающему пальцы своим липким соком, захлёбывающемуся кровью, текущей из его ноздрей, похожих на маленькие злые глазки, поверженному цунонаки и даже самому Торке.
На кусте рядом с ним висела вниз головой куколка ядокакаэ. Жизнь и смерть соседствовали здесь так близко, перетекая друг в друга, что этим нельзя было не восхититься.
Он твёрдо знал, что может прямо сейчас побежать вперёд, к обрыву, сорваться со скалы и лететь вниз головой несколько метров, пока не разобьётся насмерть об камни или не станет добычей какой-нибудь птицы. Может выскочить прямо перед беникутинавой или разгорячённым после сражения цунонаки — один проглотит его, переломав кости тяжёлым сильным языком, а другой разорвёт на куски клыками. Может подойти слишком близко к пушистой самочке, и самцы хитоджараши немедленно вцепятся ему в горло маленькими острыми зубками. А когда он перестанет дышать, с радостью обгладают его пальчики, вымазанные во фруктовом соке.
Или он может пойти наверх, благополучно добраться до приюта и прожить долгую счастливую жизнь, в конце которой он всё равно испустит дух. Что ни выбери, умирать придётся всё равно.
Дьявол на дне Бездны, наверняка тоже постоянно умирал и воскресал. Иначе бы здесь, в Бездне, было бы иначе. Правда, Торка читал, что на нижних слоях время идёт медленнее, чем на верхних, так что дьявол, должно быть, замер там, на самом дне, где останавливается время, в шаге не то от смерти, не то от рождения.
— А это — одно и то же, — твёрдо сказал себе Торка.
Это мучительное чувство напряжённого ожидания ощущалось здесь повсюду. Будет ли дьявол свободен, когда закончится это двухтысячелетие? Может, Он, наконец, умрёт, чтобы спустя ещё две тысячи лет воскреснуть? Может, Он, наконец, родится, чтобы затем умереть?.. Это томление начало передаваться и Торке.
Сердце быстро стучало груди, и он думал о том, что ему не хочется ждать, пока там оно отживёт своё и остановится. Можно же закончить это всё прямо здесь и сейчас — обрести конкретность и ясность, достичь завершённости...
"Но ведь это никогда не завершится".
Он мог убить тело, но оно, распадаясь, стало бы новой частью чего-то, мучительно-медленно стремящегося к своему завершению, чтобы так его окончательно и не достичь. Как знать, может, он сам состоял из таких вот частей кого-то и чего-то прежнего, отчаянно молящих закончить это бесконечное ожидание. Но конца ни им, ни ему самому, ни тому, чем он станет после, не будет.
Торка в отчаянии повалился на траву. Сердце продолжало биться, приятно пульсируя в пальцах, кусочек шкурки хегуи приятно хрустел на зубах, солнце прияьно пригревало макушку, а хитоджараши приятно вскрикнул, когда беникутинава внезапно подкинул его высоко в воздух и проглотил. Жить было приятно. Ожидание, каким бы мучительным оно ни было, тоже было приятным...
Но может ли оно быть приятным тому, чьё время не идёт?
Дьявол на дне, должно быть, не мог насладиться этим ожиданием. Возможно, мир вокруг Него не существовал вовсе, но Торка слышал от Пэрро, что дьяволу нравятся жертвы.
"Завершение. Рождение и смерть — вот то, что приятно Ему", — решил Торка.
Ему очень хотелось развлечь дьявола. Он начал с малого — убивал зверей для еды, принося Бездне молитву, чтобы дьявол знал, что это — для Него.
Потом начал убивать хищников, с которыми сталкивался, даже если мог их обойти — пусть и эти жизни, запертые в мучительном ожидании, хотя бы на мгновение достигнут желанного завершения.
Позже он услышал от кого-то из старших, что из-за большого числа Искателей флора и фауна Бездны страдает много лет, и почти прекратил приносить в жертву животных.
Он даже попробовал "убивать" траву, но сразу же передумал — в конце концов, на месте одного сорванного цветка Стойкости всегда вырастало два.
Наконец, Торка решился. Начитавшись в книгах о старых сектах про обряды, он начал копировать круги с иллюстраций, заполняя их нараглифами по своему усмотрению, всегда подготавливая место, в котором "всё совершаемое совершалось во имя дьявола".
И там, куда дьявол мог взглянуть, Торка открывал Ему свою душу: признавался в любви, клялся в верности, читал, пел, плакал и смеялся, развлекая Бездну всеми доступными ему способами. В подтверждение своих искренних намерений он кормил дьявола своей кровью, надрезая палец за пальцем, чтобы кровь капала с них прямо в круг, оставаясь там, как кушанье дьяволу.
В том, что Он питается кровью, Торка не сомневался. Иначе она не заливала бы всю Бездну, незримо покрывая каждую травинку, каждый камушек и каждого в ней. Он безжалостно резал пальцы и обещал, что настанет день, когда он отдаст Бездне себя целиком.
— Ты просто потерпи... Кровь, говорят, восстанавливается, так что, чем дольше я проживу, тем дольше и больше тебе будет чем питаться, — шептал он, обессиленно падая в круг, запачканный солёной липкой жидкостью...
Солёной. Торка моргнул и, очнувшись от нахлынувших воспоминаний, вынул палец изо рта. Взяв из домашней аптечки пластырь с розовой птичкой — он обожал и скупал пластыри с картинками, — молодой человек наклеил его на ранку и вернулся к еде.
В конце концов, кормить ему хотелось не только дьявола.